Хроники мегаполиса (сборник) - Марина Дяченко

– Он больше не позвонит… И ты ему не звони.

Короткие гудки.

Плюхаюсь на диван. Первое движение – к телефону. Набрать номер Дымка.

Останавливаю себя. Во-первых, он в такое время обычно спит, у него режим. Во-вторых… если и не спит – у него определитель. Что может быть унизительнее, чем слушать длинные гудки в трубке и знать, что в это время механический голос повторяет и повторяет на всю большую Дымкову квартиру твой номер, красноречивые семь цифр, которым давно уже не на что надеяться…

Останавливаю себя снова. Что за бред – Дымок как надежда?

Стираю все сообщения на автоответчике.

На кухне падает на пол тарелка – и, судя по звуку, вдребезги.

Елена

Лежу на диване, забросив руки за голову.

В ванной шумит вода.

Звонит мобилка на тумбочке в прихожей, и я вздрагиваю.

Телефон выводит тему Монтекки и Капулетти. Трезвонит. Не смиряется. Пищит противным электронным голосом про великую вражду и рознь, и вода в ванной шумит все так же упруго и жизнерадостно.

Через силу поднимаюсь.

– Алло?

– Привет, Ленка…

Обмираю. Закусываю губу.

– Привет…

– Что с тобой?

– А что?

– Такой голос… Ты не заболела?

– Нет, – говорю. – У меня все хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу.

И стучу костяшками пальцев в дверь ванной.

Шум воды становится тише.

– Прости, что я пропал. Уезжал. Окончательно определилось со следующим боем…

– Замечательно, – говорю.

– Ты обиделась?

– Я? Нет…

– Слушай… Я хотел тебя спросить…

– Да?

Мнется. Он – мнется!

– …Спросить: ты сегодня на работе?

В ванной тишина.

– Через час примерно, – говорю, обреченно глядя на закрытую дверь.

– Отлично… Я там тоже буду. Припахали на интервью.

– Хорошо… Ну, пока…

Кладу трубку обратно на тумбочку. Подхожу к зеркалу.

Долго себя разглядываю.

За моей спиной медленно, как в страшном сне, открывается дверь в ванную.

Лена

Кто-то вскакивает в лифт прямо за моей спиной. Волной бьет запах хорошего одеколона.

Двери лифта закрываются. Я оборачиваюсь.

Он стоит, почти касаясь головой зеркального потолка. Смотрит сверху вниз. Молчит.

И я молчу.

Лифт закрывает двери и едет на восьмой этаж. Мы плаваем в нашем молчании, как в кефире.

Лифт проезжает четыре с половиной этажа и останавливается, жалобно дернувшись.

Тишина. Двери и не думают открываться.

– Ну, – спрашивает Виктор без улыбки, – сколько на этот раз ты заплатила электрику?

* * *

Снаружи – суета и мат-перемат. Оказывается, Дымко опаздывает на интервью в прямом эфире, а электрика нет и лифтера не могут найти.

Я сижу на корточках, привалившись спиной к стене.

– Ты ведьма? – спрашивает.

– Это не я, – говорю.

– А кто?

– Не знаю.

Он садится напротив, у другой стены. Так и сидим, как два кота на задворках – рядом, молча.

– Слушай… зачем ты это делаешь? – спрашивает он наконец.

– Что?

– Программу «Щели».

– За бабки, – говорю, честно глядя ему в глаза.

– А по-моему, нет, – говорит он, подумав.

Смеюсь:

– А для чего тогда?

– Ради кайфа, – говорит он серьезно. – По-моему, ты ловишь кайф… Когда показываешь, какие все идиоты.

– Это тоже, – пожимаю плечами. – Но бабки важнее. А кайф можно по-другому словить… Есть миллион способов словить кайф, – подмигиваю.

Он не улыбается.

Снаружи начинаются ремонтные работы. Лифт слегка сотрясается; пахнет нагретой изоляцией. От этого запаха меня вдруг охватывает острый приступ клаустрофобии.

– Эй, чем это воняет?

– Дымом, – отвечает бесстрастно.

– Блин… каким дымом? Мы что, тут сгорим нафиг, как крысы в крысоловке?

Пытаюсь открыть дверь. Барабаню кулаками:

– Эй, соплежуи! Что у вас там горит?

– Не бойся, – говорит он за моей спиной.

– Что?

Он поднимается, заполняя собою половину просторной кабины:

– Не бойся…

И обнимает меня за плечи.

Остановись, мгновенье! Ты комфортно…

* * *

Жду, пока он закончит со своим интервью (он все-таки опоздал. Все перетряслись, все нервничают и на меня косятся).

Потом вместе идем в кафе. Я беру кофе, он – апельсиновый сок. Платим каждый за себя.

– Ты мне снилась, – говорит Дымок.

– Мне гордиться?

– Но ты мне снилась очень странно, – говорит он. – Как будто я ищу тебя – наощупь – в какой-то темной комнате. Я знаю, что ты прямо передо мной. Но я тебя не вижу.

– Не к добру, – отзываюсь, подумав.

За соседним столиком сидят криэйтор Дима и целый выводок наших сотрудников. Глядят на нас круглыми глазами.

Подмигиваю.

* * *

Добравшись наконец до рабочего места, вытягиваю из сумки блокнот. На стол вываливается сложенная вчетверо бумажка.

Разворачиваю. Читаю.

Вытаскиваю мобилку, набираю свой домашний телефон. Слушаю собственный голос: «Вы набрали номер… и слушаете автоответчик. Оставьте ваше сообщение после сигнала…»

– Хватит ныть, – говорю я, прикрывая трубку рукой. – Подобрать сопли. И сидеть тихо. Нишкни. Поняла?

Кладу трубку. Записку, скомкав, прячу на дно сумки.

Вот так.

Елена

Лежу на диване, укрывшись томиком Бродского, как избушка – крышей.

«Октябрь. Море поутру / лежит щекой на волнорезе. Стручки акаций на ветру, / как дождь на кровельном железе, / чечетку выбивают. Луч / светила, вставшего из моря, / скорей пронзителен, чем жгуч…»

Я умею только брать. Только требовать – понимания, любви, еще чего-то. Только лежать на диване и читать книги. Да еще смотреть в окно.

В окне виден лоскуток синего неба.

Небесный краешек.

Смотрю на него, не отрываясь.

Лена

Культурно развлекаемся. Летаем на вертолете.

Дымок, весь опутанный ремнями, совершает беспарашютный прыжок вниз головой. Весь смысл и удовольствие этого дела в том, чтобы, пролетев пятьдесят метров, повиснуть на веревочке и подлететь снова, как игрушка йо-йо.

Я сижу в вертолете, опасливо поглядывая вниз, а мой друг вываливается из двери с ликующим воплем. Мое сердце подпрыгивает к горлу и сразу падает в желудок; мне кажется, что канат (или как он у них называется?) порвался, и Дымок продолжает полет уже безо всяких пут, свободно…

Потом я вижу, что он уже не падает, а просто болтается между небом и землей, как на паутинке, и от радости вопит так, что слышно сквозь шум ветра…

Небо синее. И зеленая земля.

…Выбираюсь из вертолета, пошатываясь. Специальные люди помогают Виктору освободиться от сбруи; он что-то говорит, но я не слышу. В ушах моих до сих пор ревут мотор и ветер.

Он берет меня за плечи:

– Ты чего такая бледная?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});