Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

понизился до адекватного уровня, достаточно было бы одной лишь его недовольной резолюции, но за все годы пребывания у власти Муссолини практически ни разу не дал понять, что недоволен тем возведенным под его руководством храмом во имя самого себя, в котором он сам был и кумиром, и верховным жрецом.

Человек, принимавший как должное то, что его называли воплощением достоинств самых выдающихся исторических персон; человек, которого не смущало, что цитаты из его речей печатаются рядом с кулинарными рецептами (так лучше запомнят!); человек, чей голос звучал по радио каждый день, чьи портреты висели буквально в каждом доме, а во время праздников – на каждом здании; человек, в честь которого назвали главную награду национального кинофестиваля; человек, позволивший ежегодно отмечать т. н. «Рождество дуче»; человек, чье имя дети знали с шести лет, – этот человек, несомненно, был по-настоящему тщеславен.

В вопросах пропаганды, столь важных для него, Муссолини мог быть удивительно мелочным. Он терпеть не мог короля, и о Викторе Эммануиле старались не упоминать лишний раз, словно его не существовало. Он не любил Бальбо – а это была намного более яркая личность, чем король, – и вот уже имя этого без преувеличения храброго и талантливого фашиста почти не упоминается в прессе. Муссолини ревновал к чужому успеху, и горе было тем журналистам и редакторам, которые не ввернуть слово «ДУЧЕ» в какую-нибудь важную новость должное количество раз.

Помимо собственных фотографий и цитат Муссолини очень любил публичные выступления, любил себя, «покоряющего массы» – никто не обращался к толпам слушателей так часто, как он. Как публичный оратор он превосходил и невыразительного Сталина, и истеричного Гитлера, с годами утратившего к выступлениям всякий интерес. Муссолини же был способен увлекать толпу даже за месяц до окончательного краха фашистского режима – у него был прирожденный ораторский талант. Буйный, безудержный.

Хотя в практике политической борьбы уже вовсю использовали позаимствованный у околотеатральной публики метод заказного клакерства, то есть обеспечивали успех выступлениям диктатора при помощи специального «аплодирующего отряда», нельзя сказать, чтобы Муссолини остро нуждался в такого рода уловках. Вплоть до 1945 года в Италии всегда находилось достаточно много людей, искренне приветствовавших появление дуче на публике.

Перед такой толпой, собравшейся послушать диктатора как добровольно, так и по «разнарядке» (местные партийные органы заранее собирали людей, рассылая специальные красные карточки – «приглашение», от которого нельзя было отказаться), представал уверенный в себе оратор, бросавший хлесткие фразы, сопровождая их резким взмахом правой руки. Дуче как будто вбивал свои тезисы в аудиторию, только в отличие от своих газетных статей в выступлениях Муссолини пользовался не восклицательными знаками, а активной жестикуляцией. Он всегда занимал позицию «сверху» – из окна или с балкона, выходящих на площадь, а если требовалось, то и стоя на танке.

То обвиняющий, то прославляющий, всегда энергичный, он пользовался неизменным успехом и наслаждался овациями своих слушателей, характерно покачивая головой с вскинутым квадратным подбородком и обводя толпу надменным взглядом. Это были моменты его триумфа – Муссолини нуждался в таком восхищении не меньше, чем в женских ласках или в обожаемых им военных парадах.

Постепенно оттеснив своих прежних соратников на периферию общественного внимания, дуче остался в гордом одиночестве – все достижения фашистского режима отныне должны быть связаны с его именем. Только в одном случае Муссолини сумел сохранить чувство меры и не стать смешным – когда Виктор Эммануил предложил ему войти на равных в аристократическое общество. Дуче дважды отказался принять дворянство с высоким титулом, постаравшись, правда, донести эту информацию до всех итальянцев. Муссолини не хотел становиться частью «придворной жизни», еще одним графом, и справедливо опасался насмешек и злословия, а потому предпочел остаться «единственным» – остаться дуче.

Зато он не находил странным увековечивать память об умерших родственниках на государственном уровне – пропаганда воспевала его брата как выдающегося мыслителя, отца позиционировали как революционера масштаба Мадзини, а скромную Розу Муссолини сделали образцом итальянской женщины, примером для всех и объектом поклонения. В репертуаре обязательных к исполнению в школах музыкальных произведений появилась песня «Счастливая мать», посвященная покойной. В полном соответствии с законами идеологической мифологии близкие «великого человека» наделялись почти аналогичными ему героическими чертами личности.

Таким образом, в фашистской пропаганде прошлое накрепко увязывалось с будущим с будущим, государство – с партией, и все это персонифицировалось в лице вождя, олицетворявшего собой все положительные, доведенные до совершенства качества итальянца, патриота и образцового исторического деятеля. Культ партии во всем уступал культу государства, тот же, в свою очередь, был лишь бледной тенью культа дуче.

Тех немногочисленных, кто обладал иммунитетом к продукции гигантского пропагандистского аппарата, всегда можно было арестовать и посадить, избить или сломать морально, заставив выпить касторки или съесть живую лягушку на глазах у соседей и родственников. Но в Италии 20–30-х гг. таких «неподдающихся» осталось немного – кто же будет сознательно выступать против величия страны, экономического роста и внутриполитической стабильности? Муссолини обещал привести народ в блистающее будущее, и рев труб пропаганды заглушал голоса сомневающихся.

Итальянцы, благодарные дуче за внутренние и внешние успехи фашистского правительства, сами позволили Муссолини осуществить на общенациональной сцене постановку пьесы «Новая Римская империя». Она пользовалась неизменным успехом до тех пор, пока на зрителей не начал валиться потолок, разрушенный вражескими бомбами. Главная же ошибка Муссолини состояла в том, что он принял бурные аплодисменты публики за ее готовность погибнуть вместе с театральной труппой и режиссером.

…

С конца 20-х годов пропаганда старалась сделать из дуче образец семьянина – этого требовали не только наладившиеся отношения с Ватиканом, но и представления самого Муссолини, считавшего крепкую семью с большим количеством детей основой правильной демографической политики. Чтобы занять в мире подобающую ей роль, Италия нуждалась как минимум в 20 миллионах новых жителей, для чего и необходимо было поддержать институт брака.

И снова Муссолини «пришлось» стать примером для своих соотечественников – а стало быть, понадобился образ «домоседа» и отца большого семейства, управляющего делами семьи с той же обстоятельностью, что и кабинетом министров. Иными словами – настоящего римлянина времен античной республики и империи. Здесь, как и во всех остальных случаях, настоящий Муссолини был заменен плакатным, имевшим мало общего с оригиналом.

Между тем вплоть до конца 20-х годов семейную жизнь дуче трудно было назвать нормальной, хотя бы потому, что вплоть до 1929 года он редко встречался с женой и детьми, которые продолжали оставаться в Милане, в то время как Муссолини по-холостяцки жил в Риме в служебной четырехкомнатной квартире, окруженный заботами немолодой служанки. Оказавшись же в Милане по государственным делам, он частенько