Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

от души ущипнул её за задницу, удовлетворённо воскликнув «Bella Italia!»[55], подруги даже поссорились. Дария считала, что Ада должна была дать ему пощёчину, а потом пойти и подать жалобу. (Кому? Они были посреди залитых солнцем зарослей артишоков, вокруг на многие километры ни единой души. Причём именно Дария настояла на том, чтобы отъехать подальше от обитаемых мест и осмотреть колодец, которому её путеводитель поставил целых пять звёзд). Ада снисходительно рассмеялась:

– Слушай, он, наверное, считает, что проявил необычайную смелость, что он такой весь из себя крутой соблазнитель и получил огромное удовольствие. Но я-то осталась такой же, какой была. Что плохого он мне сделал? Может, что-то у меня отнял?

– Это вопрос принципа. Он проявил к тебе неуважение. Что ты за феминистка, если терпишь такое?

В подобных ссорах была вся суть их дружбы. Интересно, проснулась ли Дария, думала Ада, подходя к воротам. Сама она снова клевала носом, веки налились тяжестью. Чего бы она только не отдала сейчас за возможность забраться в свою постель в темной прохладной комнате! Может, уговаривала она себя, среди руин святилища, за каким-нибудь кустиком, найдётся укромный уголок, где можно хоть на пять минут закрыть глаза и отдохнуть?

9

Святилище ещё не открылось для посетителей, но, обойдя по кругу ограду из металлической сетки, Ада без труда нашла дырку и пролезла внутрь. Руины белокаменных зданий терялись в низких зарослях, откуда поднимались характерные ароматы средиземноморского маквиса[56], среди которых ярко выделялись сладковато-терпкий запах бессмертника и чуть более кислый – мелиссы. Цикады на сосновых пнях трещали все громче по мере того, как становилось теплее. Ада сделала глубокий вдох, стараясь захватить как можно больше воздуха, и с силой выдохнула, почувствовав лёгкое головокружение. Она огляделась, увидела, что заросли кустарника в глубине археологического парка, вдали от ворот, выше и плотнее остальных, и, убедившись, что вокруг нет ни души, направилась к ним. К её радости, это оказался можжевельник, который и здесь, как на пляжах вокруг Доноры, слегка приподнимал ветви от земли, образуя тенистое гнёздышко. Ада встала на четвереньки и поползла по песку, пока не пролезла в самый центр зарослей, скрытый от посторонних взглядов. Она завернула сумку в джинсовую рубашку, сделав подушку, прижалась к ней щекой, расслабилась, почувствовав, как тело растекается по земле, и закрыла глаза. Треск цикад, доносившийся будто бы из-под земли, окутал её, словно одеялом, и Ада уснула.

Она уснула, потому что устала, потому что спала ночью всего несколько часов и всё ещё не пришла в себя после отравления водой из священного источника в Коринфе. Но она никак не ожидала, что Асклепий пошлёт ей вещий сон: как мы уже не раз говорили, Ада Бертран была женщиной рациональной.

Впрочем, она при этом была женщиной, которая часто видела сны и которая, возможно по наущению психоаналитика, обычно эти сны запоминала.

Под сенью можжевельника ей снилось, чтобы она снова в Кембридже, на кафедре, что в зале полно людей, а Эстелла с профессором Палевским наблюдают за ней из первого ряда. Дитер Хорландер тоже был там со своей медсестрой, нежно придерживавшей на коленях нечто завёрнутое в белую ткань. «У них что, ребёнок?» – в ужасе подумала Ада. Но времени на размышление не оставалось: нужно было срочно продолжать доклад, потому что публика постепенно теряла терпение. Она бросилась искать тезисы, но поняла, что забыла их взять. И, к своему огромному смущению, осознала, что заодно забыла тему доклада, и теперь не понимает, о чём говорить. Публика ворчала, лишь Эстелла бросала на неё влюблённые и сочувственные взгляды. «А что, если прочесть стихотворение?» – подумала Ада. Она ведь их так много знает наизусть! Посмотрев для вдохновения в окно, она увидела, что две ласточки из Коринфа слепили себе из серой глины гнездо под карнизом Старого корпуса. Оттуда уже слышался щебет птенцов.

«Прочту вам "10 августа" Джованни Пасколи», – объявила Ада. Она задержала дыхание, готовясь начать с «Сан-Лоренцо, я знаю, почему так много...», как вдруг медсестра Хорландера вскочила с места и воздела над головой свою ношу, развернув ткань и продемонстрировав всем присутствующим содержимое: это была черепаха, которая переползла им дорогу по пути к Микенам. Не просто черепаха, а та самая, в этом Ада была совершенно уверена.

А Хорландер принялся разглагольствовать необычайно высоким и уверенным голосом, причём почему-то по-итальянски:

– Мы принесли вам обитательницу Тартара, tartaros exo, что звучит как форма глагола «быть», но по-гречески означает «занимающий место», «обитающий», откуда и происходит её итальянское название, tartaruga. Будучи любимицей Персефоны, черепаха полгода проводит среди нас, на земле, и полгода – под землёй, в царстве мёртвых.

– Я бы скорее назвал её состояние летаргическим сном, – едко заметил французский профессор Марк Тиссеран. Он произнёс «летаргическим», раскатисто грассируя, словно пародировал сам себя.

Но тут профессор Палевский напал на медсестру, пытаясь отобрать у неё несчастную черепаху

– Давайте допросим обитательницу Тартара! – ревел он. – Пусть покажет, как она связывается с покойниками!

Он так сильно толкнул женщину, что черепаха упала на пол и с треском раскололась – совсем как пасхальное яйцо, подумала Ада. И, как в пасхальном яйце, внутри оказался сюрприз. Даже двойной сюрприз: маленький серебристо-серый дельфин и светловолосый младенец, соединённые пульсирующей синюшной пуповиной.

– У меня дети! – взвизгнул Хорландер.