Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов

class="p1">— Я найду. — Фомичев застегнул молнию.

— А деньги у тебя откуда? У нас же Петрович все забрал…

— Кос, ты с Луны свалился? Отобрали валюту, которую мы привезли с собой. Но она могла у нас и здесь появиться… Пока! Скоро приду.

Избавляясь от дальнейших расспросов, Фомичев вышел. А Касаткин сел на кровать и задумался.

Непонятно себя ведет Денис, темнит. Алексей не заметил, чтобы он, как Чуркин с Дончуком, вез с собой из Москвы охапки фотоаппаратов и часов.

От размышлений оторвал телефонный звонок. Он прозвучал так нежданно и громко, что Касаткин подпрыгнул.

Аппарат сиреневого цвета стоял на тумбочке между кроватями. За четыре дня, проведенных в гостинице, Касаткин не слышал, чтобы он звонил.

Дзин-н-нь! Дзин-н-нь! Телефон не смолкал. Алексей протянул к нему руку, снял трубку.

— Слушаю…

— Герр Касаткин? — влилось в ухо незнакомое напевное контральто. — Ленинград мёхте мит иннен шпрехен[1].

Ленинград? Кто ему может звонить из Ленинграда?

Касаткин приподнялся, но телефонный шнур не пускал. Сел снова на скомканное одеяло, прижал трубку плотнее. В ней трещало, попискивало. И вдруг сквозь какофонию донесся голос Анки:

— Леша! Ты меня слышишь?

Как же он обрадовался! Закричал на всю комнату:

— Анка! Ты где?..

— В переговорном пункте… — Она говорила отрывисто и взволнованно. — Я должна тебе сказать…

— Как ты узнала мой номер?

— Неважно! В клубе подсказали… Слушай и не перебивай! Хряк нашел Панкера… того, который…

Тут в телефонной связи случился провал, Касаткин вместо слов расслышал только бульканье, но он и так понял, о каком Панкере идет речь.

— И что? Анка! Не слышно!

Она опять прорезалась:

— Долго объяснять… скоро разъединят…

Непросто было сложить едва протискивавшиеся через треск и писк обрывки в связные фразы. Понимание затруднялось еще и тем, что Анка не хотела, а вернее не могла, говорить откровенно. Международные переговоры прослушивались, это знали все.

Из ее недомолвок Алексей понял, что Панкера не удалось сдать милиции. И откровенничал он с Хряком только на том условии, что останется на свободе.

Но Касаткину было все равно, где сейчас Панкер. Куда важнее были сведения, которыми он поделился с Хряком. А они оказались настолько невероятными, что Алексей не поверил.

— Не может быть! — прокричал он в трубку. — Вранье!

— Нет! Он сказал… ему… молчать…

Связь оборвалась, голос Анки растворился в шумах. Касаткин несколько раз позвал ее, зачем-то подул в микрофон, после чего положил трубку на аппарат и сидел недвижно, пригвожденный к месту свалившимися на него известиями.

Нет, ну такого правда не может быть! Наколол Панкер доверчивого Хряка, вдул ему в уши какую-то хренотень.

А если нет? Ведь и у Касаткина были подозрения, но неопределенные и бездоказательные. Он даже сформулировать их толком не мог, а теперь они обрели ясность.

Касаткин поднял с пола сумку Фомичева, положил ее на кровать и расстегнул. Внутри — разложенные по целлофановым мешочкам носки, трусы, футболки. Денис — аккуратист и педант, не мог он запихать все без разбора и как попало. Зачем ему так много сменной одежды? В Швейцарию они прибыли всего на неделю, завтра ночью летят обратно, а у него еще столько чистого белья, как будто он тут собрался месяц прожить…

Касаткин копнул поглубже и извлек со дна сумки картонную коробочку. Открыл ее и обнаружил тяжелый портсигар с монограммой «ГМ». Портсигар профессора Миклашевского! Под ним в коробке лежали купюры с портретами американских президентов. Касаткин пересчитал их: сто двадцать долларов. Официальный курс штатовской валюты, объявленный в этом году Советом Министров, равнялся семидесяти копейкам за один доллар. Но приобрести валюту в банке без соответствующего разрешения невозможно, значит, покупал нелегально. Алексей слышал, что в Ленинграде валютчики продают доллары по шесть-семь рублей за штуку. Возьмем среднее значение — шесть с половиной. Умножим на сто двадцать — получается семьсот восемьдесят рублей. А у профессора украли семьсот пятьдесят. Почти сходится. Наверняка Фомичев еще немного своих добавил.

Алексей положил доллары и портсигар назад в коробку, держал ее в руках, не зная, куда деть. Голова шла кругом. Денис… как же так? Вот что означало его необъяснимое поведение! И вовсе не за Отечество биться он сюда приехал…

За дверью послышались шаги. Вошел Фомичев. Касаткин так и сидел с коробкой в руках. Поднял на друга вопрошающе-тоскливый взгляд.

Тот не смутился.

— Уже знаешь?

— Знаю, — шевельнул Алексей пересохшим языком. — Панкер тебя сдал.

— Сопля! — сморщился Денис. — Жалко, он тогда на Волхов за нами не поехал, на простуду сослался, трус хренов… Застрелили бы его менты вместе с остальными — меньше было бы мороки.

— Значит, это не Анисимов… а ты был у них наводчиком?

— Каким наводчиком? — Фомичев подошел, выдернул у заторможенного Касаткина коробку. — Отдай, не твое… Я не наводчик, я организатор. А гопники эти — шантрапа. Табун конский. Куда я их погнал, туда и пошли.

— Откуда ты их знаешь?

— В детдоме вместе росли… Типа друзья-приятели. Но тупые как пробки, потому и по улицам шлялись, у прохожих мелочевку отжимали вместо того, чтобы делом заняться.

Рассказывая, Фомичев достал из коробки доллары, рассовал по карманам пуховика, туда же сунул портсигар.

— А где Юлины серьги, ожерелье? — спросил Алексей. — Продал?

— Еще вчера на катке. Перед матчем хмырю какому-то втюхал по сходной цене…

Фомичев потянулся к своей сумке. Алексей вскочил, смахнул ее на пол.

— Стой! Это ты убил профессора?

— Не кричи. И не мешай, если жить хочешь. — Денис вынул из кармана что-то маленькое и продолговатое, щелкнул кнопкой, и из кулака у него высунулось тусклое лезвие. — Ножик здешний, сталь — первый сорт. Проткну тебя, как швейцарский сыр… А профессора я не убивал. Так, стукнул разок для острастки. Думал, он мне очки втирает, не хочет рукопись отдавать. Кто же знал, что ее тогда в квартире не было…

— Но ты же заранее все продумал! У тебя с собой был кусок моей куртки… Ты хотел и рукопись заполучить, и меня посадить!

— Хотел. — Лицо Фомичева искривилось от ненависти. — Как же вы все меня бесили! И ты, и Анисим… все! Кто я для вас был? Подкидыш, ничтожество… Помнишь, что я тебе в лесу говорил? Сдохну — никто и не заметит.

— Неправда! Это ты сам себе внушил…

— Неправда? — Фомичев разразился замогильным хохотом, как Фантомас из фильмов с Жаном Маре. — А вот я и решил проверить, что будет, если я исчезну. Само в голову пришло, когда меня Анисим с обрыва в речку столкнул…

— То есть он не врал мне? Все так и было?

— Так. Только я не утонул. Пока он с откоса спускался,