Я так хочу - Оксана Фокс

поняла, что утратила способность краснеть. Утратила способность стыдиться. Поднялась и вышла за ним, больше не произнеся ни слова.

На подземной стоянке мигнул фарами старый Форд Скорпио. Тим соскочил с водительского места. Он коротко обнял Криса, по-собачьи заглянул в лицо, перевёл взгляд на Лину. Кисло ответив на приветствие, она молча забралась на сидение. Стюарт тоже знал о выписке. Все знали. И предали.

– Вау, вау, вау! – воскликнул блондин, резко сбрасывая газ. – Мы не проедем! О Боги! У них здесь митинг?

Пыльный форд притормозил в четверти милях от съезда на узкую дорогу, ведущую к вилле. Лина просунула голову меж сидениями. На верхушке плоскогорья виднелся кусок прямоугольной крыши. Она торчала как обломок гранитной скалы, проглядывая из ветвей деревьев. Десяток припаркованных на обочине автомобилей затруднили подъезд к дому. За ними раскинулись туристические палатки. Толпа с микрофонами и фотоаппаратами блокировала кованые ворота, за которыми нервно расхаживала охрана.

– Чёрт! Мы не сможем проскочить, не задавив пару ублюдков! Что будем делать? Поедем в отель?

– Есть другой путь, – сказала Лина. – Нужно вернуться и обогнуть холм. У меня есть ключ от соседнего участка.

– Разворачивай, – кивнул Берри.

Лина поднялась по серым ступеням и недоуменно обернулась. С тех пор как она оставила дом на миссис Берри все изменилось. Или ничего? Или она забыла? Она пыталась вспомнить, сколько отсутствовала... Месяц или год? Молчаливый дом высокомерно застыл – слишком роскошный в мнимой простоте, слишком тихий и... слишком чужой.

Отдав сумку Роджеру, со всей почтительность приветствовавшего хозяйку, Лина слегка улыбнулась Петране и прошла на середину гостиной. Позади раздались гулкие шаги Берри, не задерживаясь, взлетели по лестнице. Тим попросил Мариэлу приготовить чай. Газеты, лежавшие на рояле, Лина заметила не сразу. Но пробегая взглядом по каменным столикам, мягким креслам и диванам, словно искала их. На лаковой поверхности, как куски грязи, рассыпалась свинцово-серая стопка.

Указательным пальцем Лина подтянула к себе свежий номер "Лос-Анджелес Таймс".

Не присаживаясь, не меняя положение напряжённых плеч, она переворачивала страницы. Не отрывалась, не закрывала глаза, пока не изучила последнюю фотографию и не дочитала последний абзац. Тогда, скользнув глазами по застывшим лицам мужчин, повернулась к окну. В серебристых водах залива пылало кровавое солнце, гранатовые всполохи лизали мраморные плиты, жгли полированное дерево, раскаляли добела хром.

Лина заметила, что ещё сжимает серые листы. От газет пахло озоном и грязными телами, как от долларовых купюр обсиженных мухами. Она заставила пальцы расслабиться. Страницы с мягким шелестом облепили крышку рояля. Лина вышла из гостиной и медленно поднялась к себе. Колени опустились на ковёр, лоб прислонился к дереву кровати. Снаружи и внутри замерло, только губы безостановочно шевелились и беззвучно шептали:

– Ян...

Глава 36

Интерес к разразившемуся скандалу держался и не угасал, хоть давно не подкреплялся новыми разоблачениями. Он питался собой, переваривался из издания в издание. Пестрили хлесткие заголовки. Соцветие громких имён, с которых в одночасье слетели маски добропорядочности, украшали первые полосы.

К состоянию Олсен потянулись руки. Газетчики раскопали подробности становления компании, но кроме намёков на подкуп чиновников и сомнительные махинации, не смогли предъявить ни одного стоящего обвинения, способного заинтересовать полицию. Тогда они вытащили с того света первую миссис Олсен и её сына. В скромной жизни сельского врача не оказалось ни семейных скандалов, ни алкогольной зависимости, ни проституции; Арон не баловался наркотиками, у него не было приводов и забеременевших подружек. В конце концов, из гроба вытянули самого Олсена и предъявили вместе с погибшей семьёй главными обвинителями. Подробности его жизни попали под лупу общественного интереса, истово выискивались тёмные пятна, скользкие моменты, слабости. Если таковых не обнаруживалось – дописывали.

Каждое новостное издание считало себя обязанным высказаться. Журналисты мусолили громкие фамилии, которым не посчастливилось засветиться на роскошных приёмах в Малибу. Каток огласки проехал по губернаторам и сенаторам, общественным деятелям, спортсменам и артистам, и отпечатался пятном на карьере каждого. Предвыборные компании двух политиков провалились.

С особой тщательностью выискивались детали и строились догадки связи – Олсен-Стренжерс. Она породила массу слухов. Абсурдные теории преподносились как инсайдерская информация. В грязи вывалили всех и вся, включая непосредственную зачинщицу скандала – вдову Олсен.

Лина смутно помнила дни этого месяца. Она не выходила из комнаты. Не умывалась. Не причёсывалась. Часами лежала на холодном полу. Не могла перебраться в кровать. Всё вокруг принадлежало ему. Всё – оплачено его жизнью. Жизнью, которую предала.

Лина не пыталась забыть или забыться. Не пыталась утопить в алкоголе свой безумный взгляд под кайфом, разверзнутый в экстазе рот, растрёпанные волосы и чёрные прямоугольники, которые стыдливо прикрывали обнажённые части тела, способные возмутить нравственность читателей "ЛА Таймс".

Не пыталась…

Злополучное селфи с Дотти и початой бутылкой виски в руке, а также ядовитая заметка Саманты Виш о пропитой и опустившейся художнице, всплыли следом за скандальными фотографиями как глинистый ил, и не тронули. Почти.

Вилла над заливом стала храмом позора. Известная публика объезжала окрестности десятой дорогой. Ближайшие соседи оставили роскошные дома, выехав на неопределённое время. Согретые солнцем гранитные стены забыли громкие голоса, музыку и смех. Приёмы канули в небытие, сметённые полноводной рекой стекающих под ворота граждан, оскорблённых развращённостью не отдельно взятой личности, а богачей в целом. Они ненавидели деградирующих, одурманенных, блудливых бездельников. Облик хозяйки дома вобрал все пороки. Фанатики, религиозные представители, социальные комитеты теснили папарацци и газетчиков, терпеливо выжидающих добычу.

Сезон охоты на Лину Олсен объявили открытым и священным.

На фоне агонии других звонков голос Сандры Монтгомери звучал монотонно и безлико, но слова прогрохотали колокольным звоном, куда страшнее непристойных криков:

– Его адвокаты подали на развод, Лина. Требуют неустойку. Ссылаются на то, что не могут рисковать быть связанными с твоим именем. Мне очень жаль.

– Подожди, – Лина сдавливала пульсирующие виски, пытаясь заставить мозг работать. – Тяни время.

Целыми днями, уставившись в потолок, она прижимала мобильный плечом, набирала по очереди все известные номера миссис Берри. Ни один не отвечал.

– Ещё, Сандра. Ещё время. Пожалуйста… – твердила Лина сухими губами.

Она звонила и звонила. Она сбрасывала Старкова, который умудрялся прорываться. Он сдавленным голосом умолял продать акции, выступая парламентёром разъярённого совета. Лина отмахивалась от него, и от причитаний госпожи Метаксас:

– Не представляю, Натали, где журналисты откапали твоё имя и емейл. Не открывай почту. Пока.

Лина отклоняла мамины слова поддержки и утешения. Вечерний выпуск новостей демонстрировал заблокированный репортерами английский особняк. Ни войти, ни выйти...

Замахнувшись, Лина отправила телевизионный пульт в чёрные воды океана.

Лина перестала