Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

бы всё просто и даже легко! Такое человек вполне способен был вытерпеть. Ведь, когда человек несчастен, чтобы излить душу, снять камень с сердца, он кричит об этом на весь мир — наверное, как мать на могиле сына… Зачем тогда голос, спросишь? Неужели для страданий и скорби? Чтобы волком выть? — теперь Егор понимал счастье так же, как мужики из осаждённого украинской армией городка под названием Счастье где — то в Луганской области: «…защищать от всего света и… самого себя!» — Счастлив ты или несчастлив — молчи. Никому ничего знать не нужно, тогда не найдётся завистников и тех, кто станет злорадствовать и вообще злословить о твоём горе. Наверное, как — то так… — измученный таким, в двух лицах, разговором с собой, Егор достал пистолет. — Когда человек оглушительно счастлив, он лишён бдительности. Счастье, оно ведь пьянит до одури: умереть пьяным в дугу или охмелевшим от счастья легко, не заметишь. А когда несчастлив, — если не знаешь, не столкнулся с этим, — происходит то же самое… только умереть не жалко, ведь жизнь ни хрена не стоит… Пей до чертей! Для этого денег дохуя и не нужно. — Он отхлебнул из бутылки.

Сказать, что Егор часто вспоминал о Кате, означало, не сказать ничего. Что скажешь о человеке, который вдруг забыл, как складывать простые числа — вроде, один плюс один? Даже при сложении двузначных, где зачастую требуется держать единицу в уме, Егор не забывал женщины, которую не переставая любил. И если в какой — то миг жизни, под действием повседневных или других обстоятельств не мог думать о ней, она оставалась в его сердце и голове, как «один в уме»… Не было сомнений, что Егор вернулся с войны совершенно другим нежели был. Психофизические проблемы после ранения, нельзя было считать причиной всех бед, что случились после, но безусловно отражали состояние тела, сердца и души. Но он был на этом пути не один. Катя вместе с ним прошла не меньшие трудности и испытания — надо было привыкнуть, надо было заставить себя думать по — другому, особенно в тот момент, когда в твоей постели человек без руки и ноги. Страсть ушла. Для неё это было как с насильником, к которому не испытываешь той особой химии — влечения, и немеешь от мысли и страха, как это будет. Из заботливого и нежного первого Катиного мужчины Егор превратился в уродливого мучителя и представлялся ей маньяком, который груб с ней и неряшлив в постели. Когда обрубки рук и ног, как пеньки в дремучем лесу. Когда сверху неловким в движениях телом топил в простынях, как пароход в бурлящей воде. Когда прикасался к ней тем, чего теперь не было. Какое тут могло быть наслаждение? Очередное испытание, препятствие, преодоление. По началу схожую неприязнь Катя испытывала и от собственных прикосновений к некогда родному телу, когда мыла его в ванной. Но это — другое — не постель же! Неуклюжее происходящее душило любое исступление, едва начавшись. Единственным выходом и приемлемым способом для Кати было — в позе сверху. Самой. Обязательно без света. В кромешной тьме, в которой усилием воли и памяти, и крепко зажмурив глаза, она могла заставить себя, представить Егора прежним — ещё целым и любимым. Правда, член Егора, который Катя, как ей казалось, знала, как часть собственного тела — на ощупь, в темноте, тоже казался незнакомым, чужеродным, как лицо со шрамом.

…Много раз мать, а затем и сама Катя убеждала себя: он пережил страшную войну и получил жуткие увечья. Он видел смерть вокруг. Он остался жив, а ты должна сделать его счастливым. Не можешь с ним спать? Никак не привыкнуть? Если всё так плохо, как ты говоришь, то это несчастье. Для тебя. Конечно, это большая беда! Но мне тебе нечем помочь. Я ничего не знаю об этих отношениях: у двоюродной бабки дед вернулся с войны без ноги и как — то прожили всю жизнь? Наверное, такая женская доля! Я сама ничего об этом не знаю, это — вне моего опыта. Ты запретила ему думать о войне, и что дала взамен? Себя? Но — не всю себя? Помни главное, что он жив, он не умер…

— …К чёрту всё! — выплеснул Егор остаток бутылки в рот и, размазав единственной пятернёй по подбородку, дослал патрон в патронник.

В эту минуту со звонким эхом каблуков и задорного девичьего смеха в дверь номера ввалилась Анжела и застала его с пистолетом, упёртым в центр груди, в самое сердце. С острым интересом она посмотрела на него и когда всё поняла, глаза вспыхнули, как взрыв энергии в короне Солнца, и Егор попал под огонь её глаз, будто под огонь артиллерии.

— Ты чего, блядь, удумал?! — бросилась она на него. — Ты совсем ебанутый?! Здесь девочки живут! В другом месте этой хуйнёй занимайся! — залепила она ему хлёсткую пощёчину, отняв пистолет.

«Катя… — вспомнил Егор, — Катя сказала бы то же самое», — пьяно подумал он и уснул.

На удивление самому себе Егор проснулся в здравом уме, трезвой памяти и добром настроении, что было большой роскошью для инвалида — калеки, но восстановив в трезвой памяти события вчерашнего вечера, а затем и всего дня, болезненно нахмурился и оглядевшись, обнаружил рядом с собой в постели Анжелу. Под простынёй оба оказались одетыми, только с его стороны простыни были серыми от пыли и грязи. Обуви на ногах не было и не было одного носка, на протезе. Утро застало Егора в другом гостиничном номере из одной комнаты, не менее уютном, с похожей, как показалось, обстановкой. Немного ныли ампутированные конечности, что было вполне объяснимо, если Егор спал в тяжёлых протезах. А ещё — этот неукротимый загадочный зуд в отсутствующих пальцах, будто льют на них тонкой струйкой кипяток и не можешь договориться со своим телом, где заканчивается у тебя отрезанные руки — ноги. Такое часто случалось после ночи, когда Егор в голове ощущал себя целым и каждое утро узнавал новость, что нет двух частей тела. В такие минуты Егор вспоминал слова хирурга, которые однажды прозвучали, как гром среди ясного неба, безапелляционно: «У тебя не может болеть нога, Егор. У тебя её нет!», но и слова не всегда помогали. Так происходило до тех пор, пока ему не стали сниться сны на протезах…

— Проснулся, дурак? — сказала Анжела, не открывая глаз. — С тебя три тыщи — за номер. И дополнительно — завтрак. Соберёшься стреляться, пистолет в тумбочке,