Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

в дом, тяжело дыша. Отбросил прут, которым стегал бедную лошадь, и похромал к кровати дочери. Бёрк лежала и не шевелилась, лица не видно. Молчит. Сопит. Растеряно погладил по встрепанной голове и сел на край постели. Что делать? Что говорить? Сфенос ждал другого: слез, криков, обвинений… Собирался охотно поддакивать, осуждать предателя. А как быть если вот так? Словно мертвое спокойствие. Что она чувствует? Как утешать, если не умеешь?

В лес он ездил в другую от оборотничего лагеря сторону и не видел, что волки снялись с места. Знай это, остался бы сегодня дома. А ведь мог и догадаться… Вчера в харчевне слышал краем уха о второй стае. Растяпа, не обратил внимания, решил, что двуликие просто треплются от скуки. По своей стариковской глупости значения не придал.

А сегодня выгружал дрова за харчевней и встретил Полли.

— Как она? — Щеки поварихи раскраснелись от злости, кулаки сжаты.

— Кто? — растерялся орк.

— Бёрк! — гномка от нетерпенья даже топнула.

— Так… спят, — растеряно пожал плечами орк.

Он не совался в дом с тех пор, как оборотень впервые остался там ночевать.

— Плакала?

Кухарка искренне беспокоилась, как Бёрк переносила расставание с Гелиодором.

— С чего? — удивится Сфенос. Его дочь вообще редко плакала. Огрызалась, паясничала — это было, но, чтобы плакать… — Что случилось? — Он отбросил бревно с телеги и в упор уставился на кухарку. — С чего Бёрк реветь-то? Оборотень?

Что этот мохнатый недоделок мог сотворить?

— Так уехали они! — горячо воскликнула Полли. — Снялись с места! Еще на рассвете!

Сфен даже не стал разгружать телегу — прыгнул на передок и настегивал бедную клячу всю дорогу до дома.

И что теперь делать? Как с ней говорить?

Вздохнул. Походил. Покряхтел. Развел огонь в печке, поставил греться горшок со вчерашней кашей и чайник. Заварил травы и разлил по двум кружкам. в свою огромную, больше похожую на цветочный горшок, запылившуюся от безделья, и ее аккуратную, из белого фарфора. Татимир подарил, из гостиничных запасов, ущербную, с отколотым краем. Такую гостям не поставишь и выкинуть жалко, а для Бёрк годится все. Она, как сорока, рада и кривому угольку.

На столе стояла еще одна кружка — железная. На дне высохшие чаинки и развод от меда. Сфенос сразу догадался, кто из неё пил. Схватил ее, хотел запустить в стену, но передумал. Зазвенит, покатится по полу и напомнит о двуликом мерзавце. Орк тихонько завернул ее в полотенчико и отнес в чулан. Приткнул под нижней полкой за мешком с овечьей шерстью с глаз подальше.

Вернулся и, подхватив чашки со стола, подошел к дочери. Сел на край кровати, вздохнул горестно. Пошамкал губами, словно тренируя заготовленную речь. Ему трудно было подобрать слова утешения, орк вообще говорил мало — только короткие фразы и то по делу.

— Чаю бы попить… — начал издалека…

В ответ тишина.

— Холодно сегодня… Снег скоро пойдет… наверное…

Бёрк даже не пошевелилась.

Тогда он поставил кружки на пол и сгреб дочку в охапку. Бёрк крутнулась, недовольно выворачиваясь, но не справилась и обмякла. Сфенос поправил ее, словно куклу, и усадил к себе на колени. Обнял и начал баюкать, как когда-то в детстве, когда она болела, гладил по растрепанным волосам.

— Он вернется, — уверенно сказал то, чего жаждало услышать девичье сердце.

— Нет! — выкрикнула Бёрк резко, словно выплюнула.

Зачем рассусоливать эти сопли? Ведь ясно, что Гелиодор попользовался ею и просто сбежал.

— Вернется, — уверенно повторил орк.

Он и верил в то, что говорил. Ведь невозможно забыть его дочку — она особенная, невероятная. Что теперь оборотню до раскрашенных городских девок после того, как он прикоснулся к настоявшему чуду?

— Нет. Если бы хотел вернуться, то предупредил бы, что уходит!

— Так наемник…

Бёрк посмотрела на Сфеноса бездонными глазами, в которых загорелся вопрос и крошечка надежды. Отец аккуратно убрал с ее лба прядь, которая лезла ей в глаза, поднял вверх указательный палец и благоговейно произнес:

— Контракт! Вот. — Серьезное слово, сказанное Татимиром, выговорил с трудом. — Как подписался, дороги назад нет. Наемник… Не властен над своей жизнью.

Орк говорил медленно, пытаясь попроще объяснить Бёрк суть нанятого воина.

— Что же, его заставляет, кто? — обиженно спросила девушка и впервые хлюпнула носом.

— Договор был сначала. Ты встретилась после.

Бёрк перебирала пальцами край отцовской рубахи и думала. А ведь Сфенос прав, оборотни говорили о предстоящей работе. Нечасто и как бы случайно, но ведь она слышала и про гоблинов, и про рудники.

— Он вернется! — уверено повторил орк и для убедительности кивнул.

И в сердце Бёрк словно втиснулась добрая доля надежды. Стала ширится в ней как дрожжевое тесто, вытесняя из очанки лишнюю влагу. Вода посыпалась из глаз крупными каплями и впитывалась в отцовскую рубаху, а на душе вдруг стало легче и теплей.

Новость об отъезде двуликих облетела хуторок за пару часов. Она вытекла из харчевни, где это громогласно объявил один из рудокопов, видевший уходящий караван, и растеклась по окрестным домам. Соседи специально ходили к друг другу в гости и передавали известие почти слово в слово, не забыл упомянуть, что орчанку оборотень с собой не взял. Это никого особо и не удивило. Стая отправлялась не на ярмарку, зачем в ратном замесе бабья юбка? Но интерес к тому, как поведет Бёрк себя, накалял воздух. По ее реакции можно было понять, чего ждать дальше от их отношений. Наобещал вожак ей золотые горы или бросил, не дав и гроша?

Интерес был не простой, а по делу — гномы давно делали на парочку ставки. Половина на то, что Гелиодор за ней вернется и пригреет под собой как жену. Другая половина — что это увлечение было разовым, и волка теперь днем с огнем не найдешь.

Сфенос знал об этом, но народ не осуждал — в хуторе скучно, и гномы развлекались, как получалось.

* * *

Поздняя осень в этом году она была необычайно сухой. Дороги до самых морозов остались чёрствыми и пыльными, а башмаки чистыми.

Из-за редких дождей грибов было мало, и бочки в погребах стояли полупустые. Хуторяне собрали лишь немного груздей да синеножек. Ждали, что к зиме обмелеет река, но дождевые тучи, обошедшие хутор, поднялись к устью реки и обрушились на головы тамошних обывателей. Постояльцы гостиницы, прибывшие с той стороны, говорили, что под Великим лесом затянувшийся дождь вызвал редкое осеннее половодье — затопило все прибрежные луга, несколько поселений и смыло старую мельницу. До гномьего хутора волна успела порядком иссякнуть и только подняла воду в реке до самых краев.