Хроники мегаполиса (сборник) - Марина Дяченко

– Ленка… Ты чего?

Трясу головой:

– Ничего…

– Вообще я не люблю, когда так смотрят мне за спину, – говорит он после паузы. – Ты как будто привидение увидела.

– Я никогда не думала, что останусь с тобой надолго, – говорю, едва шевеля губами.

– Что?

– Витенька, а я ведь тебя старше…

– Здрас-сьте, – он осторожно ставит на траву поднос с орешками. – С чего бы это ты?..

«И в этой зыбкости, в болтанке штормовой, // ведя за ручку сонного ребенка, // ты задеваешь звезды головой, – чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко, // как ничего не страшно, как светло, // как нежно, как таинственно, как свято!..»

Он улыбается и проводит рукой перед моим лицом:

– Ленка…

– Чего ты?

– Ты останешься со мной? Надолго?

– Навсег… – начинаю я, но самое мелодраматическое из всех слов не желает ложиться ко мне на язык.

Он кивает.

Елена

«Но, когда серебристая цапля // грусть мою, как последняя капля, // переполнит в осенний четверг, // пролетая над полем свекольным…

А чем зрители во всех этих казино и развлекательных комплексах, в тех самых, где ставят ринги, – чем они отличаются от зрителей программы «Щели»?

Они такие же.

Конечно, бокс честнее… Бить, рискуя попасть под удар, сражаться на равных – это, по крайней мере, естественно для человека… для мужчины. Да. Наверное, это естественнее, чем пожирать на игрушечном ринге карамельные лифчики и пересказывать похабные анекдоты, заменяя ключевые слова эвфемизмами «Африка» и «Гондурас»…

Ты играешь со зрителем, как истощенная больная кошка – с миллионом крепких мышей. Но ты кошка. И они ведутся.

А он – крысиный лев, выведенный на потеху публике… А публика ждет нокаута. Это тебе не теннис и не водное поло… Публика обязательно хочет крови. И рефери – в белом, чтобы кровь на рубашке была виднее…

Гладиаторы – те хоть были рабами.

«…я каким-то чутьем треугольным / забиваю спасительный клин / в серебристое воспоминанье, / чтобы сердца последнее знанье / не опошлить концовкой счастливой. / День – недолог, а путь мой так длин…»

Что, опять не нравится?

Прости.

Лена

– С кем ты разговариваешь?

Лежим в обнимку под шелковыми простынями.

– Ни с кем. С тобой.

– Мне кажется, что ты будто по телефону разговариваешь… Молча.

– Так не бывает.

– Вот и я говорю… Ленка, я тебе все по себя рассказал… Ты все знаешь.

Смеюсь.

– А ты… так и не скажешь мне?

– О чем?

– Об этом.

– Ты даешь… Как я догадаюсь, о чем, если ты не говоришь?

Мрачнеет.

«Я – хуже, чем ты говоришь. Но есть молчаливая тайна: Ты пламенем синим горишь, Когда меня видишь случайно. Я хуже, чем ты говоришь…»

– Должна быть в женщине какая-то загадка, – сообщаю доверительно. – Должна быть тайна в ней кака-ая-то. Помнишь такой фильм?

– Нет, – говорит он серьезно. – Но если ты не скажешь… Я догадаюсь.

Елена

Рисую меловой круг на паркете. Мел ломается. Рассыпается крошкой.

По темной комнате ходят тени.

Машина проехала – прошарили фары по потолку.

Кому мне молиться, чтобы меня не нашли?

Я не переживу, если меня вытащат. Чешуя моя высохнет, а глаза, не знавшие света, ослепнут. Кому мне молиться?

«Положи этот камень на место, В золотистую воду, В ил, дремучий и вязкий, как тесто – Отпусти на свободу!»

– Отпусти на свободу, – шепчу одними губами.

Я проклята. Я была проклята в тот момент, когда добровольно отказалась быть собой; что поделать, я слабая. Не всем же выходить на ринг…

Он кажется своим, и в этом вся беда. Если бы он был чужим – никогда не заметил бы моего круга… Прошел бы мимо, не глядя, и все было бы хорошо…

«Отпусти этот камень на волю, Пусть живет как захочет, Пусть плывет он по синему морю, Ночью в бурю грохочет»…

Лена

Он придвигается близко. Очень близко. Трогает губами мой нос:

– Если выбросит вал шестикратный Этот камень на сушу, – Положи этот камень обратно И спаси его душу…

– Витя, что ты говоришь?!

Улыбается:

– Положи за волнистым порогом Среди рыб с плавниками. Будешь богом, светящимся богом, Хоть для этого камня.

Молчу. Не знаю, что сказать.

– Ленка, – говорит он мне в самое ухо. – Бросай свои «Щели». Оставайся со мной. Возвращайся ко мне.

– Откуда?

Он прикрывает глаза:

– «Откуда ни возьмись – как резкий взмах – Божественная высь в твоих словах – как отповедь, верней, как зов: «за мной!» – над нежностью моей, моей, земной. Куда же мне? На звук! За речь. За взгляд. За жизнь. За пальцы рук. За рай. За ад…»

Не могу сопротивляться.

– «Звучи же! Меж ветвей, в глуши, в лесу, здесь, в памяти твоей, в любви, внизу постичь – на самом дне! не по плечу: нисходишь ли ко мне, иль я лечу»…

Боксеры не умеют так смотреть.

Елена

Я – на крыше. Город – подо мной.

Жестяной козырек мокрый. Льет дождь.

Он не достанет меня. Нет. Здесь граница моего мелового круга.

Вокруг – огни, как будто наступает вражеская армия. Мой город, родной и привычный, ощетинился фарами и осаждает мою бетонную башню под жестяным козырьком.

Меня не достанут.

Еще один его шаг навстречу – и я шагну тоже.

Лена

– С какой это стати, – говорю холодно, – я должна бросать работу? Я ведь не предлагаю тебе бросить бокс, правда? У тебя есть профессия, ты добился кое-каких результатов… Ну и я добилась, между прочим. Я профессионал. И не говори мне больше, пожалуйста, таких глупостей.

– Ты человек, – он терпеливо улыбается. – Ты вовсе не собственность этого своего… рейтинга. И никто тебя не просит бросать работу…

Выскальзываю из-под простыни. Иду одеваться.

– Лена? – спрашивает он удивленно.

Лихорадочно разыскиваю телефонную трубку.

Елена

В пустой квартире надрывается телефон.

«Здравствуйте. Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка»…

С оконных стекол лохмотьями свисают пленочки витражей. Паркет – в меловых кругах, в центре одного из них лежит раздавленный тюбик помады.

Лена

– …Витя, мне не нравится, что ты лезешь в мои дела.

– Послушай… А почему ты так со мной разговариваешь?

– Тебе не нравится тоже? Вот и славненько, мы обменялись взаимными претензиями.

– Лена…

– …Тебя не устраивает мой тон, меня не устраивает твое покровительство. Я в нем не нуждаюсь. Моя жизнь – это моя жизнь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});