Том II: Отряд - Мэри Джентл

Леденящий ветер разогнал утренний туман и сдул на лицо Фарис прядку серебряных волос. Лицо Фарис осунулось, щеки побледнели; под глазами — слабые лиловые тени. «От голода? — подумала Аш. — Нет. Тут что-то посерьезнее».

— Ты вчера была на стенах, в первых рядах обороны, — вдруг сказала Фарис. — Мне донесли.

Аш отстегнула пружину наустника, сдвинула вниз слоистую пластину и протянула руку к серебряному кубку с вином, предложенным рабом. Замерзшим носом унюхала обычный запах вина. Приложила к губам краешек кубка, взболтнула его, по давней привычке создавая видимость, что выпивает залпом; поставила кубок на стол и утерла губы тыльной стороной рукавицы. В рот не попало ни капли.

— Ты этот город атакой не возьмешь, — с равнины она смотрела на Дижон. Отсюда серо-белые стены и башни казались убедительно прочными и обескураживающе высокими. Она отметила, что место для собеседования выбрано достаточно далеко от сохранившихся траншей, теперь продвинувшихся еще ближе к городу. — Черт побери. Отсюда и вправду зрелище малоприятное. Рада, что я не снаружи! Даже несмотря на твои башни-големы…

Фарис, как будто не слыша ее слов, настаивала:

— Но ведь ты вчера участвовала в обороне…

Аш многое поняла из тона визиготки. Сохраняя спокойное выражение лица, дружеское и доверчивое, Аш услышала, что голос собеседницы был крайне напряженным.

— Естественно, я участвовала.

— Но ты молчала! Ты ни о чем не спрашивала каменного голема! Я знаю, что ты не обращалась за советом ни о тактике, ни о чем; я его спросила!

Лимонно-желтый цвет восхода перешел в белый. Поскольку туман рассеялся, Аш рискнула быстро оглядеть ближайшую часть визиготского лагеря. Увидела глубокие, полные грязи колеи; какие-то палатки рваные; коней меньше, чем она ожидала. За войсками, выстроенными рядами — явно отборными, для показухи — она сумела разглядеть, что много народу улеглось на морозной мокрой земле перед кое-как сделанными шалашами из мха. С такого расстояния было не разобрать — может, это раненые; но, скорее всего, здоровые, просто зимой не хватает места в палатках. Лица у выстроившихся шеренгами солдат были изголодавшиеся; худые — но пока не истощенные. Ближе к мосту через реку Сюзон она увидела большую группу припаркованных каменных самоходных осадных машин, или в ожидании атаки, или разбиты…

Фарис взорвалась:

— Как ты можешь рисковать сражаться, не спросив голоса машины?

— Да нет, я его слышу, — доспех не позволял Аш откинуться на спинку кресла, но она аккуратно расположила руки на подлокотниках кресла, создав впечатление расслабленности. — Давай-ка, Фарис, я тебе кое-что расскажу.

Жадно обегая взглядом и фиксируя в памяти число луков и копий, количество загруженных бочками повозок на заднем плане, Аш громко проговорила:

— Я с пяти лет воюю. Нас, ребят из обоза, тренировали. Я уже тогда могла убить человека камнем из рогатки. А к десяти годам я могла пользоваться половинной пикой. В обозе у нас женщины были не для украшения. Бабка Изобель научила меня обращаться с легким арбалетом.

Аш метнула взгляд на Фарис. Та слушала, раскрыв рот, хотела прервать.

— Нет, — не позволила ей Аш. — Ты задала мне вопрос. Выслушай ответ. Я в восемь лет убила двоих. Они меня изнасиловали. Я училась обращаться с мечом вместе с другими пажами, и к тому времени, как мне исполнилось девять, кто-то дал мне сломанный затупившийся клинок. Я была не очень-то сильной, меня лагерная собака могла сбить с ног, но это была тренировка, ты понимаешь?

Визиготка молча кивнула, не спуская с Аш своих темных глаз.

— Они меня все сбивали с ног, а я все поднималась. Мне было лет десять или одиннадцать, и я уже была женщиной, когда стала слышать голос Льва. То есть это был каменный голем, — поправила себя Аш. Лагерь насквозь продувался сухим ветром. Холодными иголочками кололо небольшие непокрытые участки ее тела; снежинки обжигали ее покрытые шрамами щеки. — И примерно за год до того, как я вернулась в наш отряд, я приняла твердое решение: никогда не позволять себе полагаться на кого бы то ни было: ни на святого, ни на Господа Бога, ни на Льва; ни на что и ни на кого. И так я научилась сражаться как с помощью моих Голосов, так и без них.

— А мне отец сказал, — заговорила Фарис, — что у тебя это началось со времени первой менструации. А у меня — я не помню времени, когда бы я его не слышала. И еще ребенком, помню, все мои игры с отцом заключались в этом — как разговаривать с военной машиной. Я не могла бы выигрывать бои в Иберии без него.

Голос и лицо ее были спокойными. Но Аш все же заметила, что она с такой силой сжала в кулаки свои обнаженные кисти, лежавшие на коленях, почти не заметные за краем стола, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Давай-ка закончим прошлый разговор, — грубо проговорила Аш. — Две ночи назад, когда я пришла к тебе в лагерь, ты меня спрашивала о моем священнике, Годфри Максимилиане. Ты тогда его слушала, да? Он говорит с тобой таким же образом, как машина.

— Нет! Есть только один голос, и это — каменный голем…

— Нет.

Нетерпеливое возражение Аш прозвучало довольно громко, и его услышали через открытое пространство. Вперед двинулся один из визиготских командиров. Фарис знаком отослала его назад, не сводя глаз с лица Аш.

— Да брось болтать, женщина, — мягко сказала Аш. — Ты знаешь, что другие Голоса существуют. Иначе ты не прекратила бы свои беседы с каменным големом. Ты боишься, что тебя слушают они! Последние двадцать лет ты слушаешь их голоса. Тебе никуда не уйти от этого.

Визиготка разжала кулаки, потерла руки, потянулась за кубком и выпила.

— Почему не могу? Вполне могла, — ответила она. — Но не сейчас. Каждый раз, как начинаю засыпать, вижу кошмары. Они разговаривают со мной прямо на грани засыпания. Каменный голем, Дикие Машины, твой отец Годфри, он говорит со мной таким же манером, как машина обычно говорила. И как может быть такое?

Кираса и наплечники мешали Аш пожать плечами, так что она ими только немного пошевелила.

— Он священник. Когда он умирал, я как раз слышала Голоса машины. Я могу только предположить, что его чудом спасла милость Господня и вложила его душу в машину. А, может, был не Господь, может, Дьявол. Для Годфри время течет не так, как для нас. Это больше похоже на Ад, чем на Небеса!

— Странно. Слышать, как говорит человек, вот в этом месте, — Фарис прикоснулась к своему открытому виску. — Еще одно основание сомневаться. Как я могу верить словам военной машины, если в ней заключена душа человека — причем врага?

Годфри никому не был врагом. Он умер, пытаясь спасти врача, который лечил вашего короля-калифа.

К удивлению Аш, визиготка кивнула:

— Мессир Вальзачи. Он вместе с другими лечит отца, под присмотром кузена Сиснандуса.

Аш щурилась на утреннем солнце. Мороз все крепчал. По земле мело белую снежную крупу, сыплющуюся из редких облаков, собравшихся в северной части неба. Аш перевела разговор.

— Что же все-таки случилось с Леофриком?

Ответа она не ожидала, но Фарис наклонилась вперед и серьезно ответила:

— Он вернулся из Цитадели вовремя и успел спастись в комнате, где находится военная машина.

— Ага. Значит, он был там внизу, когда мы пытались взорвать этот сектор дома.

Визиготка продолжала, как бы не слыша мягкой сардонической усмешки Аш:

— Он был там, когда каменный голем… заговорил. Когда он повторил… слова… других голосов, — она не успела отвести глаза, как Аш успела договорить за нее:

— …что другие голоса сказали тебе.

— Я не дура, — резко ответила Фарис. — Если бы кузен Сиснандус считал, что слова отца свидетельствуют о расстройстве ума, он все равно не сказал бы этого королю-калифу, чтобы не лишать Дом Леофрика оставшегося у него политического влияния. Это я знаю. Но я знаю еще и то, что отец действительно болен. Они нашли его на следующий день среди пирамид, под Господним Огнем, а кругом были мертвые рабы. В разорванных одеждах. Он голыми руками раскапывал стену гробницы.

При мысли об этих руках, которые исследовали ее тело стальными хирургическими инструментами, а теперь ободраны и окровавлены, при мысли о расшатанной психике этого человека, Аш чуть не оскалилась. «Надо же, какое горе».

— Послушай, Фарис, если ты слышала отца Годфри, — она настойчиво развивала свою мысль, — значит, ты слышала Дикие Машины.

— Да, — визиготка смотрела в сторону. — И, наконец, вчера ночью я ничего не могла поделать. Я только слушала. И слышала.

Аш проследила за направлением ее взгляда. И увидела: сотни окружающих лиц смотрят на них обеих; ждут решения судьбы Дижона, обсуждаемой в момент перемирия, в лагерной грязи, в преддверии надвигающейся зимы.

— Они идут за тобой, Фарис.

— Да.

— Многие еще с Иберийских кампаний? И с войны с турками, с Александрией?

— Да.