Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев

Его убийца был маленький, болезненный рабочий, большой идеалист. Годами этот тихий человек со впалой грудью мечтал о том, чтобы послужить революции своего класса, послужить подвигом и, если понадобится, умереть мученической смертью. И вот пришли интеллигенты, побывавшие на каторге, заслуженные, так сказать, с грудью, увешанной революционными орденами…

И эти интеллигенты, пользуясь доверием маленького рабочего со впалой грудью, говорят ему:

«Ты хочешь совершить подвиг во имя твоего класса, ты готов на мученическую смерть. Пойди же и убей Володарского»{209}.

Подобное отношение бесполезно пытаться объяснить лозунгом — они убивают личности, мы убьем классы! — под которым хоронили Володарского… Мы сталкиваемся тут с совершенно несвойственным большевикам великодушием, которое ничем иным кроме воздействия сенгилейского тумана объяснить невозможно и которое страшнее любой жестокости…

9

Липким от крови мраком сенгилейского тумана затягивает подробности убийства Моисея Марковича Володарского…

Кто убил его — так и осталось неизвестным.

В большевистских газетах писали, что его убила буржуазия.

И были почти ритуальные похороны.

Если бы Моисей Маркович не был столь самовлюблен, умирая, он мог бы радоваться — его жизнь приносилась большевиками на алтарь революции.

Словно из библейских времен, выкатилась на улицы Петрограда погребальная колесница с телом нового Моисея, под колеса которой и поспешил другой Моисей (Урицкий) бросить жизни арестованных им русских людей…

В дни похорон газеты писали:

«Сила Володарского была в его непримиримости, доходящей до маниакальности…»

«Володарский в мрачном восторге фанатизма убил свое сердце…»

«Счастливый человек — ему было все ясно. Отсюда твердость, сила, упрямство прозелита, только что усвоившего чужую истину».

Но странно…

Пышные и помпезные похороны Володарского оказываются при ближайшем рассмотрении какими-то вырожденческо-жалкими…

«Володарский лежит в наглухо заколоченном гробу, обитом красной материей. К самому гробу булавочкой пришпилена бумажка, на которой наскоро написано красным карандашом: «Дорогому товарищу Володарскому от партийных рабочих Невской заставы».

Возле гроба, поставленного на возвышение, небольшая группа серых людей, которые в театре обычно изображают простонародье»{210}.

«Гроб выставлен в Екатерининском зале Таврического дворца. Стены задрапированы красными знаменами в таком количестве, что оторопь берет. Это те знамена, которые пронесли 23 марта прошлого года, когда хоронили жертв революции».

«Троица. Пахнет березой. Дождь. Пролетарии под зонтиками. Председатель коммуны с непокрытой головой. Рядом с ним нервный интеллигент, средних лет, в пенсне и кожаной куртке. По внешности напоминает Троцкого. Это Свердлов. Несут знамена, оставшиеся от Первого мая. В хвосте процессии — две девицы в шляпках и с винтовками через плечо»{211}.

Хоронили Володарского 23 июня на Марсовом поле, рядом с могилой жертв Февральской революции. Шпалерами стояли революционные полки, матросские отряды, красногвардейцы.

Накануне, 22 июня 1918 года в шесть часов утра, в Москве, во дворе Александровского юнкерского училища, латыши расстреляли 37-летнего «адмирала» Щастного.

Хоронили Володарского в наглухо заколоченном гробу.

В половине седьмого вечера начались речи. Все требовали возмездия убийцам — эсерам.

В восемь еще говорили.

Требовали.

Дождь кончился.

И трудно, трудно, читая описания похорон, отделаться от впечатления, что в наглухо заколоченном гробу большевики зарывали в землю не только тело Моисея Марковича Гольдштейна, а то, о чем хотелось скорее позабыть…

Глава седьмая

ТАЙНЫЙ АГЕНТ ДЗЕРЖИНСКОГО

Если евреи — враги, то Христос учил прощать врагов, а если не враги — за что вы их преследуете?

В. Соловьев

Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против Советской власти…

М. Лацис

Володарского убили в двадцать часов тридцать минут, а уже в девять вечера Урицкий выписал летучий ордер № 782 сроком на два дня, поручавший товарищам Иосифу Фомичу Борисенку и Эдуарду Морицевичу Отто произвести обыски и аресты лиц, причастных к убийству товарища Володарского{212}.

Эстонец Эдуард Морицевич Отто служил в царской армии вахмистром, работал электротехником, фотографом. Эти профессии выработали в нем пунктуальность и старательность…

Пока назначенный Зиновьевым Миша Трудник (М. М. Лашевич) арестовывал в сенгилейском тумане Григория Алексеевича Еремеева, а потом налаживал охрану того участка Шлиссельбургского проспекта, где несколько часов назад с оскаленными зубами и выпученными глазами лежал труп Моисея Марковича, Отто приступил к допросу свидетелей.

Протоколы этих допросов чем-то напоминают фотографии.

Все существенное, хотя и не выделено, хотя и теряется во второстепенных подробностях, все-таки, несмотря на сенгилейский туман, зафиксировано в них…

1

Еще 20 июня Эдуард Морицевич Отто допросил Гуго Юргена, но «расколол» шофера не он, а комиссар смольнинского гаража Ю. П. Бирин.

«Сегодня после допроса шофера Гуго Юргена, последний мне рассказал следующее: несколько дней назад, с тех пор как я его назначил ездить с Володарским, к нему стал обращаться шофер того же гаража Петр Юргенсон с вопросами, куда и когда поедет Володарский…

Юргенсон рассказал Юргену, что все равно Володарского убьют, ибо на него сердиты адвокаты и студенты. Кроме того он сказал, что есть какой-то автомобиль «Пакард» и если эта машина ночью будет останавливать его автомобиль, чтобы я потихоньку ехал, чтобы можно было застрелить Володарского».

Почему так разоткровенничался Гуго, когда комиссар, с маузером в руках, насел на него, понятно. Ю. П. Бирин работал в гараже, и провести его разговорами насчет закончившегося бензина было трудно.

Бирин показания Гуго записал и заставил Юргена подписать их: «Изложенное читал и подтверждаю. Гуго Юрген»{213}.

После этого Гуго начал давать показания и Эдуарду Морицевичу Отто.

«Я знал с Риги Юргенсона. Там он был электромеханик и зарабатывал хорошие деньги и жил шикарно. Близко его не знал тогда. Когда мы оба вместе стали служить в гараже № 6 с апреля, то заметил, что Юргенсон играет в карты…»{214}

Далее — эти показания мы уже приводили! — Гуго признался, что Петр Юргенсон говорил с ним о готовящемся покушении.

21 июня у Петра Юргенсона был произведен обыск.

Было найдено: «1 снаряд 37 мм, начиненный порохом, одно воззвание против Советской власти, всевозможная переписка, письма, фотографии, автомобильные пропуска на проезд по Петрограду за № 5379, машина «Делонэ» № 1757, пропуск на проезд по городу Петрограду на машине «Паккард» 1918».

Не оказалось у Петра Андреевича Юргенсона и алиби.

Хотя он и утверждал, что после разговора в Смольном с Гуго пошел в гараж, где и пробыл до девяти часов вечера, но это алиби опровергли показания Ю. П. Бирина и матери Петра Андреевича — Христианы Ивановны Юргенсон.

Юрий Петрович Бирин в день убийства Володарского спустился около шести часов вечера в гараж и увидел там Петра Юргенсона.

— Что ты тут делаешь? — спросил он. — У тебя ведь выходной.

— Посмотреть зашел… — ответил Юргенсон.

Бирин собирался в кинематограф и предложил Юргенсону присоединиться.

«Из гаража вышли — я, моя жена, Юргенсон и Озоле. У ворот встретили Коркла, и все пошли по направлению к Кирочной. На углу Кирочной и Потемкинской Юргенсон и Озоле отделились от нас»{215}.

Христиана Ивановна Юргенсон сказала, что «в день убийства Петр пришел домой около семи часов вечера, покушал и опять вышел около восьми часов. Кажется, в кинематограф. Вернулся он около одиннадцати часов вечера…»{216}

Казалось бы, улик, изобличающих Петра Андреевича Юргенсона, было более чем достаточно. Изобличали Петра Андреевича показания Гуго о разговорах, которые вел с ним Юргенсон, уговаривая помочь в убийстве Володарского, свидетельства Богословской и Зориной, а также других очевидцев, практически опознавших в Юргенсоне убийцу… Опровергнуто было и алиби его…

И тем не менее сам Юргенсон держался на допросах уверенно и безбоязненно.

Впрочем, множественное число тут мы употребили для складности. В материалах дела сохранился протокол одного-единственного допроса Петра Андреевича Юргенсона от 21 июня, где тот отказался признать себя причастным к организации убийства Володарского, а кроме того, заявил, что в день убийства до девяти часов вечера находился в гараже.