Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

его дочерью. Странная штука — политика. Справа от матери восседает увенчанный своей неизменной феской Насралла Хан, вождь Пакистанской Демократической партии. Напротив меня толстоликий Касури, представитель более умеренной асгархановской ветви «Ге-хрик-и-Истикляль». Завешенные бородами лидеры религиозной партии «Джамаат-улъ-Улема-и-Ислам» с одной стороны, с другой — Фатехьяб, глава мелкой левацкой группы «Маздур»; на нем белая накрахмаленная чуридар-курта, свободная рубаха, прижатая плотно сидящей пижамой. Всего около двух десятков персон, большей частью из бывшей коалиции ПНА. Я пыталась заставить себя сосредоточиться на цели собрания: свергнуть Зию, забыть на время непримиримость позиций, объединить усилия с врагами, чтобы принудить военную диктатуру назначить выборы. Плохо мне это удавалось.

Табачный дым струился вдоль затянутых бархатом стен гостиной, вился вокруг светильников, страсти кипели, дискуссия затягивалась, пришлось прервать заседание, чтобы продолжить утром. Один из лидеров ПНА принялся было оправдывать свое поведение в избирательной кампании 1977 года.

— Мы собрались для того, чтобы объединить силы в борьбе за демократию, а не для выяснения отношений, — холодно перебила его я.

— Да-да, давайте думать о будущем, отложим прошлые счеты, — спешно вмешался, чтобы разнять нас, Насралла Хан.

Мне все же претило зрелище этих людей, пьющих кофе из фарфора отца, сидящих на его диване, пользующихся его телефоном, чтобы возбужденным голосом оповестить друзей в других городах: «Я на Клифтон, 70. Да, да, в доме господина Бхутто!»

Ясмин, Амина и Самийя утешали меня:

— Они явились сюда к тебе на поклон.

— Это доказательство силы нашей партии!

— Тебе нужна эта коалиция, так что придется с чем-то и смириться.

И я проглатывала готовые сорваться с языка горькие слова, как воздерживались от взаимных обвинений и другие присутствующие. В итоге все подписали Объединительную хартию, и 6 февраля 1981 года увидело свет Движение за воссоздание демократии.

Новость о создании движения, облетевшая весь мир на волнах Би-би-си, всколыхнула Пакистан, встряхнула людей. Многие истолковали это событие как сигнал к проявлению своего недовольства режимом. Первыми вышли на улицы студенты Граничной провинции. Нас с матерью тут же удостоили приказом «о непосещении», чтобы не дать позаботиться о раненых.

Волнения быстро перекинулись на Синдх и Пенджаб, где к движению присоединились преподаватели высшей школы, юристы и врачи. Вспыхнули студенческие волнения в Мултане, Бахвалпуре, Шейкупуре, Кветте. «Хвала Аллаху за ДВД, — отваживались шептать таксисты, лавочники и лоточники. — Кончается Зия». Повар наш вернулся с базара «Эмпресс маркет» в Карачи с известием, что даже мясники готовы бастовать по призыву ДВД.

Зия понимал, что попал в тупик. Он закрыл университеты по всему Пакистану и запретил скапливаться группами более пяти человек. Но демонстрации продолжались. Журнал «Тайм» определил их как «наиболее серьезную волну сопротивления, которую встретил генерал Зия».

27 февраля в Лахоре предстояла секретная встреча лидеров ДВД. Зия отреагировал, арестовав многих лидеров движения 21-го. Остальные получили предписания не появляться в Пенджабе. «Ваше появление в Пенджабе противоречит соображениям общественного порядка и безопасности», — сообщал мне губернатор провинции Пенджаб. Мать еще раз напомнила мне о нашем соглашении, ограничивающем мою политическую активность.

— Ничем не бросайся в глаза. Если меня арестуют, будешь действовать, возьмешь управление партией в свои руки.

Ситуация накалялась, пахло свержением Зии. Мне было трудно сдерживаться, но я крепилась. Мать отправилась в Лахор на встречу лидеров ДВД. На всех дорогах к городу машины обыскивали патрули армии и полиции. Участники встречи добирались самыми причудливыми маршрутами и способами. Мать отправилась поездом, превратившись в бабулю, облаченную в бурка, сопровождающую «внучка», тринадцатилетнего сына одного из наших активистов.

Полиция выследила собравшихся, арестовала участников встречи, мать выслали обратно в Карачи. Однако ДВД успело выпустить ультимативный призыв к снятию военного положения и проведению выборов в течение трех месяцев. «Мы требуем немедленного ухода генерала Зии, во избежание свержения его неодолимой волей народа», — провозгласил Лахорский ультиматум.

23 марта определили как дату начала демонстраций и забастовок по всему Пакистану. Некоторые советники ПНП, избранные на местных выборах 1979 года, согласились во время забастовок уйти в отставку и призвать к отставке Зии. Пошел обратный отсчет времени до свержения диктатора и восстановления гражданского правления в Афганистане.

2 марта 1981 года.

Я сидела в гостиной на Клифтон, 70, с группой партийный активистов, когда зазвонил телефон. Звонил Ибрагим Хан, представитель агентства «Рейтер» в Карачи.

— Что вы скажете о последней новости?

— Что за новость?

— Угон самолета Пакистанских международных авиалиний.

— Кто угнал? — Я знала, что пакистанских самолетов еще никто никогда не угонял.

— Пока неизвестно. Никто не знает, ни кто угнал, ни куда они направятся, ни чего они потребуют. Обещаю держать вас в курсе. Но хотел бы услышать ваше мнение.

— Любое похищение следует осудить, как самолета, так и нации.

Я кладу трубку под ожидающими взглядами присутствующих:

— Угнали один из наших самолетов. Это все, что я узнала.

8

ОДИНОЧНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ В ТЮРЬМЕ СУККУРА

Суккур, Центральная тюрьма, 13 марта 1981 года.

Почему я здесь? Нет, не понимаю. Тюрьма. Теперь тюрьма. Далекая тюрьма в пустыне Синдха. Холодно. Слышу, как тюремные часы бьют час, затем два. Заснуть не могу. Холодный ветер свистит в толстых прутьях решетки. Все четыре стены камеры — прутья. Камера представляет собой скорее громадную клетку, пустую, лишь с веревочной койкой.

Я ворочаюсь в подвесной койке, стуча зубами. Ни свитера, ни одеяла, ничего. Только шалъвар хамиз, в котором меня пять дней назад арестовали в Карачи. Одна из надзирательниц меня пожалела и дала носки, но утром, боясь наказания за неуставное милосердие, забрала обратно. Все кости ломит. Было бы хоть что-то видно, можно было бы ходить. Но электричество выключено на ночь. С семи часов вокруг холодная тьма.

Полиция пришла за мною 7 марта на Клифтон, но меня не обнаружила. Я переночевала у Самийи, чтобы не участвовать в совещании матери с лидерами ДВД, чтобы не бросать на себя тень участия в политике. Не обнаружив меня, полицейские озадачились, бросились в дом моей кузины Фахри, а на Клифтон, 70, арестовали мать и принялись искать меня в доме. Искали они столь рьяно, что Санни заметила одному из них, полезшему проверять спичечные коробки: «Думаете, она превратилась в муравья?»

Следующий ход — рейд по семьям моих школьных подруг, включая семейство зороастриицев Пантаки. Их 25-летнюю дочь Пари забрали в полицию и допрашивали семь часов. Поскольку Пари и ее семья принадлежат к религиозному меньшинству, а политика военного режима направлена на исламизацию, каждый немусульманин автоматически попадает в число чужеродных, подозрительных элементов. «Мы знаем, что делать с такими отщепенцами, — сказали родителям Пари в полиции, когда они забеспокоились о