Троя. Падение царей - Уилбур Смит

Одиссей не ответил. Он снова повернулся к полю боя и услышал, как заиграл рог Гектора — два коротких звука повторялись снова и снова, давая сигнал к отступлению.

«Хорошо, — подумал Одиссей. — Ты не можешь победить, Гектор. Равнина Скамандера принадлежит нам. Отступай в боевом порядке, пока можно».

Но троянцы сражались на каждом шагу, защищая своих раненых, пока медленно отходили к реке и к перекинутым через нее четырем мостам, ведущим в относительно безопасное место.

По деревянным мостам успело отступить не больше сотни воинов, когда среди них, как огромный факел, вспыхнуло яркое пламя. Весь мост разом запылал, и запылали находившиеся на нем люди; они вопили и метались в муке.

Многие прыгнули в Скамандер, но продолжали гореть, и крики их были ужасны.

Потом вспыхнул второй мост. Прошло всего несколько мгновений — и все четыре моста, единственный для троянцев путь к отступлению, неистово пылали.

Ошеломленный этим зрелищем, Одиссей повернулся к Агамемнону.

— Твоя работа? — спросил он, но микенский царь покачал головой, не менее удивленный.

Они наблюдали, как отчаявшиеся троянцы, запертые между наступающей армией врага и рекой, начали кидаться в быстрый поток, как некоторые помогали переправляться раненым, а другие просто плыли, спасая свою жизнь. Раненых утаскивало под воду и несло к бухте, они были слишком слабы, чтобы бороться с могучим течением.

Потом Агамемнон показал на Гектора — тот снова был верхом на великолепном Аресе, и жеребец шагом входил в Скамандер далеко от горящих мостов. Гектор направил коня к середине реки и остановил там; вода пенилась вокруг. Остальные воины Троянской конницы присоединились к нему, приведя своих коней, чтобы остановить их рядом с Аресом и уменьшить напор течения.

Вскоре тридцать боевых коней стояли в реке, выдерживая натиск ударяющей в них воды.

Всадники имели только щиты, чтобы защитить себя и своих лошадей от стрел и копий врага, и трое верховых упали в Скамандер и были унесены прочь, но большинство твердо стояли, позволяя троянским раненым перебраться через реку в безопасное место. Фригийские лучники побежали вдоль берега, чтобы защитить лошадей дождем стрел, выпущенных в приближающегося врага.

Одиссею захотелось разразиться радостным криком, и он улыбнулся про себя, увидев гневное лицо Агамемнона.

— Гектор жив, — прошипел микенский царь. — Неужели никто не может его убить?

— Он напал на целую армию и все-таки выжил, — со счастливым видом сказал Одиссей. — Вот почему Гектор — это Гектор, а мы — цари, которые просто стоят тут и наблюдают.

Сытый по горло обществом Агамемнона, Одиссей заковылял в сторону поля боя, тяжело припадая на раненую ногу. Теперь на поле появились носильщики, забиравшие раненых. Одиссей увидел, что лекари и хирурги помогают раненым из западных войск, а воины добивают раненых троянцев.

Земля была густо перемешана с грязью и кровью, и Одиссей почувствовал, что быстро устает. Потом он увидел знакомого человека: толстый воин в доспехах огромного размера лежал в грязи, прислонившись к боку убитой лошади. Одиссей дотащился до него.

Царевич истекал кровью из дюжины ран.

— Ну, ну, Одиссей, — слабым сиплым голосом проговорил он, — ты пришел, чтобы меня прикончить?

— Нет, Антифон, — ответил царь Итаки, устало присев рядом. — Я просто хотел поговорить со старым другом.

— А мы с тобой разве друзья? — спросил царевич.

Одиссей пожал плечами.

— Сейчас друзья. Завтра будет другой день.

— Завтра я буду мертв, Одиссей. Это день моей смерти, — Антифон показал на рану в боку, из которой лилась на землю темная кровь. — Тощий человек уже бы умер.

Царь Итаки кивнул.

— Что случилось с мостами? — спросил он.

Антифон сердито нахмурился, его бледное лицо слегка потемнело.

— Этот дурак, мой отец. Приам втайне велел Орлам поджечь мосты, если наши войска начнут отступать. Он говорит: троянцы не отступают.

Одиссей почувствовал отвращение.

— Теперь он окончательно спятил? — спросил он, потрясенный безжалостной жестокостью троянского царя к своим войскам. — Порой трудно отличить безумие от хладнокровной жестокости.

Антифон попытался сесть, но был слишком слаб и снова соскользнул на землю. Одиссей увидел, что поток крови, текущей из его раны, стал меньше. Он знал, что царевичу недолго осталось жить.

— Царь жесток и эгоистичен, как всегда, — вздохнул Антифон. — Порой у него мутится в голове. Мы думаем, это из-за вина, потому что он почти не ест. Потом ему в голову приходят безумные идеи, такие, как эта. Гектор просто не обращает на них внимания. Но это… — он указал в сторону реки. — Приам все еще хитер, как видишь. Он не сказал об этом никому, кроме своих Орлов. А те покончат с собой, стоит ему отдать приказ.

К ним подошел микенский воин с мечом, красным от крови, выискивающий раненых врагов. Одиссей махнул ему, веля уходить.

Антифон некоторое время молчал, и Одиссей подумал, что он уже умер. Потом богатырь сказал с отчаянием в голосе:

— Троя падет. Ее нельзя спасти.

Одиссей печально кивнул.

— Агамемнон победит, и город падет. Как только мы достигнем великих стен, город будет осажден, это только вопрос времени. И тогда найдется предатель. Предатель всегда находится.

— Я думал, что Троя простоит тысячу лет, — слабым голосом сказал Антифон. — Было пророчество…

Одиссей раздраженно ответил:

— Всегда есть какое-то пророчество. Я не верю в пророчества, Антифон. Через тысячу лет Золотой город превратится в прах, стены его разрушатся, и дикие цветы будут расти там, где когда-то стоял дворец Приама.

Антифон слабо улыбнулся:

— Это как раз похоже на пророчество, Одиссей.

Царь наклонился к нему:

— Но Троя не умрет, Антифон. Я тебе обещаю. Ее история не будет забыта.

В его голове уже сплеталась история о гневе воина и смерти героя.

Теперь глаза царевича закрылись. Он прошептал:

— Я был предателем…

И умер.

Одиссей устало поднялся.

Он увидел, что воин, которого он отослал прочь, нашел другого троянца, жестоко израненного, неспособного спастись. Микенец пронзил его прямо в сердце, потом двинулся дальше. Увидев лежащего ничком в грязи молодого человека, он пошел к нему. Одиссей увидел, что у юноши рыжие волосы и на нем нет доспехов. Одна рука его слабо шевелилась, как будто он пытался перевернуться. Когда микенский воин поднял меч, Одиссей сказал:

— Стой!

Тот помедлил, с сомнением посмотрев на царя.

— Он один из моих людей, воин. Ты ведь знаешь меня?

— Ты Одиссей, царь Итаки. Все тебя знают.

Воин опустил меч и двинулся прочь.

Мальчик был облеплен грязью и кровью и, похоже, получил сильный удар по голове. Одиссей опустился рядом с ним на колени и помог ему перевернуться на спину.

— Ксандер! Никак не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал Одиссей. — Снова геройствуешь, парень?

Ксандер внезапно очнулся и обнаружил, что лежит на песчаном берегу и уже наступил вечер. Он слышал шум волн, разбивающихся о скалы, отдаленный звук арф и флейт и тихие голоса неподалеку.

— Лежи тихо, дурак, — сказал глубокий голос, — и дай ране зажить. Она могла задеть жизненно важные органы.

— Тогда я мертвец, — ответил второй раздраженно. — Если я должен идти по Темной дороге, я не собираюсь делать это трезвым. Дай мне тот кувшин.

Голова Ксандера невыносимо болела, и, когда он попытался сесть, мир вокруг него покачнулся, и мальчик снова со стоном лег.

— Как ты себя чувствуешь, Ксандер? — спросил голос.

Ксандер чуть приоткрыл глаза и с удивлением увидел Махаона, смотревшего на него сверху вниз — лицо целителя было в тени, так как солнце светило ему в спину.

— Где мы, Махаон? — спросил мальчик. — Почему мы на берегу?

Он снова попытался сесть, на сей раз успешно. Оказывается, его кожаная сумка лежала у него под боком.

— Выпей, — сказал целитель и, встав рядом с ним на колени, поднес к губам Ксандера чашу со вкусно пахнущей жидкостью. Мальчик отхлебнул, потом жадно выпил все. Жидкость была теплой и напоминала на вкус, как ему подумалось, летние цветы. Он никогда не пробовал ничего такого вкусного.

Ксандер почувствовал, что в голове его немного прояснилось, и огляделся по сторонам.

Оттуда, где он сидел, он мог видеть только воинов: некоторые из них, раненые, лежали, другие сидели вокруг костров, смеялись и шутили. Черные корпуса кораблей, вытащенных на песок, заслоняли от Ксандера море, но он ощущал запах соли. В животе его все сжалось, когда он понял, где он.

— Мы на берегу, который вы зовете бухтой Геракла, и я не Махаон, — сказал лекарь.

Усевшись, он налил густую жидкость из глиняного горшка в чашу с водой, греющуюся над огнем. Потом поднял глаза. Ксандер видел теперь, что это не лицо его наставника, хотя двое мужчин были очень похожи. Этот человек был старше и почти лысый, и один его глаз выглядел странно — глазное яблоко было бледно-жемчужным.