Похищение чародея - Кир Булычев

— Что? — вырвалось у меня. — Он был у вас?

— Если вы имеете в виду отца Фредерика, то он успел мне все рассказать.

— Подлец! — не выдержал я. И майор не понял, что я имел в виду жалкого убийцу Джонсона. Нет, не отца Фредерика, ибо я ему не судья.

— Отец Фредерик подвергся нападению человека, опознанного нами как портье гостиницы «Эксельсиор» Самуэль Джонсон. Надеюсь, когда мы его задержим, он не станет скрывать, кто отдал приказ?

— Он будет рад оклеветать меня, — ответил я, взяв себя в руки. — У вас есть ордер на мой арест?

— Вы арестованы без ордера, — позволил себе усмехнуться майор. — В связи с чрезвычайным положением. Вы сами расскажете нам, какие объекты города заминированы вами, или придется обыскивать дом?

— Я не знаю ни о какой операции «Треугольник».

Я попытался бровями приказать лакею, глядевшему на нас, как на актеров в бродячем театре, чтобы он бежал за помощью. Тот сделал вид, что не понимает.

— Дайте ключи от сейфа.

Майор попал в точку. Планы операции хранились там. О, легкомыслие и доверчивость, которые могут стоить жизни!

— У меня нет ключей от сейфа.

— Тогда мы взорвем его.

— Не удастся, грабители!

Но, обвиняя майора, я знал, что не должен перегибать палку. Он может приказать своим подручным расстрелять меня и потом сумеет оправдаться перед начальством. А может, он уже готов это сделать?

— Ключи, — приказал майор.

Я молчал.

— Неужели вы в самом деле хотели взорвать город?

Я молчал.

Предательство порождает предательство, как лавина тянет за собой все новые камни.

— Ключи у него в кармане пиджака, господин майор, — раздался голос от двери. Это был голос лакея, тупого парня, которого я кормил десять лет. — Разрешите, я достану?

Я стоял, парализованный очередным предательством, глядя, как мой лакей подошел к гардеробу, открыл его и протянул майору связку ключей. Он протягивал их, как протягивал мне бокал с виски, — также подобострастно и угодливо. А я молчал.

— Проводите меня к сейфу, — сказал майор лакею.

Солдаты остались у дверей.

Я сделал шаг к гардеробу, чтобы одеться, но один из солдат рявкнул: «Назад!», словно я был простым воришкой.

О подлость и одиночество!..

Директор Натур

Я сидел на железной койке на гауптвахте и чувствовал, что из меня вытащили кости. Меня жестоко толкали и ударяли солдаты, пока везли сюда, и я ждал, что в любой момент меня расстреляют, как последнюю собаку. Я был разорен и обесчещен, я был унижен и раздавлен, дети мои будут нищими ходить по улицам, протягивая ручки за подаянием, а моя жена, которую покинет мой любимый брат Саад, будет вынуждена выйти на панель… Как я докажу этим людям, что я не желал никому зла, что я хотел, чтобы все были довольны и добры друг к другу? Как мне доказать священную истину, что я в душе поэт и всю свою жизнь старался жить честно и достойно памяти моих родителей? Неужели я когда-либо осмелился бы поднять руку на моего брата — человека, если бы не был в помрачении рассудка, насланном на меня злыми духами? Как я объясню им, что главной моей целью было после завершения дел на фабрике вынести несчастного сторожа в безопасное место? Если мне дадут возможность нанять адвоката, я надеюсь, что мой дядя Дауд не пожалеет денег для спасения чести семьи. Ведь я ничего не сделал: фабрика цела, сторож жив…

В моей голове пролетали образы, воспоминания, я вновь прожил всю свою недолгую и неудавшуюся жизнь.

Вдруг меня настигло жуткое подозрение: они хотят оставить меня здесь на время землетрясения, потолок обрушится на меня и заживо погребет под развалинами. Я просидел несколько минут, ожидая первого толчка, а потом, не в силах вынести ожидания смерти, которое страшнее самой смерти, я бросился к железной двери и начал молотить в нее, отбивая кулаки и взывая к состраданию тюремщиков.

Кто-то услышал мои призывы, и тяжелые сапоги застучали по коридору. Я отпрянул от двери, она распахнулась, и вместо того, чтобы выпустить меня наружу, солдаты втолкнули нового пленника. Это был князь Урао. Его, видно, подняли с постели — он был в красном стеганом халате, подпоясанном золотистым шнуром с кистями. Несмотря на унизительное состояние, князь старался сохранять высокомерный вид, но это ему не удавалось.

Появление князя столь удивило меня, что я забыл о надвигающемся бедствии. Нет, я не злорадствовал, во мне проснулся философ. Где твоя спесь, князь Урао, который заставлял меня, бедного мальчишку, давать ему списывать контрольные работы и избивал меня в уборной миссионерской школы, если я осмеливался ему не подчиниться? Где твоя спесь, князь, который не захотел узнать меня, когда я нанес визит ему после возвращения из Кембриджа, и который третировал меня, полагая, что я, гордый наследник брахманов, принимаю эти унижения как должное?..

Глаза князя привыкли к темноте. Он сидел на койке так, словно проглотил длинный шест, и его птичья взлохмаченная голова, которую я впервые увидел не приведенной в геометрический порядок домашним парикмахером, поворачивалась вокруг оси, как у грифа, попавшего в клетку.

— Ты здесь, Матур? — спросил он без выражения.

— Да, князь, — сказал я. — Мы здесь. И мы равны.

— Равны ли? — спросил князь. Он подумал немного и добавил, не притворяясь, просто потому, что пришел к такому заключению: — Нет, мы с тобой не равны.

Я внутренне улыбнулся.

— Что привело вас сюда? — спросил я.

Князь пожал плечами.

За решеткой светлело, и в этом туманном синем свете я разглядел, что у князя какие-то мутные, пьяные глаза, словно он не понимает, что происходит.

— Я член верховной палаты парламента, — сообщил он мне доверительно. — Я пользуюсь неприкосновенностью.

— Вы сообщили об этом майору Тильви?

— Он жестоко поплатится.

В голосе князя не было убежденности. Ничего не было, пустой голос человека, который смотрит на рушашийся вокруг мир и не осознает, что сам он часть этого мира.

— Отец Фредерик умер, — сказал князь, запахиваясь потуже в халат. В камере было прохладно. — Мы скорбим.

Я не понимал, к чему он это говорит. Ну, умер миссионер. Надо же было ему когда-нибудь умереть.

— Как майор осмелился посадить вас сюда?

— Он боится меня.

— Это наркотики? — спросил я. — Они перехватили груз?

Князь поманил меня пальцем. Я приблизился.

— Меня скоро освободят, — сказал он шепотом. — Но не смей доносить об этом. Я тебя убью. Меня все предали. Но ты не посмеешь.

— Я не намерен вас предавать, — сказал я. — Я всегда оставался вашим верным другом. — Мне стало страшно.

— Знаю, знаю, — отмахнулся князь и продолжал шепотом: — Мои люди сейчас спускаются с гор. Мы выгоним этого майора, и я уеду с Лами в Европу. У меня капиталы в Швейцарии. Мне больше нечего делать в этих диких горах. Лами ждет меня. Только тише, никому ни слова.

* * *

ТЕЛЕГРАММА

ЛИГОН БРИГАДИРУ ШОСВЕ СРОЧНО ИЗ ТАНГИ 7.40

ПЕРВЫЕ ПАРТИИ ЭВАКУИРОВАННЫХ ДОСТИГЛИ МОШИ ЖДУ ВТОРУЮ КОЛОННУ ГРУЗОВИКОВ МЕДИКАМЕНТЫ ВЕРТОЛЕТ ОБЕЩАННЫЙ ИЗ МИТИЛИ ПРЕСЕЧЕНА ПОПЫТКА КНЯЗЯ УРАО ВЗОРВАТЬ ДОРОГУ К ТАНГИ МОСТ МЕХАНИЧЕСКИЕ МАСТЕРСКИЕ У ТАНГИ ЗАДЕРЖАН ГРУЗОВИК С. ГОРЦАМИ ПЛЕМЕНИ КХА ШЕДШИЙ В ГОРОД ПОДДЕРЖКУ КНЯЗЮ УРАО ПРЕДСТАВИТЕЛИ НАЦИОНАЛЬНО КОНСТИТУЦИОННОЙ ПАРТИИ ВЫРАЗИЛИ ПОДДЕРЖКУ ВРК ОТМЕЖЕВАЛИСЬ ВЫСТУПЛЕНИЙ КОМИТЕТА СПАСЕНИЯ ДЕМОКРАТИИ ВЛАСТЬЮ ВРК МНОЮ НАЦИОНАЛИЗИРОВАНЫ ПРОМЫШЛЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ В ГОРОДЕ И СОБСТВЕННОСТЬ КНЯЗЯ УРАО КОТОРЫЙ АРЕСТОВАН НА ДОПРОСЕ ПРИЗНАЛ УЧАСТИЕ КОНТРАБАНДЕ ОПИУМА ПОЛАГАЮ ОСНОВАНИЕМ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ЗАДЕРЖАНИЯ

ТИЛЬВИ КУМТАТОН * * *

«Вот что писал житель Катании:

«…Со всех сторон просили о помощи. На каждом шагу лежали мертвые, массы раненых, улицы стали неузнаваемы, да и не существовало их больше, вместо них стояли остатки домов и горы обломков.

Когда я шел по улице Мессины, я заметил, как один грабитель пытался сломать ящик, я прицелился в него из револьвера, приказывая ему бросить банковые билеты, которые он уже держал в руках. В ответ он стал что-то бормотать, грозя ножом, но тут показались солдаты, схватили его и увезли.

Когда его вели солдаты, все встречающиеся плевали на него, а жители хотели убить этого жалкого человека…»

«Только когда мне удалось пригласить с собой двух русских моряков, стала продуктивнее моя работа…

Среди этих моряков я видел много контуженых, раненых, продолжавших работать, рискуя своей жизнью при каждом случае спасения. Они взбирались на такие места, где, казалось, смерть несомненно угрожала им, но они побеждали и спасали людей…

На остатке балкона пространством не более метра, зацепившись рубашонкой за изломанную решетку, висит девочка лет шести. Только половина ее тела на обломках, а голова и грудь в воздухе: девочка молчит и смотрит вниз. Снять ее почти невозможно: обломок стены едва держится, достаточно толчка лестницы, приставленной к ней, и тяжести человека, влезающего по лестнице, стена упадет и ребенок погибнет.