Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

находит слов. Она хотела что-то сказать о том, каким замечательным человеком была Пиппа, какой она была хорошей подругой, как ей нравилось ее общество, но ничто из этого не выражало ее чувств. Вместо этого просто сказала:

– Я любила ее.

Джейми повернулся к ней, слабо улыбнувшись.

– Я тоже, Ром. Она ведь это знала, верно?

– О да. О, Джейми, она тоже была так влюблена в тебя!

Джейми быстро отвернулся, пряча лицо, и Ромилли присела рядом с ним, притянув к себе и крепко обняв. Он неловко обнял ее в ответ.

– Я не могу ясно мыслить, Ром, – произнес Джейми, когда они отпустили друг друга. – Как будто теперь, когда ее нет, она забрала с собой какую-то частичку меня и я уже никогда не буду прежним. – Он горестно посмотрел на нее покрасневшими глазами. – Она была моей второй половинкой. Моим всем. Каждое мгновение, которое я провел отдельно от нее – когда работал допоздна, встречался с друзьями, бухал с Адамом, – было потрачено впустую. Я должен был быть с ней. – Он ненадолго примолк. – Не позволяй этому случиться с тобой, Ром.

Ощутив, как к глазам подступают слезы, она быстро кивнула. Не смогла ничего ответить. Ромилли всегда чувствовала то же самое по отношению к Адаму. Что быть рядом с ним, любить его – это так же естественно, как дышать. Что каждый из них – это часть одного и того же человека, что они без всяких слов понимали друг друга и то, через что обоим пришлось пройти. Она не испытывала такого спокойствия и удовлетворенности с тех пор, как потеряла его, и теперь, когда Адам вернулся в ее жизнь, Ромилли чувствует, как волна привязанности накатывает вновь.

…Теперь она пытается объяснить это доктору Джонс, но путается в словах и мыслях.

– Просто не могу представить, что бы я чувствовала, если б это был Адам, – говорит Ромилли. – Я была бы совершенно уничтожена. И теперь все, о чем я могу думать, – это о том, как я загубила наш брак.

– Это ведь была ваша вина, насколько я понимаю?

– Да, я переспала с тем мужчиной. Я была неверна.

– И что привело вас к этому? – спрашивает доктор.

Ромилли хмурится. Что привело? То, что Адам все больше отдалялся от нее, эта его отстраненность, из-за которой она чувствовала себя окончательно запутавшейся и одинокой…

Доктор Джонс откладывает блокнот в сторону. Подается вперед и упирается локтями в колени, глядя прямо на нее.

– Мне кажется, Ромилли, – произносит она, – что вы сами во многом виноваты в том, что происходит в последнее время.

Ромилли буквально физически ощущает ее слова – словно лезвие, пронзающее кожу.

– В том, что вашему браку с Адамом пришел конец, – перечисляет психотерапевт. – В вашей ссоре с Филом, поскольку вы настаиваете на встречах с бывшим мужем, в которого явно все еще влюблены. Даже в смерти Пиппы. Это ведь был ваш старый дом, где ее держали. И это ваш собственный отец, перед которым убийца либо преклоняется, либо выполняет его приказы.

Долго сдерживаемые слезы наконец дают о себе знать – начинают подступать, стекая по щекам Ромилли. Но, несмотря на это, она чувствует волну негодования.

– Я не убивала Пиппу! И это не моя вина, что гибнут люди!

– Вот именно. И мне интересно, почему вы считаете, что это именно так.

Ромилли изумленно моргает сквозь слезы. Доктор Джонс откидывается на спинку кресла, вновь заложив ногу за ногу.

– Когда я высказываю это вслух, это звучит нелепо, не так ли? – ровным и спокойным тоном продолжает она. – Это вызвало у вас раздражение. Злость. Так почему же, когда нечто подобное говорит ваш собственный внутренний голос, вы верите ему? А, Ромилли?

– Я… я не знаю.

– Вам нужно говорить себе это. Регулярно. Своему собственному отражению в зеркале. Разговаривать с самой собой в машине. Где угодно. Но вам нужно убедиться, что вы регулярно повторяете все это и слушаете. Вы не убивали тех женщин тогда, в девяносто пятом году. И теперь вы тоже не несете ответственности ни за чьи смерти. Верно?

Ромилли кивает. Доктор Джонс протягивает ей салфетку, и она сморкается в нее.

– И поговорите с Адамом. Еще не поздно загладить свою вину. Что бы из этого ни вышло.

Ромилли уходит с приема, мысли у нее путаются. Слова доктора Джонс повторяются у нее в голове. «Вы ни в чем не виноваты». До этого момента вся ее жизнь была посвящена служению одному – отчаянным попыткам искупить грехи своего отца.

Но это был сизифов труд. Как у врача, у нее всегда остается кто-то нуждающийся в помощи, еще одна жизнь, которую нужно спасти.

«Вы ни в чем не виноваты».

Ромилли хочет в это верить. Вправду хочет. Как было бы здорово снять этот камень с души – пускай себе катится… «Но как? – выплевывает ее мозг в ответ, когда она садится в машину, чтобы ехать домой. – Как это у тебя выйдет, когда ты знаешь, что это не так?»

Глава 44

– Вам нельзя здесь находиться, Бишоп, – говорит Росс, едва только войдя в морг. – У вас личные отношения с жертвой.

– Я обещал Джейми, – бормочет Адам, не сводя глаз с обнаженной жены своего лучшего друга, лежащей на секционном столе.

Росс приподнимает бровь.

– Предупреждаю, миндальничать я не собираюсь.

– Принято к сведению.

Адам и сам не хочет здесь находиться. Достаточно тяжело видеть человеческое существо при вскрытии, даже не зная его как живого, дышащего человека. Но обещание есть обещание, так что он здесь.

– Вам известна причина смерти? – спрашивает Росс, оглядываясь на Пиппу.

– Обескровливание?

– Практически полная потеря крови. Для преступника было настоящим испытанием так обескровить ее. В теле был обнаружен гепарин – как и у другой жертвы, но все равно.

– Как он это сделал?

Росс указывает на ссаженные кровоподтеки вокруг запястий трупа.

– Здесь два набора отметин. Один от связывания. Чем-то узким, твердым. Наверняка будет соответствовать обрезкам кабельных стяжек, которые вы нашли на месте преступления. То же самое и на лодыжках. Она изрядно сопротивлялась, что объясняет серьезное повреждение верхнего слоя эпидермиса.

Росс пристально смотрит на Адама, ожидая какой-то реакции.

– Продолжайте, – говорит тот.

– Второй набор отметин – вот здесь, ближе к концу лучевой и ладьевидной костей. – Он указывает выступающие на запястье бугорки суставов. – Они оставлены чем-то шершавым. Веревкой или чем-то подобным. Моя гипотеза в том, что она была почти полностью подвешена над землей за запястья. Растяжения и разрывы плечевых связок наверняка поддержат эту версию.

Адам на секунду закрывает глаза.