В доме коммерции советника (дореволюц. издание) - Евгения Марлитт

Поговоривъ съ бабушкой, Флора удалилась въ свою комнату, гдѣ безвыходно просидѣла цѣлый день, извиняясь нездоровьемъ каждый разъ, какъ ее приходили звать въ гостинную для пріема сосѣдей и гостей, являвшихся съ изъявленіемъ своего сочувствія. Красавица не теряла времени и усердно занималась разборкою и запаковкою своихъ вещей.

Между тѣмъ въ нижнемъ этажѣ и кухнѣ господствовала ужасная сумятица; горничныя и лакеи, понявъ, что въ домѣ происходитъ „что-то неладное“, шумно собирали свои пожитки, бѣгали по корридорамъ и обширнымъ кладовымъ, гдѣ безъ всякой церемоніи уничтожали сладкіе торты и пуншевыя чаши, разставленные на длинныхъ столахъ и приготовленные для празднованія дѣвичника. Каждый изъ нихъ ожидалъ прибытія судебной комиссіи и потому старался попользоваться, кто чѣмъ могъ.

Теперь и президентша Урахъ начинала понимать, что ея царствованіе въ виллѣ окончилось; еще нѣсколько дней тому назадъ, прислуга являлась при первомъ ея звонкѣ, а теперь ей приходилось самой звать кого нужно, такъ какъ электрическіе звонки потеряли свое дѣйствіе. Не разъ тоже приходилось ей слышать, какъ ея дорогая болонка жалобно визжала отъ полученныхъ побоевъ, тогда какъ прежде никто изъ лакеевъ не смѣлъ дотронуться до нея пальцемъ.

Всѣ эти перемѣны не касались однако обитателей бель-этажа. Генріэтта всегда была добра и деликатна, прислуга любила ее и теперь старалась, по возможности, окружать заботливостью несчастную, больную барышню, положеніе которой, по словамъ доктора, было очень опасно.

Она неподвижно лежала въ своей спальнѣ, смертельная блѣдность покрывала ея исхудалое лицо, и только чудесные голубые глаза свидѣтельствовали о присутствіи жизни. Страдалица видимо сознавала, что скоро должна умереть и молча покорилась своей неизбѣжной участи. По крайней мѣрѣ, исполнилось то, чего она такъ страстно желала: докторъ Брукъ не отходилъ отъ ея постели и оберегалъ ее до послѣдней минуты; онъ далъ ей слово, что не уѣдетъ изъ виллы до тѣхъ поръ, пока ей не будетъ „лучше“, и это обѣщаніе дѣлало больную безконечно счастливою. Богъ услышалъ ея молитвы и облегчилъ послѣднія минуты тяжкихъ страданій присутствіемъ двухъ людей, дорогихъ для ея сердца: – Брукъ и Кети неотступно за ней ухаживали.

Кети скоро поправилась и встала подъ вечеръ втораго дня. Румянецъ снова разлился по ея пушистымъ щечкамъ, и только узкая повязка вокругъ головы и спущенныя косы напоминали о ея минувшей болѣзни. Энергія и твердая сила снова виднѣлись въ ея осанкѣ, а по наружности она казалась спокойною и хладнокровною къ случившемуся несчастію, не смотря на то, что тревожныя и безпокойныя чувства сильно терзали ея измученную душу.

Не легко было ей смотрѣть на умирающую сестру, которую она такъ горячо любила, а кромѣ этой скорби ее мучала еще увѣренность, что опекунъ былъ самъ виновенъ въ случившейся катастрофѣ.

Молодая дѣвушка рѣшилась поговорить объ этомъ съ Брукомъ, но онъ былъ скрытенъ и молчаливъ, какъ всегда.

Подъ вечерь, на второй день взрыва, тетушка Діаконусъ о чемъ то тихо бесѣдовала съ докторомъ, уединившись съ нимъ въ кабинетъ Генріэтты. Черезъ полчаса она вышла оттуда заплаканная, но въ радостномъ волненіи; а нѣсколько минутъ спустя добрая старушка простилась, велѣвъ перевести свою постель и остальную мебель въ городскую квартиру доктора, куда она намѣревалась переселиться со своею подругою и дожидаться тамъ, пока ея маленькій домикъ снова не будетъ готовъ принять ее въ свои уютныя комнатки.

По выраженію лица старушки, нельзя было узнать, что происходило въ ея душѣ, но изрѣдка возвращаясь въ виллу, чтобы навѣстить больную Генріэтту, она каждый разъ старательно избѣгала встрѣчи съ Флорою.

Прекрасная невѣста всего одинъ разъ удостоила больную сестру своимъ визитомъ и пришла въ ту минуту, когда знала, что доктора не было въ виллѣ. Проходя черезъ кабинетъ Генріэтты, гдѣ лежала Кети, гордая Флора не сочла нужнымъ повернуть своей головы, точно тамъ ничего не было, кромѣ пустыхъ стѣнъ. Она даже не взглянула на младшую сестру, не нашла для нея ни одного слова состраданія и для того, чтобы избѣжать съ нею новой встрѣчи, возвратилась къ себѣ не черезъ кабинетъ Генріэтты, а приказала горничной отворить дверь, выходившую изъ спальни прямо въ корридоръ.

Къ тому же словоохотливая Нанни съ двусмысленною улыбкою сообщила, что барышня уложила всѣ свои вещи и въ скоромъ времени собирается уѣхать изъ виллы.

Тяжело было на сердцѣ у бѣдной Кети: ей казалось, будто въ каждомъ углу комнаты кроется какая нибудь тайна, будто вмѣсто потолка надъ ея головою виситъ грозная, громовая туча, которая должна разразиться и раздавить ее своею тяжестью.

Случалось тоже, что въ бель-этажъ показывалась президентша, молчаливая и унылая, въ креповомъ чепцѣ и простомъ черномъ платьѣ; по ея разстроенному виду можно было видѣть, что она безвозвратно потеряла холодное спокойствіе и тактъ, который, по ея словамъ непремѣнно долженъ проявиться въ самыхъ критическихъ моментахъ жизни. А между тѣмъ теперь она поминутно утирала платкомъ обильныя слезы и глубоко вздыхала, не зная какъ помочь ужасному несчастію, однимь ударомъ поразившему всѣхъ обитателей виллы. Бѣдная страдалица Генріэтта каждый разъ вздыхала съ облегченіемъ, когда черный шлейфъ бабушкинаго платья исчезалъ за дверью ея спальни.

Рано утромъ, на третій день достопамятнаго событія, пожилая дама быстрымъ движеніемъ распахнула дверь рабочаго кабинета Флоры и вошла въ комнату съ газетнымъ листкомъ въ рукахъ. Флора въ это время усердно переписывала ярлыки на своихъ чемоданахъ и увидѣвъ бабушку, въ изнеможеніи опустившуюся на ближайшее кресло, быстро встала и подошла къ ней.

– Мои четыре тысячи талеровъ! – простонала президентша.

– Подумай, дитя мое; меня самымъ нечестнымъ образомъ обманули и лишили послѣднихъ грошей, оставленныхъ мнѣ твоимъ дѣдомъ. Мои четыре тысячи, которыя я берегла пуще своего глаза!

– Нѣтъ, бабушка, будь справедлива и скажи: твои четыре тысячи, которыя ты совсѣмъ не берегла, а легкомысленно пустила въ спекуляціи, – сказала Флора безжалостнымъ тономъ. – Помнишь, какъ я отговаривала тебя, но надо мной смѣялись, меня порицали за то, что я не пускала въ обороты свои вѣрныя государственныя облигаціи. Вѣрно, частный банкъ, куда ты отдала свои деньги, обанкрутился?

– Да, самымъ низкимъ, безсовѣстнымъ образомъ! Вотъ, читай! Мнѣ не придется получить даже пятидесяти талеровъ! – вскричала президентша, заливаясь слезами. – Замѣть только, что газета указываетъ на предыдущія сообщенія; слѣдовательно, это событіе совершилось уже нѣсколько дней тому назадъ, а Морицъ ничего не говорилъ мнѣ объ этомъ; – это непонятно.

– А ты забыла, что были номера „Биржевой газеты“, не дошедшіе до твоихъ рукъ?

– Такъ ты думаешь, что Морицъ, не желая поражать меня печальнымъ извѣстіемъ въ веселый день твоего дѣвичника, съ намѣреніемъ утаилъ отъ меня листокъ? Да, это весьма вѣроятно. И если бы онъ не погибъ, то навѣрное постарался бы возвратить мнѣ мою потерю, такъ какъ самъ уговорилъ меня отдать деньги. Мое положеніе ужасно, но въ случаѣ надобности я могу показать подъ присягою, что Морицъ взялъ мои деньги, чтобы пустить ихъ въ оборотъ, и тогда мнѣ могутъ выдать эту сумму изъ оставшагося послѣ него наслѣдства. Какъ ты думаешь, дорогая Флора?

Красавица съ презрѣніемъ кинула газету на столъ; она не знала, что отвѣтить разстроенной старушкѣ, какъ ловчѣе приступить къ дѣлу и открыть ей глаза. Никто изъ друзей не рѣшался объявить президентшѣ о банкротствѣ Морица, и потому ей нужно было сдѣлать это самой, чтобы не допустить бабушку осрамить себя въ глазахъ свѣта безпримѣрною безтактностью.

– Дорогая бабушка, – сказала она, понизивъ голосъ и ласково положивъ руку на плечо пожилой дамы, – первый вопросъ долженъ быть тотъ: какъ велико будетъ оставшееся наслѣдство?

– Объ этомъ, дитя мое, нечего говорить; посмотри вокругъ себя, взгляни въ окно, и ты убѣдишься, что четыре тысячи талеровъ бездѣлица въ сравненіи съ тѣми капиталами, которые выручатся изъ продажи всѣхъ этихъ владѣній. Положимъ даже, что движимый капиталъ Морица, заключавшійся въ различныхъ цѣнныхъ бумагахъ, пропалъ безвозвратно; но, вѣдь остается еще земля и недвижимое имущество, стоющее огромныхъ денегъ. Я бы благодарила Бога, еслибы могла имѣть какое-нибудь право на это наслѣдство.

Сказавъ это, президентша глубоко вздохнула.

Флора пожала плечами.

– Кто знаетъ, согласилась-ли бы ты на это.

– Что съ тобою, Флора? – воскликнула президентша съ жаромъ. – Не смотря на мои лѣта и на мою слабость, я готова была бы, Богъ знаетъ куда бѣжать, согласилась бы цѣлыя недѣли терпѣть голодъ и жажду, еслибы черезъ это могла добыть себѣ право единственной наслѣдницы. Кто могъ думать, что въ моей судьбѣ будетъ такой ужасный переворотъ! Страшно подумать, что при моемъ высокомъ положеніи я должна позволить изгнать себя изъ дома, который лично мнѣ обязанъ своимъ блескомъ. И вдругъ ничтожная старуха, простая бѣлошвейка займетъ мое мѣсто и поселится здѣсь со всею своею челядью!