На взлёт! (СИ) - Голотвина Ольга Владимировна

Круг над прогалиной... Четверо мужчин и Фантарина. Мужчины заметили грифона, задрали головы, галдят.

Один из них вскинул короткий лук. Не достанет на такой высоте...

Достал, сволочь!

Тонкая стрелка – такой мелкую дичь бить! – клюнула грифона в круп, рядом с ногой Дика. Раскат мяукнул от боли.

Выругавшись черной бранью, Бенц повел грифона вниз. Он без оружия, но грифон – могучий боец, да и он, Дик, в стороне стоять не будет. Уж как-нибудь...

Из ветвей грохнул выстрел. Дик рванул узду, поднимая Раската на высоту. Грифон, прирожденный боец, подчинился неохотно, он хотел драки. Но Дик удержал его в небе. Если у этих четверых есть сообщник (или сообщники!) с пистолетом, что мешает им пристрелить грифона из укрытия?

Нужно вернуться в пещеру, взять оружие. Есть шпага, есть пистолет – спасибо Шераддину, подарил в дорогу. Надеть на грифона седло, позвать Райсула с его саблей...

У пещеры Раскат пошел на посадку... нет, рухнул, грохнулся, попытался встать – и растянулся ничком, взрывая орлиными когтями грязь. Дик, кубарем слетевший с его спины, поднялся на ноги, с отчаянием понимая: у Раската отказали задние лапы.

* * *

– Лучше бы эта стрела угодила мне в ногу! – горько сказал Дик, пучком ивовых прутьев растирая мокрую шкуру цвета светлой меди.

– Конечно, лучше, – согласился Райсул. – На человека яд действует слабее...

Халфатиец поднял голову грифона, бессильно лежавшего в воде, вгляделся в глаза.

Только что мужчины вдвоем затащили Раската в ручей и принялись растирать лапы наломанными ветками, потому что Райсул сказал: «Одно спасение – проточная вода».

– Жить будет? – с тревогой спросил Дик.

– Не знаю. Продолжай растирать. – Райсул выбрался на берег и обулся. – Если поможет, он к ночи встанет на ноги. Если не поможет, умрет. А я дойду до той прогалины и по следам посмотрю, куда повели нашу женщину.

– Погоди, я с тобой! – воскликнул Дик. И, чувствуя себя предателем, добавил: – Человек важнее грифона.

– Нет! Грифон важнее десятка баб! – не хуже Раската проклекотал Райсул.

– Тогда ты с ним оставайся, лечи. Ты же в грифонах разбираешься А я пойду.

– Я бы остался. Но это твой грифон. Сейчас позволяет с собой возиться, потому что ему плохо. Очнется – мне голову отхватит. Он клювом может перекусить кость.

– Но как же ты... один...

– Я только пройдусь по следам, меня учили. Найду логово и вернусь за тобой.

– Точно? Сам ни в какую заварушку не влезешь?

– Не влезу, – с ясным, чистым взором ответил Райсул. – Какая заварушка, зачем заварушка? Разве я безумец?

5

В токе враждующей крови

над котловиной лесною

нож альбасетской работы

засеребрился блесною.

(Ф. Г. Лорка)

Фантарина, женщина тертая и много повидавшая, знала: если попала в свору мерзавцев и не хочешь стать их общей забавой, выбери из них самого сильного – и пусть он тебя защищает. Или самого главного.

Самым главным и сильным мерзавцем в этой своре был красномордый, длиннорукий великан, сидевший на бревне у костра и уплетавший недожаренный кус козлятины. Он перемазал красным соком губы, щеки и руки. Время от времени он вытирал жирные пальцы о полу парчового халата, какой и вельможе не стыдно было бы надеть.

Козлобородый старикашка, обращаясь к красномордому, назвал его Мемедом. Фантарина сразу вспомнила рассказ Райсула: Мемед Коршун!

Фантарина чинно стояла рядом с главарем. Не визжала, не пыталась бежать, не рыдала – а зачем? Неужели разбойники не видели женских слез? Да и глаза покраснеют. нос распухнет...

Мемед дожевал козлятину, рыгнул и снизу вверх посмотрел в лицо пленнице, которую только что привели его люди. В масленых глазах блеснуло одобрение: главарь оценил спокойствие женщины.

– Как зовут?

– Фантарина, дочь Пьетро.

– Чужое имя, длинное имя. Будешь Фатия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тут надо бы сказать что-то учтивое, но отчаяние перехватило горло, и Фантарина лишь кивнула.

– Молчишь? Правильно делаешь. Женщине пристало молчание. Со мной пока останешься. Если будешь послушной и усердной, я тебя, как спустимся с гор, продам доброму хозяину. Будешь строптивой – продам в скверный дом.

Подавив отвращение, Фантарина твердо взглянула в глаза Коршуну и заставила себя улыбнуться.

Довольный Мемед обвел взглядом собравшихся у костра разбойников:

– Эта будет моя.

Волчье ворчание прошло по своре: мужчины считали пленницу общим достоянием.

– Кто к ней протянет руки – отрублю! – жестко пресек Коршун попытку протеста.

Ворчанье смолкло.

Поставив разбойников на место, атаман сменил гнев на милость:

– Пока моя будет. Потом поделюсь, когда я жадным был?

Хищные морды прояснились. повеселели, из глоток вырвался дружный вопль радости.

«Это мы еще посмотрим, – стиснула зубы Фантарина. – Мужчину во сне легко придушить. Главное – знать, в какую сторону потом удирать...»

Но едва стихли вопли, как откуда-то сверху обрушился, дробясь эхом в скалах, твердый мужской голос:

– По праву крови, что между нами, вызываю Мемеда Коршуна на поединок перед очами предков.

Разбойничья свора ахнула. Мемед уронил в грязь недоглоданную кость, завертел головой:

– Кто сказал? Покажись!

– Сказал Райсул, сын Меймуна! Меж нами кровь твоего брата Марида! Если откажешься от поединка, твои люди увидят лицо труса!

Фантарина окаменела. Сумасшедший, что он делает? Сейчас вся стая ринется его искать! Что говорил Райсул про этого стервятника? «Если меня поймает, кожу соломой набьет, а мясо скормит псам...»

Но разбойники застыли неподвижно, глядя на Мемеда. А тот молчал.

И тут Фантарина вспомнила то, что первый муж рассказывал о халфатийских обычаях. Лодовико Тоцци вел дела со здешними контрабандистами и кое-что о них знал.

Поединок пред очами предков – не халфатийский обряд. Он остался от народа, что жил здесь до появления пророка Халфы. Этот вызов можно было бросить лишь в том случае, если меж врагами лежит неотмщенная смерть. Обряд должен был оборвать кровную месть, не дать ей разрастись, превратиться в войну между родами.

Все это мелькнуло в мозгу Фантарины мгновенно. И всей своей смятенной душей, всеми оголенными нервами она поняла: Мемед не выйдет на поединок. Вон в какой бесстыжей ухмылке растянулись губы! Сейчас он скажет, что халфатийцу не указ обычаи горных дикарей. И пошлет своих людей ловить Райсула...

Фантарина горестно воскликнула:

– О, позор мне! Неужели мне суждено стать женщиной труса?

Ухмылка исчезла с лица атамана. Он обернулся к пленнице и ударил ее в лицо.

Фантарина ждала удара – и почти увернулась от него. Кулак не смял ей нос, не вышиб зубы, лишь скользнул по скуле. Женщина устояла на ногах – но тут же рухнула на колени, вскинула ладони к вискам, начала раскачиваться из стороны в сторону. Так ведут себя халфатийки, когда у них страшное горе – или им грозит несмываемый позор.

Разбойники зашушукались. Власть Мемеда над ними держалась на его силе, свирепости и отваге. А теперь перед ними женщина горевала, что достанется трусу... да-да, их главарю...

Мемед досадливо хмыкнул, поняв, что угодил в ловушку.

Конечно, любой в ватаге понимал, что самое умное – толпой изловить врага-одиночку и всласть над ним потешиться. Но теперь так поступить было опасно. Не примешь вызов – ославят трусом. Не в глаза скажут, будут шушукаться за спиной... но и бьют ведь ножом тоже в спину.

– Будь по-твоему, убийца моего брата. Выходи, не прячься в кустах, как заяц. Мемед, сын Кашшаха, примет твой вызов. Эй, волки, разжигай дымные огни, готовь место для боя. Пусть все будет по обычаю.

Разбойники слышали приказ, но замешкались с исполнением, потому что с поросшей орешником кручи спустился Райсул.