Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

диктатора делал его, по мнению критиков, современным классиком итальянской литературы. И пускай постановки из жизни Наполеона и Цезаря не оставили сколько-нибудь заметного следа в театральной жизни – это ничуть не мешало пропагандистам продолжать восхищаться «великим человеком», находящим время не только для спасения Италии, но и для творчества.

Сам Муссолини в частном разговоре мог откровенно сознаться в собственном равнодушии и к литературе, и к живописи, и к музыке, и к театру. В картинных галереях он откровенно скучал, а большинство собственных произведений написал еще в молодые годы, томимый прежде всего нуждой, а вовсе не жаждой сочинительства.

Впрочем, порой могли пригодиться и первые плоды его литературных усилий. Вскоре после заключения соглашения с Ватиканом дуче распорядился переиздать роман «Клаудиа Партичелла, или Любовница кардинала», написанный им еще в довоенные годы, когда социалист Муссолини нещадно высмеивал Католическую церковь. Публикуя книгу об отношениях куртизанки и священника, где антиклерикальные выпады перемежались сценами откровенно эротического содержания, Муссолини тешил собственное самолюбие, желая еще раз щелкнуть «церковников» по носу, но в остальном особых иллюзий в отношении своего литературного дара никогда не питал, справедливо считая себя недюжинным публицистом, но не более того.

Пресса всегда была для него предметом самого пристального внимания, да и в какой-то степени весь фашистский режим можно было назвать властью журналистов, ведь на рубеже 20–30-х годов не менее половины министров и членов Большого фашистского совета были выходцами из этой среды. Подражая за дуче, не оставившему публицистику, фашистские иерархи стремились иметь собственную газету или журнал, чтобы бороться с соперниками или даже осторожно озвучивать собственное мнение по вопросам внутренней и внешней политики.

Дуче поощрял такое соперничество, частенько отражавшееся на газетных страницах, – это вполне отвечало его целям. Если задачей фашистской пропаганды было «положить конец дурацкой мысли, будто каждый может думать своей собственной головой» (поскольку у всей Италии «единственная голова и у фашизма единственный мозг это – голова и мозг вождя»), то критику внутри партии Муссолини вполне допускал. Сохранение этой относительной свободы мнений и отличало общественную атмосферу в фашистской Италии от того, что происходило в Третьем рейхе и СССР.

Ведущий теоретик режима Джентиле сформулировал это следующими словами: «Даже среди самых верных членов одной и той же партии случаются расхождения во мнениях, и подразумевается, что не могут быть правы все. Нужно обсуждать, нужно критиковать то, что на первый взгляд кажется истинным, слушать доводы того, кто сомневается и думает иначе. Через такое обсуждение и критику, через эти взаимные поправки каждый из нас может действительно победить самого себя и стать истинным фашистом». Не допускалась лишь критика режима в целом и, разумеется, самого дуче.

Если написанные вождем пьесы или романы не нашли пути к сердцу читателя, то короткие хлесткие призывы-лозунги Муссолини сразу же уходили в народ, становясь расхожими выражениями. Стены итальянских домов были исписаны высказываниями вроде «Верить, повиноваться, бороться», хотя самым популярным являлся придуманный в партии лозунг «Муссолини всегда прав!». Это выражение стало рефреном для всей государственной пропагандистской машины, бесконечно транслировавшей это нехитрое утверждение в массы. За короткий период времени Муссолини заполнил собой всю Италию. Плакаты с его изображением и портреты на улицах и внутри помещений – жилых и административных, в школах, университетах, на промышленных предприятиях, в галереях и трамваях – дуче был всюду. Его лицо рисовали мелом и выкладывали из камня, лепили небольшие бюсты и ваяли скульптуры в полный рост, создавали огромные статуи и обелиски.

А фотографии! Сколько же их было сделано между 1922 и 1943 годами! Муссолини верхом на коне, Муссолини плавает, фехтует, пилотирует самолет, управляет судном, гоночным автомобилем, играет с тиграми и на скрипке, выступает перед солдатами, чернорубашечниками и перед многолюдными толпами народа. Муссолини в форме – капрала фашистской милиции, берсальера, маршала! Наконец – Муссолини с голым торсом, среди пшеничных полей или снежных сугробов! Вот он глядит на нас с тысяч фотографий – нахмуренное лицо, пронзительный («свирепый») взгляд, выпяченная квадратная челюсть. Фотографы и живописцы всегда сосредоточивали особое внимание на высоком лбе и мощном подбородке вождя – «символах интеллекта и воли».

И при этом – никакой улыбки. Фотографии оживленного, смеющегося Гитлера появлялись регулярно, вышла даже целая книга, состоящая из «непарадных» фотопортретов фюрера – в Италии это было невозможным. Даже писать о том, что дуче смеялся, было небезопасно – цензура безжалостно вымарывала подобные вольности. Муссолини желал видеть себя в глазах народа суровым, неумолимым диктатором.

И только на кадрах кинохроники или снимках, сделанных иностранными журналистами, можно было увидеть итальянского диктатора улыбающимся – порой он выглядит смущенным. Во всяком случае, совершенно не похожим на свой парадный, официозный образ сурового и непоколебимого «отца нации». Помимо этих редких кадров, более похожим на обычного живого человека он представал в своих многочисленных биографиях, начавших выходить еще при его жизни. Однако, вовсе не случайно, что дуче был крайне недоволен написанной в 20-е годы Маргеритой Сарфатти биографией, в которой его любовница попыталась найти корни «вождизма» в детстве Муссолини. Времена, когда молодой социалист бравировал своими постельными подвигами или атеизмом, давно прошли – нация нуждалась в образе лидера, стоящего выше примитивных людских страстей, и всё должно было служить этой цели.

Самоиронию Муссолини отвергал в принципе, и хотя он иногда мог позволить себе пошутить о своем социалистическом прошлом, шуток в свой адрес никому не прощал. Сарфатти, вынужденная во второй половине 30-х годов покинуть Италию, в своих мемуарах приводит эпизод, в котором реакция экс-любовника на собственный культ предстает во всем своем гротескном масштабе. Читая Муссолини газетную статью, автор которой утверждал, что посетивший вулкан Этну дуче взглядом остановил извержение лавы, она рассчитывала развеселить его, но «он нашел описание вполне естественным, как будто сам верил в то, что остановил лаву». Что уж там говорить о каком-то дожде, немедленно перестававшем идти, стоило только дуче выйти на улицу!

У Муссолини не хватало чувства юмора (или вкуса) для того, чтобы подчеркнуто дистанцироваться от официального культа самого себя, как это сделали Сталин и Гитлер. Бывший журналист не мог не замечать повсеместно воскуряемого в его честь фимиама, невозможно поверить и в объяснения дуче, который уже на закате своей политической карьеры оправдывался тем, что был настолько поглощен делами государства, что попросту не обращал внимания на излишнюю ретивость собственных пропагандистов.

На самом деле он всегда уделял пропаганде (в том числе собственному культу) львиную долю своего времени и был не просто в курсе положения дел, но и непосредственно руководил организацией самых разнообразных пропагандистских кампаний. Для того чтобы градус лести