Изумруды Кортеса - Франсиско Гальван

Итак, дон Эрнан желал найти испанца, который мог бы выдать себя за португальца, то есть умел бы говорить, писать и читать по-португальски, а также при необходимости сошел за знатного сеньора, даже не будучи таковым на самом деле, чтобы отправиться с Сикотепеком в Португалию и во Францию. Раздумывая, где бы ему взять такого человека, и перебирая в памяти всех, кто составлял его окружение, он вдруг вспомнил про меня и послал за мной, наказав держать все в строжайшем секрете. Прежде чем перейти к сути, он задал мне различные вопросы, чтобы составить себе представление о моем характере и нраве и чтобы убедиться, действительно ли я подхожу для этой роли. О деле же он вначале не сказал ни слова, чтобы не оказаться в двусмысленном положении в случае моего отказа. Затем он поинтересовался, говорю ли я на португальском наречии, и я заверил его, что вполне могу сойти за уроженца тех мест (не стану здесь вдаваться в объяснения, почему), но признался, что не знаю ни слова по-французски. В конце концов, решив, что подходящий человек найден, дон Эрнан рассказал мне кое-что о своем плане, хотя отнюдь не все, и предупредил, что предприятие будет тяжелым и рискованным, что, может статься, мы ничего не добьемся, кроме собственной смерти, и что нам придется действовать в тылу врага.

— Однако в случае удачи награда будет соразмерна риску, — добавил губернатор, — так что, возвратившись, вы станете богатым человеком и вам никогда не придется больше бедствовать и, как говорится, рисковать своей шкурой.

— Вы можете всецело положиться на меня, и я сделаю все, что потребуется, — отвечал я, — а в случае необходимости могу пожертвовать и жизнью, которой мне много раз приходилось рисковать за гораздо меньшую награду, чем та, которая была мне сейчас предложена вами.

Я принял предложение Кортеса в большей степени из любопытства и желания узнать, что же задумал дон Эрнан, нежели в расчете на обещанное вознаграждение: ведь Кортес не раскрывал мне, чего он от меня хочет, пока я не пообещал ему, что он может располагать мной по своему усмотрению. Только тогда он посвятил меня в свой план, о котором читателю известно из предыдущей главы.

Предложение, которое сделал мне Кортес, меня изумило: я предполагал, что он собрался отправить меня в португальскую часть Индий и потому расспрашивал, владею ли я португальским. Я никак не мог подумать, что придется ехать в Европу. Изумление мое было столь велико, что я на мгновение лишился дара речи, но вовсе не из страха перед этим рискованным предприятием, а будучи поражен смелостью того, что задумал дон Эрнан, который, впрочем, всегда утверждал, что неприятель никогда не ожидает, что противник двинется самым опасным путем, и потому именно этот путь сопряжен с наименьшим риском. Он не только говорил так, но так и поступал, в том числе и на поле боя, когда мы оказывались в окружении индейцев. Вместо того чтобы укреплять оборону, он давал команду идти в атаку, словно силы были равны. Именно таким образом мы многажды побеждали противника, пользуясь его удивлением и замешательством. Так произошло во время нашего бегства из Мехико, когда близ Отумбы нас настигло войско в несколько тысяч индейцев. Их было столько, что они заполонили всю долину, и Кортес, вместо того чтобы укрыться в языческих капищах, видневшихся поблизости, приказал нам двинуться на неприятеля так, чтобы центр атаки пришелся туда, где находился вождь индейского воинства. Мы атаковали и в итоге выиграли сражение. Так было и с Памфило де Нарваэсом, хотя в тот раз мне довелось сражаться против дона Эрнана. Все случившееся тогда можно в равной степени приписать и таланту Кортеса-полководца, и недомыслию Нарваэса, который, подобно циклопу Полифему, уснул, предоставив полнейшую свободу действий своему врагу Улиссу, за что и поплатился глазом. И право, Кортес, совершивший столько подвигов, ни в чем не уступает, а быть может, и превосходит Улисса. Не то с Нарваэсом, который вовсе не походит на великана Полифема ни статью, ни мощью, хотя и тот и другой в равной степени отличались беспечностью. Правда, у Нарваэса есть преимущество перед одноглазым циклопом, который после встречи с Улиссом ослеп вовсе; дон же Памфило, потеряв один глаз, все же сохранил другой, что позволило ему продолжать плести свои интриги. Здесь, кстати, приходят на ум мексиканские божки, столь же уродливые и омерзительные, как Полифем, так что христианину трудно понять, почему, узнав небесную красу Пресвятой Девы и Божественного Младенца Иисуса, туземцы по-прежнему держатся за своих отвратительных кровожадных идолов.

Возвращаясь от рассуждений о святой истинной вере к нашей истории, скажу, что Кортес подробно объяснил мне, что будет от меня требоваться, а я заверил его, что в точности все исполню. Он остался доволен моим ответом и пообещал по возвращении щедро одарить меня золотом и пожаловать энкомьенду, в случае же, если мне не суждено будет вернуться, он пообещал наградить моих родных, так что я сообщил ему их имена и рассказал, как их найти в Испании.

Больше всего дона Эрнана беспокоило, что его план может потерпеть неудачу, если о нем проведает какой-нибудь недоброжелатель, который употребит во зло то, что ему станет известно. Поэтому он заставил меня принести присягу на Библии, что я буду хранить молчание и не скажу никому ни слова о том, что мы только что обсуждали.

— Ваш отъезд должен быть тайной даже для ваших ближайших друзей, — предупредил он меня.

Следуя его совету, я так старался сохранить в секрете наше предприятие, что даже вечером, накануне отъезда, как ни в чем не бывало, отправился в таверну, чтобы не возбудить подозрений, и изо всех сил старался не проболтаться и вообще не говорить ничего лишнего, ибо всякий знает: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке и под действием вина слова опережают мысли, так что потом остается лишь горько упрекать себя в несдержанности. А уже на следующий день я бесследно исчез из Мексики, так что многие расспрашивали, куда я подевался, и пытались меня разыскивать, опасаясь, не постигла ли меня участь троих Кастильо. Однако вскоре они оставили свои попытки, так как на все жалобы о моем исчезновении Кортес только улыбался, охлаждая пыл ретивых и успокаивая огорченных. Эти загадочные улыбки Кортеса дали повод думать, будто ему прекрасно известно, что со мной приключилось, и он просто не хочет об этом говорить. Уверившись, что за всем этим скрывается какая-то тайна, некоторые из моих знакомых стали распространять всяческие слухи о моем местонахождении, и многие из этих предположений были еще более невероятными, чем то, что со мной произошло на самом деле.

Глава XXIX,