Люди грозных лет - Илья Маркин

— Да не то что крутоват, — в раздумье ответил Гвоздов, — а просто, знаете, человек он немолодой, а под старость, известно — люди с чудинками. Вот нынче, знаете, такой мне и своему сыну разгон учинил, что, как говорят, хоть святых выноси.

Гвоздов было остановился, не решаясь сказать о потраве луга, но, вспомнив угрозу Бочарова поставить вопрос на общем собрании колхоза, решительно и твердо продолжал:

— Знаете, как трудно у нас с лошадьми. Мы же их в конец замотали, еле ноги таскают. А пахать-то еще вон сколько, глазом не окинешь! Ну и решили мы с его парнишкой ночью подкормить своих лошадок. Днем-то жара, знаете, оводье заедает. Выбрали край луга похуже и поехали в ночное. Так, знаете, Бочаров поднял такой шум, так раскричался…

— Да, — раздумывая, протянул Листратов. — Скажите, а почему вы пашете каждый по отдельности? Это что, старик предложил?

— Да как сказать-то, — улавливая в голосе Листратова нотки недовольства Бочаровым, рассудительно ответил Гвоздов, — не то чтоб он предложил, а как-то само собой получилось. Да мы последний день нынче, завтра все вместе. Меня бригадиром назначили.

Ответ Гвоздова подкупил Листратова. Он больше всего не любил людей, которые тайком нашептывают на своих начальников.

«Явно затея старика, — думал он, — а этот Гвоздов, видать, парень не глупый».

По молчанию Листратова Гвоздов понял его мысли и словоохотливо продолжал:

— Бригадой, конечно, работать удобнее. Вы только посмотрите, пахари-то у нас какие: от горшка два вершка! За ними глаз да глаз нужен, — повторял он то, что с таким упорством доказывали ему и Слепнев и Бочаров, — а время сейчас трудное, ответственное. Людей и лошадей мало, а хлеб-то, ой, как нужен!..

«Не глуп, не глуп, — думал Листратов, — и грамотный, видать, парень, честный. Другой бы на его месте в руководители полез, а этот в простые пахари. Надо его поиметь в виду. Поддержать, помочь, и неплохой бригадир и даже председатель колхоза выйдет».

А Гвоздов, все так же опустив голову и ковыряя кнутовищем землю, приглушенно говорил о трудностях, о недостатке рабочих рук, о необходимости дисциплины, о своих планах ежедневно выполнять по две, две с половиной нормы и еще до сенокоса поднять все пары, затем передвоить и к озимому севу подготовить землю так, чтоб она была «как пух». В конце разговора, так же скромно и застенчиво, словно невзначай, подпустил он давно подготавливаемую шпильку Бочарову.

— Хорош наш председатель, — говорил он, — все им довольны. Прямо нужно сказать: умно руководит колхозом. Грамотешка, правда, у него неважнецкая. Иной раз считает, считает, запутается, изругает всех и сызнова считает. Так это не беда. Где взять грамотеев-то? Характерный старик, — помолчав, продолжал он, — силу в себе чует и в обиду себя не дает. Мы за ним как за каменной стеной! Вам, видать, трудновато с ним. Своенравен он и все напрямик режет, кто бы там ни был: начальство или неначальство. Только вы не обижайтесь на него. Старый человек, что с него взять, да и преданный, все от чистого сердца. Конечно, нельзя авторитет начальства подрывать. При колхозниках можно особенно и не распространяться про районное и областное руководство. Война, дисциплина везде должна быть. Только мы-то его характер знаем.

«Ах ты, старый, — думал Листратов, — он, значит, не только в глаза, но и за глаза критикует».

* * *

После разговора с Листратовым Слепнев вернулся в сельсовет, хотел было взяться за дела, но на душе было, как он говорил, муторно, и подготовленные секретарем папки так и остались лежать на столе. Как часто бывало с ним, он опять думал, что все эти споры, все хлопоты и беспокойства совсем не нужны ему, что лучше всего оставить на время дела, всерьез подлечиться, а тогда видно будет.

Сергей долго сидел, думая о серьезном лечении, о санатории, где он никогда не бывал, о возвращении прежних сил и молодости. И вместе с тем все с большей очевидностью понимал, что никто не вольет ему здоровья, что только собственными силами он сможет вернуть то, что еще можно вернуть, что хныканье и расслабленность ничего не изменят, а наоборот, окончательно свалят с ног.

Думая о самом себе, о своем здоровье, Сергей незаметно переключил свои мысли на то, что происходило вокруг, и в особенности на всегда волновавшее его положение деревни. Сам коренной сельский житель, с молоком матери впитавший в себя и обычаи и чаяния крестьян, он за те три года, что пробыл на действительной военной службе и провоевал на финской войне зимой сорокового года, незаметно для себя отошел от крестьянских дел, и это сослужило ему огромную пользу. В конце зимы сорокового года, возвратясь с финской уже возмужалым мужчиной, он совсем другими глазами взглянул на колхозную жизнь и многое увидел не таким, каким это представлялось ему раньше. Особенно удивило его то, что на селе осталось так мало молодых мужчин. Вначале это показалось обычным: многие служили в армии, многие уехали на учебу. Но чем больше врастал он в жизнь села, тем отчетливее видел, что это не случайность.

И только, когда по поручению председателя райисполкома Листратова Сергей начал составлять отчет о хозяйственной деятельности колхозов за последние пять лет, перед ним раскрылась еще более поразившая его картина. Составив таблицы и все подсчитав по документам, он увидел, что все колхозы сельсовета за эти пять лет по числу трудоспособных людей уменьшились почти наполовину.

Когда Сергей закончил работу и привез отчет Листратову, тот выслушал его и спокойно сказал:

— Молод ты, товарищ Слепнев, вот и удивляешься. А удивляться нечему. Жизнь идет своим чередом. Ты должен одно понять: главная наша задача — индустриализация страны, а для этого нужны рабочие, много рабочих. Не сотня, не тысяча, а миллионы. Понимаешь: миллионы! А где их взять? Пораскинь мозгами — где? Только в деревне! Вот и происходит естественное, необходимое перемещение людских ресурсов из деревни в город. Вот так-то, Сережа!

Как ни убедительно говорил Листратов, как ни пытался поверить ему Сергей, сомнения не рассеивались, а углублялись. Возвратясь домой, Сергей составил списки всех, кто ушел из деревни, и опять был поражен новым открытием. Ушла, оказывается, самая здоровая, самая деятельная и грамотная часть мужчин и женщин, уехали целые семьи, и это были те, кто выносил на себе основную тяжесть сельских работ. В колхозах же остались многосемейные или те, кто не мог приобрести городскую специальность.

Сергей знал почти всех, кто уехал в город. В основном это были люди его возраста и моложе. Среди них были и те, кому колхозы пришлись не по душе, и они, даже вступив в колхоз, продолжали жить интересами своего дома, своей усадьбы. Но те, кто всю душу вкладывал в колхоз, — а их было большинство, — те-то почему уехали в город? Раньше у них и мысли не было об оставлении села. Они любили сельскую жизнь так же, как любил ее Сергей, всеми силами своей души. И они тоже уехали. Это было мучительной загадкой для Сергея. Он опять углубился в изучение всего, что произошло в колхозах за последние пять лет. К этому времени его избрали председателем сельсовета, и он еще прочнее врос в колхозную жизнь. У него появилось теперь то, чего он не имел раньше. Он стал представителем власти, без которого никто не мог уехать из деревни в город. Любой покидавший село должен был зайти к нему и получить справку, без нее нельзя было поступить на работу в городе. Вот в это время Сергей понял многое, о чем даже не догадывался раньше. Приходя к нему, уезжавшие в город говорили по-разному: одни ссылались на то, что в городе у них живут родственники и они едут к ним; другие утверждали, что их способностям трудно развернуться в деревне и самое лучшее место для них — завод; третьи по-крестьянски угрюмо отмалчивались, твердя лишь, что им нужно уехать. Из наблюдений и прорывавшихся иногда чистосердечных признаний Сергей видел только одну действительную причину: все эти люди, каждый по-своему, считали, что жить в городе лучше и что покидают они деревню не потому, что им не нравится сельская жизнь, а потому, что городские условия дают человеку больше жизненных благ, чем сельские.

Это новое открытие дало мыслям Сергея тот самый толчок, которого он бессознательно ожидал. Он припомнил всю свою жизнь в деревне, вспомнил все, что знал о ней, и вдруг понял то самое существенное и важное, что рознило сельские условия жизни от городских. Городская жизнь текла неизменно по определенным законам. Городской житель, будь то рабочий или служащий, зависел только от одного — от самого себя, от своей работы. Если горожанин на предприятии или в учреждении работал честно, в полную меру своих сил, то и за работу свою он всегда получал то, что ему полагалось. Его работа обеспечивала его жизнь: хорошо работаешь — живешь хорошо, плохо работаешь — живешь плохо.

Совсем иное положение складывалось в деревне. Результаты крестьянского труда зависели не только от того, как работал сам крестьянин. Огромное, часто решающее влияние на то, что получал от своего труда крестьянин, оказывали природные условия и особенно погода. В самом деле, разве повинен крестьянин, если он затратил огромные силы на обработку земли и посевные работы, а весной навалилась засуха, выжгла все и с полей не удалось даже семян собрать? Но еще обиднее было в дождливые годы, когда вызревал богатый урожай, но в горячие дни уборки, не переставая, лили дожди и все посевы гнили на корню. Засухи, ненастье, ранние заморозки, лютая малоснежная зима, затяжная оттепель — все это и многие другие случайности могли начисто погубить огромный труд крестьянина. Это была беда, общее несчастье деревни, и от этого не было избавления. Из века в век это несчастье губило и разоряло деревню, Это же повторялось и теперь. Но где выход, что делать, как избежать этого?