Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

Она прилегла на кровать, закрыла глаза и попыталась уснуть. Тщетно! Разные нелепые мысли шли назойливой бесконечной чередой, обгоняя друг друга, затем уходя и снова возвращаясь, монотонно, однообразно, беспросветно. Линде казалось, что именно так и пролетает всякая жизнь — в нескончаемых бесполезных раздумьях о прожитом и настоящем. Для будущего времени остается все меньше и меньше…

* * *

Выписка из госпиталя была вопросом нескольких дней. Сомов вручил Филдину ключи от его однокомнатной квартиры в одном из спальных районов и сберегательную книжку, откуда новый гражданин России может снимать некоторые суммы на текущие расходы.

— Теперь, думаю, вы будете поглощены творчеством, — улыбнулся он. — Писатель Пелингас лестно отозвался о вашем труде, а его мнение исключительно важно. Осваивайтесь на новом месте, обзаводитесь знакомствами, восстанавливайте старые связи, в общем, включайтесь в активную работу. И не забывайте о своих обязательствах перед нами, — как говорится, рука руку моет, дорогой коллега.

— Можете не сомневаться, — заверил Филдин. — Сделаю все, что в моих силах.

Кажется, они остались друг другом довольны, — ведь оба расчетливо соблюдали собственный интерес в данной конкретной ситуации.

Сомов пошутил:

— С женщинами будьте поосторожней, впрочем, не мне вас учить.

Всю историю с Полиной, с ее матерью, да и всю предысторию отношений Филдса с очаровашкой Мери Сомов отлично знал. Ему было известно, что Кирилл приходится сыном Дмитрию Филдину, но эта информация до поры до времени должна оставаться закрытой. Всему свой срок, рассуждал Сомов, лишние эмоции могут привести к ненужным эксцессам, а в столь деликатном деле подобные моменты ни к чему. Да и навряд ли Филдин станет искать встречи с бывшей любовницей — сейчас у него и без того непростое положение.

Вездесущинский являлся для Сомова проблемой номер два: полковник вдоль и поперек изучил его личное досье и отыскал- таки кое- что интересное — доцент несколько раз ездил на стажировку в Штаты. В общем-то, здесь ничего особенного не было, если не считать любопытную деталь: в Штатах психотерапевт консультировал группу пациентов, один из которых (это было многократно проверено) являлся сотрудником ЦРУ. Не больше, чем косвенная улика. Но улика! К сожалению, помимо установленной принадлежности этого господина к ЦРУ, сведения о нем в архиве ФСК были на удивление скупыми: год рождения, образование (факультет биологии хьюстонского университета), затем авиационная корпорация, в войну с Германией служба в морской разведке, потом работа в аппарате Даллеса (опять таки информативные сведения!) и… недавняя смерть от сердечного приступа. Не густо, надо прямо сказать. Итак, что все это дает? Пока слишком мало, почти ничего. Сомов доложил Шельмягину, тот лишь пожал плечами, дескать, сырой материал, нужны факты, и осторожно поинтересовался, знает ли об этом кто нибудь помимо Сомова, к примеру, генерал Воробьев. Услышав отрицательный ответ, шеф контрразведки, похоже, успокоился, дав полковнику добро на строго самостоятельное конфиденциальное расследование…

…Дмитрий часто вспоминал разговор с отцом Алексеем, его скорее риторический, чем конкретный вопрос: «Кто вы, Дмитрий Филдин?». На этот вопрос бывший Джон Филдс, кажется, искал и не мог найти ответа в течение всей своей сознательной жизни. И только русский священник заставил его другими глазами взглянуть на окружающий мир, по-иному воспринять свою роль в собственной судьбе, понять и увидеть истинное предназначение человека. А различие между злом и добродетелью было для отца Алексея вполне определенным и конкретным.

Раньше, в молодые годы, Джон Филдс потратил слишком много энергии для достижения весьма сомнительных целей. Ну, разве можно заставить несколько поколений людей думать и делать иначе, чем они делают и думают? Во все века люди видели окружающий мир таким, каким позволял видеть их собственный разум. Они ломали, изменяли этот мир, делая его, как им казалось, более совершенным. А ведь все — впустую! История человечества — это история постепенного отмирания старых добрых истин, традиций, история забвения великих целей, история морального прозябания и деградации. Постоянно рушатся иллюзии, тают надежды, приходят разочарование и скорбь. В погоне за мнимым счастьем человек или теряет рассудок, или превращается в блеклое ненасытное существо с набором стандартных инстинктов. Но главное состоит в другом: мы слишком инертны, чтобы вершить свою судьбу, и слишком самоуверенны, чтобы это понять…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В палату вошла Катя, красивая, стройная и веселая:

— По-моему, вы сегодня не в духе?

— Да как вам сказать…

— Я же вижу. Привет от Полины. Устроила ее в нормальную инофирму на хорошие деньги — теперь сама удивляется: что она потеряла в этом госпитале?

— А что в этом госпитале потеряли… мы?

Катя рассмеялась:

— Глубокий философский подход! Потеряв, мы обязательно что-то находим. Такова жизнь.

— Мне будет вас не хватать…

Дмитрий сам от себя такого не ждал.

— И мне вас тоже, — просто ответила Катя. — С Савелием я в очередной раз поругалась, хотелось бы думать, что в последний. Но… иногда он бывает таким чутким и понятливым — оторопь берет. Мне, в общем-то, большего и не нужно…

Эта девочка, думал Филдин, отдала самое святое чувство грязному вертепному борову. Удивительные создания женщины! Их сердце неподвластно ни уму, ни логике, ни воле.

— Вас окрестили? — спросила Катя.

— Да.

— Хотите, сходим в церковь?

— Пожалуй. Предложение принято. Как только выпишусь — созвонимся и сходим. К отцу Алексею.

Она вдруг стала серьезной:

— Я очень вам благодарна.

— Мне? За что?

— За то, что выслушали тогда исповедь и послушались моего совета.

— Это я вас должен благодарить, Катюша. Мне ведь так недостает простого человеческого общения.

Она удивленно подняла брови:

— Даже с такой, как… я?

— Именно с такой, как вы.

И вдруг в каком-то непроизвольном порыве Дмитрий принялся сбивчиво рассказывать о себе, о своих невеселых мыслях, о старой дурацкой привычке до всего докапываться самостоятельно. Даже после общения с отцом Алексеем, говорил Дмитрий, он не может полностью отрешиться от собственных устоявшихся взглядов, от гнетущего чувства одиночества и душевной беспомощности. Такого раньше никогда с ним не было и, если бы в ту пору, в пору его расцвета, кто-нибудь сказал ему, что так и оно и случится — он счел бы это за глупую шутку. Жизнь непредсказуема и жестока, обманчива и безжалостна, на склоне лет приходится расплачиваться по всем счетам, которые она тебе предъявляет. Но даже не в этом главное! Когда человек приходит к определенному знаменателю, он уже не в состоянии лгать самому себе…

Катя долго молчала. Похоже, слова Дмитрия были созвучны ее душе. Но сколь велика разница между ними! Дело даже не в возрасте. Однако… так или иначе, — все мы люди. С нелегкими, зачастую противоположными судьбами. А переживаем и страдаем, в сущности, одинаково. Правда, не всегда замечаем у других то, что сполна находим в себе.

— Извините, — сказала Катя, — мне нужно раздавать лекарства. Знаете, хорошо, что мы так откровенны. И вам, и мне легче.

Оставшись один, Филдин сначала принялся перечитывать рукопись, затем стал быстро что-то писать, видимо, пребывая в творческом подъеме. Ему казалось, что только сейчас он подходит к чему-то очень важному, и это важное было скрыто от него все долгие годы неудавшейся жизни.

Но разве не парадоксально, а скорее, и странно, что первыми людьми, перед которыми он по-настоящему открылся, были деревенский священник и городская проститутка?

Катин подержаный «Фольцваген», переваливаясь по сельским ухабам, медленно подъезжал к заброшенной Журавлихе. На удивление отцу Алексею, Катя отлично ориентировалась в незнакомой местности, уверенно ведя машину вдоль старого леса. А Филдин, наблюдая за девушкой, испытывал смешанное чувство горечи и радостного успокоения.