Русский романс - Полонский Е. П.

ЭДУАРД ГУБЕР

(1814–1847)

252. На покой[263]

Тяжело, не стало силы,       Ноет грудь моя; Злое горе до могилы       Дотащу ли я? На покой пора печали,       Время спать костям; Душу страсти разорвали,       Время спать страстям. А далеко ли? У гроба       Отдохнул бы я; Отдохнули бы мы оба —       Я да грусть моя. 1841

253. Сердце[264]

Поиграли бедной волею       Без любви и жалости, Повстречались с новой долею —       Надоели шалости. А пока над ним шутили вы,       Сердце к вам просилося; Отшутили, разлюбили вы —       А оно разбилося. И слезами над подушкою       Разлилось, распалося… Вот что с бедною игрушкою,       Вот что с сердцем сталося. 1841

ВЛАДИМИР СОЛЛОГУБ

(1813–1882)

254. Серенада («Закинув плащ, с гитарой под рукою…»)[265]

Н. М. Языкову Закинув плащ, с гитарой под рукою, К ее окну пойдем в тиши ночной, И там прервем мы песнью молодою Роскошный сон красавицы младой. Но не страшись, пленительная дева, Не возмутим твоих мы светлых снов Неистовством бурсацкого напева Иль повестью студенческих грехов. Нет, мы поем и тихо и смиренно Лишь для того, чтоб слышала нас ты, И наша песнь — как фимиам священный Пред алтарем богини красоты. Звезда души! Богиня молодая! Нас осветил огонь твоих очей, И голос наш, на сердце замирая, Любви земной не выразит речей. Мы здесь поем во тьме весенней ночи; Ты ж, пробудясь от шума голосов, Сомкнешь опять мечтательные очи, Не расслыхав воззванья бурсаков; Но нет… душой услышав серенаду, Стыдясь во сне… ты песнь любви поймешь И нехотя ночным певцам в награду Их имена впросонках назовешь. 1830-е годы

НИКОЛАЙ ОГАРЕВ

(1813–1877)

255. Деревенский сторож[266]

Ночь темна, на небе тучи,         Белый снег кругом, И разлит мороз трескучий         В воздухе ночном. Вдоль по улице широкой         Избы мужиков. Ходит сторож одинокий,         Слышен скрип шагов. Зябнет сторож; вьюга смело         Злится вкруг него; На морозе побелела         Борода его. Скучно! радость изменила,         Скучно одному; Песнь его звучит уныло         Сквозь метель и тьму. Ходит он в ночи безлунной,         Бела утра ждет И в края доски чугунной         С тайной грустью бьет. И, качаясь, завывает         Звонкая доска… Пуще сердце замирает,         Тяжелей тоска. 1840

256. «Над морем позднею порой…»[267]

(Из Гейне)

Над морем позднею порой       Еще лучи блестели, А мы близ хижины с тобой       В безмолвии сидели. Туман вставал, росла волна,       И чайка пролетала, А у тебя, любви полна,       Из глаз слеза упала. Катилась по руке твоей —       И на колени пал я, И медленно с руки твоей       Твою слезу спивал я. С тех пор сгораю телом я,       Душа в тоске изныла — Ах, эта женщина меня       Слезою отравила. <1840>

257. Дорога[268]

Тускло месяц дальный Светит сквозь тумана, И лежит печально Снежная поляна. Белые с морозу Вдоль пути рядами Тянутся березы С голыми сучками. Тройка мчится лихо, Колокольчик звонок; Напевает тихо Мой ямщик спросонок. Я в кибитке валкой Еду да тоскую: Скучно мне да жалко Сторону родную, 1841

258. Изба[269]

Небо в час дозора Обходя, луна Светит сквозь узора Мерзлого окна. Вечер зимний длится; Дедушка в избе На печи ложится И уж спит себе. Помоляся богу, Улеглася мать; Дети понемногу Стали засыпать. Только за работой Молодая дочь Борется с дремотой Во всю долгу ночь. И лучина бледно Перед ней горит. Все в избушке бедной Тишиной томит; Лишь звучит докучно Болтовня одна Прялки однозвучной Да веретена. 1842