Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

тем к концу 20-х годов Муссолини мог поздравить себя не только с успехом в борьбе с мафией – весной 1928-го дуче приступил к долгожданному реформированию старой избирательной системы.

Несмотря на то, что последние выборы позволили «Национальному блоку» получить две трети депутатских мест, а изгнание из нижней палаты оппозиционных фракций окончательно поставило крест на любых попытках использовать парламентскую трибуну в качестве площадки для «антиправительственной деятельности», необходимость проведения новой избирательной кампании выглядела в Италии 1928 года абсолютным анахронизмом. О какой предвыборной агитации могла идти речь, если любая политическая деятельность была официально запрещена для всех, кроме фашистской партии?

Новый избирательный закон исправлял эту парадоксальную ситуацию – отныне список из четырехсот депутатов палаты формировался профсоюзами, партией и имеющими «национальное значение» организациями, что избавляло итальянцев от опасности попадания в парламент «безответственных кандидатов» и формировало «совершенно оригинальную систему представительства». В действительности же кандидатуры в реформированный парламент утверждались на Большом фашистском совете, что окончательно превращало палату в место, где Муссолини мог оттачивать свое красноречие – и не более того.

Электорату оставалось либо принять список целиком, либо же целиком его отвергнуть, выступив против государственной и партийной машины. В марте 1929 года итальянцы отправились на избирательные участки, чтобы сформировать новый парламент.

Явка, как и следовало ожидать, была очень высокой, а результаты свидетельствовали о почти единодушной поддержке режима. «Акт морального единства», по выражению пропагандистов, состоялся – почти 100 % пришедших для голосования, отдали свои голоса предложенный партией и профсоюзами список кандидатов в депутаты. Несмотря на то, что фашисты опять прибегли к подтасовкам при подсчете, нет сомнений в том, что подавляющее большинство из восьми с половиной миллионов итальянцев, пришедших в тот день к урнам, искренне одобряли внешнюю и внутреннюю политику дуче – по официальным данным против фашистского списка выступило лишь 155 тысяч избирателей. Необходимая для утверждения фашистского режима «политическая унификация» в общих чертах закончилась. «Антифашизм умер», – подытожил Муссолини исход выборов.

Осенью 1929 года он переносит свою официальную резиденцию во дворец «Венеция», показывая всем, что дуче одинаково удален и от министров, и от партийной суеты. Муссолини очень нравилась «Венеция» – это было величественное здание с роскошным интерьером многочисленных залов. Бывший дворец дожей и Габсбургов должен был олицетворять высокое положение главы режима, а огромный кабинет на втором этаже – демонстрировать высокий статус его владельца.

Водители, проезжавшие по прилегавшим к зданию улицам, не смели сигналить, чтобы не мешать ходу мыслей Муссолини – за нарушение полагался солидный штраф. Со временем у «великого человека» вошло в привычку объявлять наиболее важные свои решения с балкона «Венеции», наслаждаясь бурным одобрением толпы. В этом было нечто античное – цезарь и «народ Рима»! Пройдет немного времени, и стены рабочего кабинета диктатора украсят мозаичные карты Римской империи.

Резиденцию дуче охраняло специально созданное подразделение фашистской милиции – «Мушкетеры дуче». Они не сражались на римских улочках с гвардейцами Ватикана, подобно героям Дюма-отца, но были таким же символом нового времени, как переезд Муссолини. У дуче появилась личная гвардия – как у настоящего суверена.

Принятый в декабре 1929 года устав «Национальной фашистской партии» указывал на произошедшие в стране за последние годы изменения, определяя идеологию нового режима как веру, «имеющую своих последователей, объединяющую воинственных новых итальянцев, рожденных победоносной войной и последовавшей за ней борьбой с антинациональными силами». Следующие несколько лет можно назвать звездным часом фашистской Италии и самого дуче. Именно в этот период сформируется классический образ режима, запечатленный на бумаге и киноленте, воплощенный в музыке и камне.

Глава пятая

Дуче: образ вождя и настоящий Муссолини (1922–1932)

Итальянская пропаганда и культ дуче. Частная жизнь диктатора.

Лидеру итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти, вынужденному в 1927 году покинуть Италию, скрепя сердце пришлось отдать Муссолини должное – в отличие от «государственных деятелей прошлого», сказал Тольятти, фашисты знают, как надо действовать, чтобы «обеспечить контроль над массами». В то же время он был уверен, что решающее значение для их успехов имеет карательный аппарат. Тольятти не желал признавать, что Муссолини удалось победить там, где уже полвека царствовали левые – в организации пропаганды и массовых политических движений.

Между тем в Италии государственная пропаганда занимала ключевое место в легитимизации фашистского режима – Муссолини потребовал от получившей монополию на политическую и общественную деятельность «Национальной фашистской партии», ни много ни мало, изменить характер итальянцев, превратить нацию аполитичных болтунов в народ воинов. Своих соотечественников дуче желал видеть бравыми солдатами, летчиками и моряками, не делая в этом исключения и для собственных сыновей. Италия обязана нарастить мускулы! «Этот мягкотелый народ, – в сердцах говорил дуче, – превращен искусством в бесхребетное существо», они «глина, а не мрамор».

По мнению Муссолини, итальянцы слишком долго слыли в Европе народом, занятым только искусством, из-за чего их перестали уважать и бояться. Поэтому теперь, после победы «фашистской революции», на смену немного комичному образу постоянно жестикулирующего, чересчур эмоционального, шумного и болтливого жителя Апеннинского полуострова должен был прийти облик нового итальянца – молчаливого и сурового фашиста, готового в любую минуту выступить в поход по приказу вождя.

Стремясь преобразовать нацию «из наковальни в молот», итальянская пропаганда обратилась к античности, благо прошлое Италии давало действительно богатый материал для агитационных целей. Эталоном, которому следовало отныне соответствовать, стали доблести древних римлян, поскольку Муссолини считал, что после падения Рима Италия пережила полторы тысячи унизительных лет, которыми вряд ли можно было гордиться. В то же время величие Древнего Рима, ставшего центром античной цивилизации, было одинаково притягательным и для подрастающего поколения, и для его родителей. Фашисты первыми начали эксплуатировать подсознательную тягу масс, напуганных оказавшимся столь жестоким ХХ веком, к далекому прошлому, которое за пеленой столетий многим казалось мирным и уютным. Людям нравилась фашистская мифология, ностальгирующая по «старым добрым временам» – римским сенаторам в белоснежных тогах и отважным мореходам-путешественникам, низвергающим целые империи во славу своих городов-государств. Успеху такой пропаганды способствовала и очень популярная тогда концепция урбанистического упадка, с ее идеалом в виде «крестьянских народов». Древний, особенно имперский, Рим не очень-то соответствовал этой концепции, но насколько глубоко разбирается в таких вопросах обычный человек даже в наши дни?

Если итальянским либералам XIX века средневековый период истории их страны представлялся чередой междоусобиц, убийств и мракобесия, а цезаристское прошлое воспринималось через призму его английской трактовки – как коррупционное и бездарно потерявшее империю; если Савойской династии все это древнее величие, не имевшее прямого отношения к процессу «поедания Италии, как артишока», было безразлично; если левые интересовались только «освободительной борьбой угнетенных масс», то фашисты