Чернильная смерть - Корнелия Функе

Книгожорка. Ну конечно! Элинор Лоредан. Мегги ему много о ней рассказывала. Сам он видел ее последний раз сквозь решетку — в собачьей клетке на площадке, где проходило торжество поджигателей. А запуганный тип с совиными глазами — тот заикающийся чтец Каприкорна. Правда, имени его Фенолио ни за что не мог вспомнить. Как они сюда попали? Похоже, в его мир уже продают туристические путевки…

— Я, конечно, и тому рада, что увидела Мортимера живым, — продолжала незваная гостья (интересно она когда-нибудь остановится перевести дух?), — да, он, слава Богу, цел и невредим… Но где Реза и Мегги? И что сталось с Мортолой, Бастой и этим гнусным воображалой Орфеем?

О Господи, эта тетка действительно такое чудище каким он ее себе представлял! Ее худосочный спутник — Дариус, вот как его звали! — с таким восторгом глядел на Розенкварца, что тот, польщенный, пригладил нежно-розовые стеклянные волосы.

— Тихо! — взорвался наконец Фенолио. — Заткнитесь хоть на минуту, ради всего святого!

Никакого эффекта. То есть просто ни малейшего.

— С ними что-то случилось? Признавайтесь! Почему Мортимер один? — Она снова замахала пальцем у него перед грудью. — Да, с Мегги и Резой что-то случилось… ужасное… Их раздавил великан, их…

— Ничего с ними не случилось! — успел вставить Фенолио. — Они у Черного Принца!

— У Черного Принца? — Глаза у нее стали почти такого же размера, как у сопровождавшего ее очкарика.

— Да! Если с кем-то из них и случится что-то ужасное, это будет Мортимер. И поэтому, — Фенолио довольно грубо взял ее под локоть и потащил к двери, — оставьте меня в покое, умоляю, мне нужно подумать!

Тут она и в самом деле примолкла. Но ненадолго.

— Что-то ужасное? — переспросила она.

Розенкварц отнял руки от ушей.

— Что вы имеете в виду? Кто, в конце концов, пишет то, что здесь происходит? Вы, так ведь?

Великолепно! Теперь она еще будет лезть своими толстыми пальцами в его израненную душу!

— Нет! — рявкнул он. — Эта история сама себя рассказывает. Мортимер сегодня не дал ей принять совсем уж дурной оборот. Но, к сожалению, это, вероятно, будет стоить ему жизни, и на такой случай я могу вам только посоветовать взять его жену и дочь и как можно скорее вернуться с ними туда, откуда вы пришли. Проход вы отыскали, как я понимаю…

С этими словами он распахнул дверь, но сеньора Лоредан просто снова захлопнула ее.

— Стоить жизни? О чем вы говорите? — Она легко стряхнула его руку со своего локтя. (Тысяча чертей, у этой бабы силища как у бегемота!)

— Я говорю о том, что его, увы, скорее всего повесят, а может быть, отрубят голову или четвертуют — не знаю уж, какой род казни Змееглав предпочтет для своего злейшего врага.

— Злейшего врага? Это Мортимер-то? — Как недоверчиво она вскинула брови — мол, старый дурак сам не понимает, что говорит.

— Он сделал из него разбойника!

Розенкварц. Подлый предатель. Прозрачный пальчик так беспощадно показывал на Фенолио, что старику хотелось схватить стеклянного человечка и переломить пополам.

— Он любит сочинять песни о разбойниках, — поведал Розенкварц незваным гостям таким доверительным тоном, словно знал их всю жизнь. — Он на них просто помешан, и отец Мегги, бедняжка, запутался в его красивых словах, как муха в паутине.

Это было уж слишком. Фенолио сделал шаг к Розенкварцу, но Книгожорка загородила ему дорогу.

— Не смейте обижать беззащитного стеклянного человечка!

Глаза у нее как у бульдога — вот-вот вцепится. Господи, бывают же такие противные тетки!

— Мортимер — разбойник? Да он самый смирный человек, какого я знаю!

— Вот как?! — Фенолио кричал так, что Розенкварц снова зажал крошечные ушки. — Видимо, даже смирный человек перестает быть смирным, когда в него сперва стреляют, а потом разлучают с женой и запирают в тюрьму… И все это придумал вовсе не я, что бы там ни говорил этот стеклянный лгун. Наоборот, если бы не мои слова, Мортимера уже давно не было бы в живых.

— Стреляют? Тюрьма?

Сеньора Лоредан растерянно взглянула на своего заику.

— Похоже, это длинная история, Элинор, — мягко заметил тот. — Тебе, я думаю, стоило бы ее выслушать.

Фенолио не успел еще ничего сказать в ответ, как в дверь просунула голову Минерва.

— Фенолио, — сказала она, бросив быстрый взгляд на гостей, — Деспина меня замучила. Она тревожится за Перепела и хочет, чтобы ты ей рассказал, как он спасется.

Только этого не хватало. Фенолио глубоко вздохнул и постарался пропустить мимо ушей насмешливое фырканье Розенкварца. Отнести бы его в Непроходимую Чащу и там оставить!

— Пошли ее ко мне, — ответил он Минерве, хотя понятия не имел, что рассказать малышке. Куда подевались те дни, когда голова у него пухла от избытка идей? Скрылись во мраке, утонули во всем этом бескрайнем горе…

— Перепел? Кажется, Среброносый называл так Мортимера?

О Господи, а он и забыл на миг о незваных гостях.

— Пошли вон! — заорал он. — Вон из моей комнаты! Вон из моей повести! Сюда и так теперь является кто ни попадя.

Но бесстыжая тетка уселась на стул перед его письменным столом, скрестила руки на груди и так прочно уперлась ступнями в пол, словно собралась пустить здесь корни.

— Ну уж нет! — заявила она. — Я хочу услышать, что тут произошло. От начала и до конца.

Час от часу не легче. Что за невезучий день — и ведь он еще не кончился.

— Фенолио! — В дверях появилась заплаканная Деспина. Увидев незнакомых людей, она невольно отступила на шаг, но Фенолио взял мальппку за руку.

— Минерва говорит, ты хотела послушать про Перепела?

Деспина застенчиво кивнула, не сводя глаз с гостей.

— Вот и отлично! — Фенолио сел на кровать и посадил девочку к себе на колени. — Мои гости тоже хотят про него узнать. Давай вместе расскажем им всю историю.

Деспина кивнула:

— Как он перехитрил Змееглава и вернул Огненного Танцора из царства мертвых?

— Да, — подтвердил Фенолио. — А потом вместе подумаем, что должно теперь произойти. Поведем нить истории дальше. Я ведь Чернильный Шелкопряд, правда?

Деспина опять кивнула и посмотрела на него с такой надеждой, что у старика отчаянно защемило сердце. «Шелкопряд, у которого кончился шелк», — подумал он. Неправда, шелк-то есть, сколько угодно, но он разучился превращать его в ткань…

Сеньора Лоредан вдруг притихла и уставилась на него так же доверчиво, как Деспина. Совоглазый тоже замер в ожидании.

И только Розенкварц повернулся спиной и принялся усердно размешивать чернила, словно желая напомнить, как давно его хозяин к ним не прикасался.

— Фенолио! — Деспина провела ладошкой по его морщинам. — Рассказывай!

— Да, рассказывайте! — отозвалась Книгожорка. Элинор Лоредан. Он так и не расспросил ее, как она сюда попала. В этой истории и без того перебор женщин. Да и от заики вряд ли будет много проку.

Деспина потянула его за рукав. Откуда в ее заплаканных глазенках столько надежды? Как сумела эта надежда пережить коварство Коптемаза и страшные дни в темном застенке? «Дети», — подумал Фенолио, сжимая маленькую ладошку. Если кто-то может вернуть ему дар слова, так только они.

Всего лишь сорока

Что с ней было в последнее время, в непрочное время беды?

О, она была птицей, колдуньей, королевой огня и воды.

Франц Верфель. Заклинания 1918–1921 гг.

Дом, где жил Фенолио, напомнил Орфею его собственные пристанища прежней, не такой уж далекой, поры: покосившаяся лачуга с плесенью на стенах, чьи окна смотрят на такие же убогие развалюхи — не говоря уж о том, что туда залетает дождь, поскольку оконные стекла в этом мире были роскошью, доступной немногим. Нищета! До чего же противно прятаться в самом темном углу заднего двора, где пауки заползают в бархатные рукава, а куриный помет оставляет несводимые пятна на сафьяновых сапогах! А все потому, что квартирная хозяйка Фенолио навозными вилами выпроваживала всякого, кто без дела ошивался у нее на дворе, с тех пор как Баста на ее глазах убил какого-то комедианта. Но другого выхода нет. Ему нужно знать. Нужно знать, взялся ли Фенолио снова за перо!

Хорошо бы эта стеклянная бестолочь вернулась до того, как он тут по горло увязнет в навозе! Мимо проковыляла тощая курица, и Цербер зарычал. Орфей поспешно зажал ему пасть. Цербер. Орфей, конечно, обрадовался, когда тот нежданно-негаданно заскребся в его дверь, но тут же ему пришла мысль, погасившая радость. Откуда пес тут взялся? Значит, Фенолио все-таки снова пишет? Может быть, Сажерук отдал книгу старику? «Чушь какая-то получается, — думал Орфей, — но я должен разобраться». Кто, кроме Фенолио мог выдумать трогательную сцену, разыгравшуюся, когда Перепел въезжал в замок? Как все его сразу полюбили! И хотя сейчас Свистун наверняка избивает его так, что кости хрустят, переплетчик стал божеством въехав в эти проклятые ворота! Перепел — агнец Божий, невинная искупительная жертва! Чтоб меня черти съели, если это сочинил не Фенолио!