Современная жрица Изиды - Всеволод Соловьев

«Велики грѣхи мои прошлые да не противъ васъ, не вамъ карать меня, передъ которымъ я виновата какъ Христосъ передъ жидами… Зла-то я вамъ никогда не сдѣлаю а можетъ еще и пригожусь»… Затѣмъ она писала о Баваджи: «Онъ послушный и умный мальчикъ. Онъ послушное орудіе въ моихъ рукахъ. Je l'ai psychologisé,- говорили вы m-me de Morsier. Посмотрите вы только что сдѣлалъ сей „послушный ребенокъ“. Да онъ бросилъ меня при первомъ выстрѣлѣ Психическаго Общества. Онъ ругаетъ меня хуже васъ у Гебгардовъ. Онъ говоритъ que j'ai commis un sacrilège, deshonoré le nom des Maîtres, que j'ai avili la science sacrée en la donnant au européens. Онъ идетъ противъ васъ, Синнетта, меня, всѣхъ и чортъ ихъ знаетъ что они сдѣлаютъ вдвоемъ (съ Могини?) въ Лондонѣ — теперь когда онъ ѣдетъ а можетъ и поѣхалъ туда! Онъ самый опасный врагъ потому что онъ фанатикъ и способенъ взбунтовать всю Индію противъ меня»…

А потомъ опять: «Что я вамъ (два разъ подчеркнуто) сдѣлала? что вамъ сказали, что вы узнали — не дѣлайте какъ Психологическое Общество или m-me de Morsier которая вообразила себѣ что я все знаю, все должна знать — и поэтому предала меня… Берегитесь (два раза подчеркнуто). Вы окружены такимъ кольцомъ что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ. Одного прошу чтобы вы загадку эту мнѣ разгадали — что вы можете имѣть противъ меня… Я васъ что ли желала кусать, вамъ желаю зла?.. Если я писала вамъ что я въ отчаяніи, то писала только то что чувствую. Ваша дружба была мнѣ дорога а не ваше присутствіе или членство въ обществѣ. Я писала что сама первая опрокину всѣ континентальныя общества — парижское и нѣмецкое, гдѣ (кромѣ Гебгардовъ да бѣднаго Hubbé Shleiden) все чучелы и враги, и готова на это — напечатавъ о всѣхъ ихъ подлостяхъ… Но только подумайте, чтобы вы подумали обо мнѣ еслибы мы перемѣнились ролями! Да меня бы вѣшали — я бы васъ не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы. Ну что я вамъ сдѣлала?… Готова завтра же забыть все и любить васъ попрежнему потому что нѣтъ у меня злопамятности и потому что вы русскій — нѣчто для меня изгнанницы священное. Прощайте Е. Б.».

Я убѣжденъ, что она искренно не понимала, почему я ушелъ отъ нея и явился въ числѣ ея обличителей. Ея нравственныя понятія были такъ радикально извращены, что ей нѣкоторыхъ совсѣмъ не хватало. Она воображала, что все въ мірѣ основано на личныхъ отношеніяхъ — и что нѣтъ для этого исключеній. «Что я вамъ, „вамъ“ сдѣлала!» «Другихъ, значитъ, я могу надувать сколько угодно, могу ихъ губить, коверкать всю ихъ жизнь, могу предаваться всякимъ святотатствамъ и торговать по мелочамъ величайшими истинами, — если я расположена къ вамъ лично и не могу обмануть васъ, потому что вы меня поняли, если я еще въ силахъ пригодиться вамъ такъ или иначе — такъ за что же вы меня выдаете, да вдобавокъ еще иностранцамъ?!» — вотъ что она мнѣ внушала.

«Вернитесь ко мнѣ, я все забуду!» — еще бы! А сама думала: «попадись теперь мнѣ въ руки — такое устрою, что отъ меня тебѣ развѣ одинъ путь останется — пулю въ лобъ… Да и теперь — берегитесь, вы окружены такимъ кольцомъ, что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ!»

Она даже не удержалась — и вставила въ письмо свое слова эти, которыя, какъ я скоро долженъ былъ убѣдиться, не были пустой угрозой. Она уже готовилась, собравъ свою армію, мстить мнѣ самымъ «теософическимъ» образомъ.

XXIII

Такимъ образомъ окончились всякія мои непосредственныя сношенія съ Блаватской. Я не отвѣтилъ ей на послѣднее письмо ея, не плѣнился перспективой «забвенія прошлаго», не вернулся въ ея дружескія объятія. Я не боялся ея угрозы, не чувствовалъ себя сжатымъ магическимъ кольцомъ «теософскаго» мщенія и вообще подобенъ былъ той легкомысленной птичкѣ, о которой когда-то пѣлось:

Ходитъ птичка веселоПо тропинкѣ бѣдствій,Не предвидя отъ сего,Никакихъ послѣдствій…

Все теперь стало совершенно ясно. Ждать какихъ-либо новыхъ откровеній не представлялось надобности, и ничто уже не въ состояніи было ослабить фактовъ, сдѣлавшихся мнѣ извѣстными. Еще осенью 1884 года, въ Эльберфельдѣ, я говорилъ Блаватской, что не желаю оставаться въ спискѣ членовъ «теософическаго общества», такъ какъ замѣчаю несоотвѣтствіе дѣйствій нѣкоторыхъ членовъ (начиная съ Олкотта) основнымъ правиламъ «устава». Но Елена Петровна, сильно тогда больная, стала «умолять» меня не отказываться оффиціально отъ членства, не дѣлать ей такой непріятности и «скандала».

— Дайте мнѣ лопнуть, поколѣть, — говорила она на своемъ любимомъ жаргонѣ,- тогда и дѣлайте что угодно, а пока я еще, хоть и колодой лежу, а все жъ таки не подохла, — не срамите меня и не давайте пищи разнымъ разговорамъ… вѣдь мои враги обрадуются — вотъ, молъ, и соотечественника удержать не могла, сбѣжалъ! Ну, если вамъ претитъ кто… Олкоттъ, либо другіе — такъ и плюньте на нихъ, не дѣлайте меня отвѣтственной за все и про все, пожалѣйте больную старуху…

Помимо всякой жалости, я увидѣлъ ясно, что оффиціальный мой выходъ изъ общества до послѣдней степени разобидитъ «madame», ея дружба ко мнѣ не устоитъ послѣ этого — и я отъ нея ровно ничего не добьюсь и не узнаю. Остальные же теософы, конечно, послѣ этого станутъ меня чуждаться, мнѣ придется до срока прекратить съ ними всякія сношенія. Въ виду этого я рѣшился ждать того времени, когда мои сомнѣнія и подозрѣнія превратятся въ осязательные факты. Послѣднія письма ко мнѣ «вдовы Блаватской» были болѣе чѣмъ достаточными фактами, а потому, 16 февраля 1886 года, черезъ нѣсколько дней по полученіи «исповѣди», я послалъ въ Индію, въ Адіаръ, на имя секретаря «теософическаго общества», мистера Оклэй, лично мнѣ немного извѣстнаго, заказное письмо слѣдующаго содержанія:

«Monsieur,

Je suis entré dans la Société Théosophique sur les assurances de sa fondatrice M-me Blavatsky, que la Société n'a qu'un seul but: la démonstration scientifique et phénomènale des forces de la nature, qui, jusqu'à présent, n'ont pas encore été découvertes par la science européenne.

Pour le moment, étant complètement convaincu, non pas par le Rapport de M-r Hodgson, mais par une investigation personnelle: 1, que la plus grande partie des phénomènes de la fondatrice de la Société Théosophique sont fabriqués; 2, qu'elle a voulu profiter de mon nom et m'a fait signer et publier le récit de phénomène, obtenu par fraude (le „phénomène de la lettre“ au mois de mai 1884); 3, que les lettres des soi-disant „maîtres“ de m-me Blavatsky n'ont pas la provenance qu'elle leur attribue; 4, que quelques membres influents de la Société ont agi contrairement aux principes d'honneur et même de simple honnêteté,- et ayant des preuves suffisantes de ce que j'avance, — par cette lettre, que je vous adresse comme au Sectétaire de la Société Théosophique, je donne ma démission de membre Effectif et membre Correspondant de cette dite Société, dont m-me Blavatsky est la fondatrice.

Néanmoins je vous prie de croire, que, m'intèressant profondément à la science Orientale, je tiendrai toujours en grande éstime toutes les personnes, qui s'occupent sérieusement et honnêtement des mêmes questions, qu'elles fassent ou non partie de la Société. Agréez… etc… — Signature» [81].

Отправивъ это письмо, я почувствовалъ себя какъ человѣкъ, взявшій ванну послѣ путешествія въ очень душномъ и очень грязномъ вагонѣ. Я написалъ сжатый разсказъ о моемъ знакомствѣ съ Е.П. Блаватской и о вюрцбургскихъ событіяхъ, а затѣмъ перевелъ на французскій языкъ отрывки изъ послѣднихъ писемъ ко мнѣ «madame» и ея «исповѣдь». На всякій случай и для того, чтобы придать этимъ переводамъ документальный характеръ, я обратился къ моему доброму знакомцу, почтенному старику Жюлю Бэссаку (Jules Baissac), извѣстному ученому и лингвисту, да къ тому же занимающему должность «присяжнаго переводчика парижскаго апелляціоннаго суда».

Жюль Бэссакъ, какъ уже было замѣчено въ началѣ моего разсказа, въ качествѣ ученаго, занимающагося исторіей религій, весьма заинтересовался «теософическимъ обществомъ» и его основательницей, съ которой его познакомила m-me де-Морсье. Онъ имѣлъ нѣсколько серьезныхъ бесѣдъ съ Е. П. Блаватской, Олкоттомъ и Могини, изъ ихъ устъ узналъ обо всемъ, что его занимало, ознакомился съ сочиненіями Блаватской и Синнетта и призналъ «теософическое общество» любопытнѣйшимъ явленіемъ современной религіозной жизни. Онъ написалъ обширную и обстоятельную статью подъ заглавіемъ: «La nouvelle théosophie» и напечаталъ ее въ повременномъ изданіи «Revue de l'histoire des religions». Статья эта вовсе не пропаганда нео-теософіи, а изложеніе того, что стало извѣстно автору со словъ основателей и дѣятельныхъ членовъ «общества».

Однако, несмотря на спокойный тонъ этого «доклада», все же, временами, въ немъ чувствуется человѣкъ «задѣтый за живое», и безсознательно уже почти отуманенный чарами «madame» и ея сподвижниковъ. Весьма вѣроятно, что этотъ туманъ, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, сгустился бы, и Жюль Бэссакъ своимъ перомъ сослужилъ бы немалыя службы нео-теософіи. Но дѣйствія лондонскаго «общества для психическихъ изслѣдованій» и отчетъ Годжсона сразу расхолодили стараго ученаго.

Когда я обратился къ нему, онъ имѣлъ видъ человѣка, спасеннаго отъ большой опасности. Онъ съ большимъ интересомъ выслушалъ мой разсказъ и «просмаковалъ» письма Блаватской, причемъ я убѣдился въ его обстоятельнѣйшемъ знаніи русскаго языка.

Но для меня былъ важенъ вопросъ, имѣетъ ли онъ право, въ качествѣ присяжнаго переводчика, оффиціально засвидѣтельствовать переводы съ русскихъ документовъ. Оказалось, что онъ имѣетъ это право, и я тотчасъ же получилъ его любезное согласіе. Мы съ нимъ провѣрили мои переводы фразу за фразой, слово за словомъ, знакъ за знакомъ. Затѣмъ онъ засвидѣтельствовалъ ихъ всѣ собственноручно, за своею подписью, и приложилъ къ нимъ, а также къ русскимъ оригиналамъ, съ которыхъ переводы были сдѣланы, свой штемпель присяжнаго переводчика.