Планета райского блаженства (сборник) - Гарри Гаррисон

Когда наступило пять часов, он, стараясь не спешить, надел пальто и направился к машине.

Видимо, где-то впереди случилась авария – слышался отдаленный вой сирен, а транспортный поток, и без того плотный по пятницам, стал наглухо. Пять кварталов Адам преодолел с черепашьей скоростью, прежде чем удалось свернуть в проулок и объехать пробку. Автомойка закрывается в шесть. Если он опоздает, следующую закладку сможет сделать только через неделю. Мысль о том, что придется ждать так долго, внушала страх, даже ладони на руле вспотели, но, как оказалось, беспокойство было напрасным. Без пятнадцати шесть он затормозил возле водяных насосов, улыбнувшись чернокожему кассиру.

– Вы едва успели, – сказал тот, пробивая чек. – Жена в выходные вам бы всю плешь проела за грязную машину.

Кивнув, Адам Уорд расплатился и, дождавшись, когда сменится сигнал светофора, перешел на другую сторону. Здесь его тоже теперь хорошо знали. Кивнув накрашенной шевелюрой, Мамочка поставила перед ним на стойку кружку пива. Он быстро осушил ее, вдруг осознав, что не терпится покончить с делом, но, повернувшись в сторону туалета, обнаружил, что туда только что зашел другой посетитель, закрыв за собой дверь.

– Похоже, на этот раз тебя опередили, – прокудахтала Мамочка. – Еще пива, чтобы было потом чем заняться всерьез?

Он хотел было отказаться, но кивнул. Вторая кружка могла оправдать его внезапную щедрость в виде доллара на чаевые.

Услышав бульканье древней сантехники, Адам проглотил остатки пива и едва не поперхнулся. Он уже стоял перед дверью туалета, когда та со скрежетом открылась.

– Мы всего лишь посредники, сынок, – сказал вышедший навстречу старик, и Адам решил, что его раскрыли. Но то была всего лишь бородатая шутка: – Входит с одного конца, выходит с другого.

Он заперся и проверил дверь: шпингалет надежен. На сей раз магнитных карточек было две – донесение оказалось объемистым. Встав на цыпочки, приклеил пластырь и ощутил ни с чем не сравнимое облегчение. Все. Его задача выполнена. Добытую им информацию пусть обрабатывают другие. Два стакана пива давали о себе знать, он воспользовался туалетом, спустил воду, сполоснул руки над грязной раковиной, вытер их носовым платком и отпер дверь. Снаружи его ждали двое с мрачными физиономиями.

– Вы арестованы, – сказал один из них, показывая золотистый жетон. – Не суетитесь, и вам не сделают больно.

Застигнутый врасплох Адам позволил защелкнуть у себя на запястьях холодные наручники, и его решительно подтолкнули к выходу. Едва успев заметить отвисшую челюсть Мамочки, он засеменил под тычками мрачных типов к открытой дверце ожидавшего на улице лимузина. Адам пытался упираться, но тщетно.

– Моя машина, – сказал он. – Она на мойке…

Но тут он увидел, как на его машине выезжает на улицу кто-то другой. Не говоря ни слова, его запихнули на заднее сиденье лимузина, и только теперь накатило отчаяние. Все кончено. Раз и навсегда.

Допрос состоялся сразу же по прибытии. Грубо усадив Адама за большой стол, двое уселись по сторонам от него. Наручники не сняли – пусть напоминают о его крайне шатком положении. Вошел высокий незнакомец, явно старше угрюмой пары по должности. Придвинув стул к другому торцу стола, он включил магнитофон.

– Как вас зовут?

– Адам Уорд. Что вы себе позволяете?..

– Отвечайте на вопросы и не делайте глупостей. Кем бы вы ни были и как бы вас ни звали, мы следим за вами с момента вашего появления здесь. Кто вы и где настоящий Адам Уорд?

– Это какой-то абсурд! Я требую адвоката…

Он замолчал, увидев четкие фотографии приклеенных к пластырю магнитных карт.

– Вы будете говорить и ничего от нас не утаите. Начинайте.

Адам глубоко вздохнул. Все кончено – но отчего-то он был этому даже немного рад.

– Снимите наручники, и я отвечу на ваши вопросы. Вроде бы так происходит в фильмах про честных полицейских? В каком-то смысле я даже счастлив, что все закончилось. Я сделал то, что должен был сделать. Совершенное здесь открытие принадлежит всему человечеству и не является собственностью какой-то одной страны.

– Вы ничего не сделали, разве что заработали себе смертный приговор, – зловеще проговорил высокий. – Мы сняли все ваши закладки и выявили причастных. Сегодня же ночью их арестуют. Все кончено, вы проиграли.

– В самом деле? – посмотрев на часы, бросил Адам, которого раздражал высокомерный тон незнакомца. – На вашем месте я не был бы так уверен. Магнитные карточки – всего лишь резервный вариант. Оригиналы ушли другим путем.

Внезапный приступ боли бросил его на стол, затем кулак снова врезался в лицо, на этот раз сильнее.

– А ну, рассказывай, быстро!

Опять удар. Адам собирался хранить тайну, пока связной не окажется достаточно далеко. На боль он не рассчитывал. Что ж, придется говорить. Уже почти семь – бумагам наверняка ничто не угрожает.

– Что за бумаги? – спросил высокий.

Должно быть, Адам произнес это слово вслух и сам того не заметил.

– Машинописные отчеты, – шевельнул он распухшими, окровавленными губами. – Я всегда печатал на бумаге, прежде чем зашифровать. Потом оставлял листы под ковриком в машине и отдавал ее на мойку. А когда забирал машину, бумаг там уже не было.

Наступила тишина. Адам выпрямился на стуле, весь дрожа. Судя по злобным выражениям физиономий, он все-таки провел этих типов. Про автомойку они ничего не знали.

– Да ты из ума выжил, проклятый комми! – заорал тот, кто его бил. – На этой автомойке одни черные. Вы, русские, конечно, хороши, но не настолько. Черных русских у вас пока что нет.

– Прошу прощения, – медленно проговорил Адам. – Конечно, эти ребята – черные, по большей части из Вест-Индии. Хорошие агенты. И меня возмущает ваше предположение, будто я русский. Я канадец, выпускник Оксфорда, лаборатория имени Резерфорда. Полагаю, меня завербовала МИ-пять. Британцы, если вы не в курсе. – Превозмогая боль, переводя взгляд с одного потрясенного лица на другое, он улыбнулся. – Вы поделились техническими достижениями с союзниками, и это очень любезный поступок. Мы крайне признательны вам.

Вид с вершины башни

Перевод Елены Михайлик

Сановитый, жирный Шон Миллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва. Желтый халат его, враспояску, слегка вздымался за ним на мягком утреннем ветерке. Он поднял чашку перед собою, и в этот миг из лестничного пролета донесся визгливый женский голос[11].

– Ты доиграешься! – сиреной ревела Молли; казалось, чуть прибавь она громкости, и этим всепроникающим криком можно будет расколоть бутылку «Гиннеса» в двадцати шагах. – Приспичило ему жить в башне Мартелло[12], чтобы деньги сэкономить, поди ж ты, – а тут даже сортира нет и сыро, как в Керри на торфяном болоте, и теперь еще полез бриться на парапет, вот как приложит молнией, будешь знать…

Шон отключил смысл у ее слов, но волны звука все равно догоняли и обрушивались на него, подобно гребнистым валам сопливо-зеленого моря[13]. При бритье он нервничал и торопился, царапая кожу, – пена в чашке окрасилась не только в серое из-за сбритой щетины, но и в розовое из-за крови.

С ворчанием он выплеснул содержимое сосуда в бойницу и поспешил в свою комнату. Голос Молли и там доставал, а он упорно не слушал, натягивая брюки, завязывая галстук, промакивая туалетной бумагой кровавые пятнышки на щеках и устремляясь по лестнице к вожделенному источнику. Мимо Сорокафутовой купальни, мимо замка Баллок, на властный зов «Арок», – беспрекословно подчиняясь ему и невзирая на одышку.

Дверь в пресвятая святых только и ждала – приноровилась за много лет – прикосновения к ручке, чтобы отвориться нараспашку, впустить страждущего, и вот он вбегает в бар, утверждает могучий локоть на такой же могучей стойке и выкрикивает могучим басом в насыщенную могучим пивным духом атмосферу:

– Пинту черного!!!

– При бритье порезался? – спросил Ноэль наимрачнейшим тоном (а другого его бочкообразная грудь не выдавала отродясь) и щедро наполнил стакан: снизу коричневое, сверху ярко-желтое.

– Хорошо хоть глотку себе не распорол от уха до уха. Моя нынче с утра в ударе, а голосочек у нее год от года только крепчает.

– Что верно, то верно. Еще немного, и ее будет в Уэксфорде слышно.

– Скажи лучше в Баллине, не ошибешься.

Теперь последний штрих: принять и поставить, высоко поднять и полюбоваться на свет, попробовать на вкус, усладить небо и гортань, ощутить в себе возрождение жизни. Pax vobiscum, pax humanum[14].

Для Портакала Земля была кладезем языков, и языки эти звучали сладчайшей музыкой. В своем мире, на сумрачной планете в системе льдисто-голубой звезды, что на дальней стороне галактической линзы, он был самым лучшим учеником – и единственным, кто постиг тонкое искусство ментальной проекции. Когда Лакатропом овладел инопланетный разум, один лишь Портакал вступил с ним в контакт – и понял, что произошло. С помощью ментальной проекции можно путешествовать по космосу, занимая тело любого разумного существа, какую бы форму оно ни имело и в сколь бы далеком мире ни обитало. Прежде чем тот, кто захватил Лакатропа, отбыл, наскучив сонной студеной планетой, где почти никого не заинтересовало его присутствие, Портакал освоил технику проекции.