Тригон. Изгнанная (СИ) - Дэкаэн Ольга

— О том же, о чём и ты, — отстранённо отвечает Тилия, с трудом шевеля потрескавшимися губами. Протянутую Рукой тару она принимает с благодарностью. Её собственный мешок для воды, так же, как и вся еда, чудесным образом исчезла из её сумки ещё вчера, пока она боролась с той гоминидкой за свою жизнь. Воровство в лагере Рона явно процветало. И теперь при ней осталась лишь накидка Витилиго, и то только потому, что это сразу же привлекло бы внимание Старика, да маленький нож, который она теперь всегда носила при себе. — Кто расправился с их лидером?

— На меня не смотри. Я тут ни при чём. Меня с вечера накачали так, что голова до сих пор трещит, — морщится Рука, после чего с усмешкой добавляет. — Хотя будь у нас в лагере эта отрава, я может вообще не стала бы сбегать.

— Но согласись, у тебя была причина убить его, — с подозрением смотрит на неё Тилия, осторожно делая ещё пару глотков и возвращая почти опустевший мешок хозяйке.

— И как бы я, по-твоему, провернула такое?

— Сама знаешь, как… одно нажатие и готово, — тихо, так чтобы не услышал впереди идущий Рон, отвечает Тилия, вспоминая, как вчера, перед боем, точно такое же наставление делала Рука.

— Да его охраняли лучше всяких барьеров! — с неподдельным возмущением смотрит на неё однорукая, вышагивая рядом. — Не подобраться… Сама подумай, что с нами было бы, если бы я пошла на такое. Мы бы уже сидели в той клетке или вообще стали мертвяками. Или хочешь сказать, что я заранее знала о том, что твой дружок задумал предать своих и вывести нас с их проклятой земли?

В словах Руки был свой резон, но Тилия всё же не могла до конца поверить в её невиновность. Слишком уж велико было желание гоминидки поквитаться с тем, кто был причиной бед маленького Като.

— Ладно, забыли, — наконец примирительно говорит она, морщась, когда грубая кожа её обувки уже в тысячный раз соприкасается с воспалённой кожей. Единственное о чём она сейчас мечтает — это оказаться в тени какого-нибудь дерева, сбросить с плеча мешок, хоть и порядком потерявший в весе благодаря воришкам-гоминидам, и стянуть с ног ненавистные ботинки.

Но Рука, словно не слыша, продолжает рассуждать:

— Мне самой интересно, кто осмелился на такое. Но знаешь, по этому старому уроду я точно грустить не стану, — усмехается она, и Тилия с завистью смотрит, как бодро та прихрамывает рядом.

Истинное дитя Пекла!

Эту однорукую гоминидку ничто не берёт. Ей не привыкать ни к зною, ни к ночным холодам, ни к жажде, ни к голоду.

— Чего не скажешь о твоём дружке… — с подозрением в голосе, говорит Рука.

— Думаешь, это не он его убил? — спрашивает Тилия и тут же злиться на себя, услышав в своём голосе надежду. Не хватало только, чтобы её собеседница это заметила.

— Не знаю. Но, если это не так, твой красавчик хорошо умеет притворяться, — и тут же её вопрошающий взгляд останавливается на лице Тилии. — Ты доверяешь ему?

— Мы с ним росли вместе…

— Я не об этом спросила, Бледная. Вы можете быть хоть сиамскими близнецами. Тут дело в доверии. Мне он не нравиться, но я готова его терпеть, если ты уверена, что он не подведёт.

— Я уверена в нём. — больше не раздумывая, твёрдо отвечает Тилия и снова возвращается к убийству Старика. — Это мог быть Шрам.

— Ты шутишь? — усмехается гоминидка. — Да он туп, как пробка. Гора мышц, да и только.

— Это логично, — не соглашается с ней Тилия. — Наше внезапное появление отличный повод избавиться от лидера и занять его место…

— А убийство можно свалить на нас, — заканчивает её мысль Рука, задумчиво почёсывая вытатуированную бровь. — А что вполне!

— Только вот с его планом вышла небольшая путаница, стоило только предполагаемым убийцам сбежать, — усмехается Тилия, вспоминая перекошенное лицо гоминида.

— Неудивительно, что Шрам был зол, как чёрт!

Они переглядываются и впервые за долгое время расплываются в улыбках, довольные, что смогли не только выбраться живыми из той передряги, но, хоть и не своими руками, отомстить за Като.

Вскоре Тилия замечает, что они меняют направление. Теперь Рон всё дальше ведёт их от стены. На её вопрос он терпеливо объясняет, что они на территории Танов, а те как раз и живут в пещерах у подножья западной стены и приближаться к месту обитания одичалого племени небезопасно.

«Да уж, Тилия, ты совсем идиотка! — ругает она себя. — Могла бы и запомнить всё то, что тебе рассказывали раньше».

Когда на Долину опускаются сумерки, температура воздуха начинает резко падать. Вскоре им сообща приходиться выбирать место для привала. Ни у кого нет желания оставаться на открытом пространстве, но выбора нет: земли Танов скудны на растительность. Вокруг ещё много кустарника и пожухлой травы, но вот с деревьями дело обстоит куда хуже и Тилия с ностальгией вспоминает, как ещё вчера её окружала изумрудная зелень и чистая вода. Теперь же вокруг были лишь камни, да полумёртвая земля.

Когда место, наконец выбрано, Рука решительно отправляется на охоту.

— Заодно поищу какую-нибудь лужу с водой, — напоследок говорит гоминидка, озираясь по сторонам, словно раздумывая в каком направлении лучше начинать поиски.

— Здесь ты не найдёшь ничего, кроме камней, — не глядя на неё, безразлично бросает Рон, собирая дрова и хворост. — Скоро совсем стемнеет, и тогда псы выйдут на охоту, — но Рука, словно не слышит его предостережений и вскоре её одинокий силуэт теряется вдали.

Пытаясь быть чем-то полезной, Тилия следует примеру Рона, то и дело бросая мимолётный взгляд на друга детства. Сейчас в свете костра он кажется ей невероятно привлекательным. Если бы каратели не изгнали его семью из Башни, сейчас у него отбоя бы не было от поклонниц. Он являл собой образчик идеального представителя Нового Вавилона и стал бы прекрасным адептом, а вместо этого волею судьбы оказался здесь, в Долине.

Очнувшись от глупых фантазий, Тилия замечает, что Рон напряжённо озирается по сторонам, явно чем-то встревоженный.

— В чём дело? — спрашивает она, высыпая очередную охапку хвороста и замирая рядом. Её нос сразу же улавливает мужской запах: смесь пота, пыли и солнца, и она неосознанно делает глубокий вдох.

— Мы здесь не одни, — словно не замечая, какое влияние он на неё оказывает, отзывается друг детства.

Услышав его слова, Тилия с тревогой вглядывается вдаль: утопающая в сумраке равнина, редкие островки колючего кустарника, пожухлая, местами пожелтевшая трава и ни одного дерева, на которое можно было бы взобраться, чтобы пережить предстоящую ночь. Даже камней вокруг практически не осталось — всякая мелочь, — настолько далеко за этот день они удалились от стены.

— Думаешь, это Таны? — шёпотом обращается к нему Тилия, чувствуя, как с каждой секундой внутри растёт беспокойство.

— Нет, — качает головой Рон. — У них иная тактика. Таны просто дождались бы ночи и спустили своих псов с привязи. Те рано или поздно сделали бы всю грязную работу.

Тилию передёргивает, едва воображение рисует жуткую картину нападения одичалых псов. Знать бы ещё, как они выглядят… Единственное, в чём она была уверенна — это то, что их шкура бархатистая на ощупь и незаменима в холодные ночи.

— Ты их видел, этих Витилиго?

Рон задумчиво кивает головой и снова опускается на корточки, подбрасывая в очередной костёр хвороста.

— Как тебя сейчас, — наконец доноситься до неё приглушённый голос друга, погрузившегося в воспоминания. — Однажды они подошли слишком близко к лагерю. Псы всегда передвигаются стаями и так тихо, что ты замечаешь их присутствие, только когда уже слишком поздно.

— Но ты всё ещё жив, — поднимает на него удивлённый взгляд Тилия, помогая соорудить новую кучу из хвороста и веток кустарника для очередного костра.

— Есть у них один недостаток…

— И какой же? — обхватив себя руками за плечи, чувствуя, как холод с каждой минутой всё глубже пробирается под одежду, сковывая движения, Тилия обводит встревоженным взглядом округу. Уже почти стемнело, а Руки всё не видно.