Я так хочу - Оксана Фокс

отвечать на звонки мэра Дорсета, настоятельно рекомендующего: «Всё продать. Всё продать и уехать из графства – маленького и порядочной уголка Англии".

Она послала подальше вызванивающих газетчиков, директора общественного музея, вынужденного отказаться от картин из наследия Олсен, и попросила больше не беспокоиться нью-йоркского гинеколога, интересующегося результатами визита к психотерапевту. О ребёнке Лина больше не думала. Она сбрасывала всех, включая непрерывные требования – отвалить от Криса Берри.

– Сандра, предложи им всё. Всё, что есть. Любые условия. Не допусти развода. Это всё, что имеет смысл…

В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе вандалы обрисовали здания, где размещались картинные галереи Олсен. Звонки кураторов и управляющих захлёбывались. Выставки переносились, съезжали досрочно и отменялись по всей стране. Контракты рвались один за другим. Имя Олсен стало нарицательным – синонимом разложения. От связи с ним открестились все.

Лине надоели галереи, осточертели руководители, раздражали менеджеры, финансисты и бухгалтеры с цифрами. У неё ломило тело, вместе со сном пропал аппетит. Она велела Сандре избавиться от всего, включая школу в Дорчестере. Лина нетерпеливо отмахнулась от матери, которая попыталась помешать ей, взывая к памяти Яна.

– Мы больше не будем о нём говорить. Никогда, – отрезала Лина, обрывая разговор.

Она предоставила адвокату и юристам заниматься всеми вопросами. Она оформила на Старкова доверенность с правом распоряжаться всеми акциями, голосом, компанией – и отправила к чёрту. Больше её не беспокоили. Лина прогнала всех.

Нечеловеческим усилием воли она боролась с желанием выпить, до конца не понимая, зачем так истязается. Валяясь ночами без сна, она теряла очертания существования, мучилась видениями и галлюцинациями, понимая – таблетки не помогают.

Давно оставив в покое безмолвствующий номер миссис Берри, Лина неожиданно дозвонилась её дочери.

– Ли, всё это очень неприятно, – заметила Леопольдина. – Ты, пожалуй, пока не звони мне. От всей этой огласки, Рик, очень пострадал, как и все в правлении. Но, ты, наверное, в курсе. Пока.

Больше Лина не звонила никому.

Иногда из гостиной долетали голоса. Она слышала обрывки слов. Приходили-уходили люди. Непрерывная головная боль мешала сосредоточиться. Сквозь её тиски Лина ощущала редкие появления Берри. И удивлялась – зачем он возвращается в этот дом? Она подозревала, что его приводят Стренжерсы. Из жалости. Лина больше не искала его. Происходящее не вызывало боли. Она шагнула по другую сторону камеры.

Глава 37

В конце мая в воскресном номере "Лос-Анджелес Таймс" появилось интервью Мэтта Салливана. Он разговаривал с журналистами в президентском кабинете – за столом Дианы Родригес, в её кресле. Мужчина хорошо смотрелся на фотографии: дорогой костюм, приятное лицо, ухоженные руки с маникюром на серебристой крышке ноутбука. Салливан размышлял о высокой моде, и о нечистоплотных личностях, которые грязными интригами взбираются на вершину Олимпа, а после, падают туда, откуда начинали: «где подобным индивидуумам и место». Мэтт с удовольствием говорил о новом этапе в работе, ближайших планах компании и личной жизни. Но больше всего о Лине Олсен, резюмировав в конце: «Как ни прискорбно сознавать – её карьера началась в постели, там же она и закончилась. К сожалению».

Лина апатично отложила статью, только неприятно удивилась дрожащим пальцам. Слова Салливана не трогали, он мог нести любой вздор, она не собиралась его останавливать или оспаривать. Все это стало безразличным. Лина отказалась подать в суд на него и издательство, принудив Монтгомери и Старкова, оставить эту тему.

Отыскав номер телефона психотерапевта, Лина велела выписать успокоительные и снотворное, которые подействуют наверняка. Она хотела ни о чем не думать, хотела спать. Лина отправила чек почтой. На следующее утро молодой рассыльный принёс коричневую коробку. Парень улыбался, с любопытством глазел по сторонам. Его интересовал бассейн и припаркованные у дома внедорожники, на Лину он едва взглянул – видимо не интересовался бульварными новостями. Она забрала у него лекарства, вручив сто долларов чаевых.

Поздно вечером Лина услышала в холле одинокие шаги. Она знала – Берри внизу, различила бы его дыхание и в переполненном метро. Сердце не подпрыгнуло, ровно и глухо било в ребра, как метроном. Потянувшись к тумбочке, она высыпала на ладонь таблетки. Со стороны залива к тёмному окну прижималась пустота. Лина глядела в нее, ожидая, пока она подползёт к ногам и накроет с головой.

Берри красивый и бледный кланялся залу. Люди аплодировали. Лина смеялась и хлопала со всеми, посылала воздушные поцелуи. Он спускался по ступенькам сцены, смешно кривлялся, пародирую старика, хохотал. Все хохотали, зал держался за животы. На улице Берри улыбался и фотографировался, ставил на дисках подписи. Широко раскинутые руки обнимали журналистов, фанатов, и всепоглощающую ночь. Его автомобиль медленно теснил толпу, Берри махал ей рукой, и Лина махала со всеми. Колеса внедорожника весело крутились, оторвались от шоссе и взлетели. Автомобиль парил в чёрном небе, его окружили мириады созвездий. Лина смотрела вверх. Она смеялась и танцевала, протягивала соединённые ладони, пытаясь поймать сорвавшуюся звезду.

Лина знала, что видит сон, хотела проснуться, и не могла. Мозг не подчинялся, зависнув в липком мороке. Холодной пот струился по спине. Она задыхалась. Неимоверным усилием воли закричала: "Нет"! И распахнула глаза в темной комнате. Дрожащей рукой убрала с лица спутанные волосы, прислушалась. В глубине дома едва слышно хрипло плакала гитара. Новая песня, – отметила Лина рассеянно, и провалилась в очередной кошмар.

Лекарства действовали.

Первого июня Диану Родригес обнаружила уборщица. В перевёрнутом кабинете, она первой нашла тело с прострелянной головой. Маленькое и поломанное оно некрасиво распростёрлось под черно-белой фотографией основательницы компании. После недолгого расследования полиция вынесла вердикт – самоубийство. Предсмертного послания не отыскали, но близкие к покойной источники утверждали, что последний месяц Диана пребывала в глубокой депрессии. Мэтт Салливан занял пост генерального директора в компании Родригес, и дал очередное интервью в чёрном костюме.

И это она, – думала Лина, обдирая ногтем заусеницу, – Диану, тоже убила она. Расплатилась всеми за своё безумство. Ян предупреждал – так и будет. Он знал, а Лина не вняла. Из последних сил она держалась за ускользающую реальность, по одному разжимая пальцы.

Душные летние дни наползали друг на друга как неспешные волны залива. Потоки света бесконечно разбивались о воду, сотни осколков резали глаза, вызывая мигрень и слабость. Лина задёрнула наглухо шторы. Она лежала на полу, свернувшись калачиком, куталась в старый кардиган и мёрзла. Лина думала о снах. Почему всё ещё кричит? Ведь она давно привыкла к кошмарам...

Поджав под себя колено, Лина привалилась к кровати, сменила положение затёкшего тела. Голова легла на простыни. Краем глаза отметила