Кража в Венеции - Донна Леон

Брунетти сердитый взгляд.

– Дать ему книги, разумеется! – напряженным голосом произнес он.

Брунетти понял, что терпение и фантазия Сартора почти исчерпались.

– Он уточнил, какие именно книги ему нужны? – спросил комиссар.

– Да. Выбрал по каталогу и сказал, как они называются.

– И вы отдали их ему? – поинтересовался Брунетти, отмечая про себя, что само значение этого глагола подразумевает, что книги принадлежали Сартору, захочет – отдаст их, не захочет – нет.

– У меня не было выбора! – голос охранника прозвучал возмущенно.

– А Никерсон? – Брунетти рассчитывал удивить его этим вопросом.

Ответ был дан немедленно, сердитым тоном:

– А что Никерсон?

– Они с Франчини были знакомы?

Сартор искоса посмотрел на комиссара, не сумев скрыть изумления, и Брунетти испугался: уж не задал ли он неправильный вопрос, не поспешил ли? Взгляд Сартора стал испытующим, но уже через секунду охранник закрыл глаза и молчал так долго, что Брунетти решил: они дошли до предела (что, в общем-то, было неминуемо) и теперь Сартор откажется говорить. Комиссар ждал, давая понять, что не особо настаивает на продолжении разговора. Сартор не шевелился и не открывал глаза. В соседней комнате зашумели. Брунетти оставалось лишь надеяться на то, что женщины не решат войти в спальню прямо сейчас.

Сартор открыл глаза. Его лицо теперь выглядело иначе – более настороженным, что ли. Даже борода, которая совсем недавно казалась неопрятной и всклокоченной, теперь наводила на мысль о том, что ее сделали такой нарочно.

– Да, – проговорил наконец Сартор, отвечая на вопрос Брунетти. – Он был очень умен, этот Франчини.

«Не так уж умен», – захотелось возразить комиссару, но вместо этого он спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Он заявил, что узнал его, этого Никерсона. Они встречались раньше, – произнес Сартор. И продолжил, медленно, взвешивая каждое слово, словно иначе собеседник не понял бы его: – Он не уточнил, ни где, ни когда это было. Просто сказал, что они знакомы.

– Они работали вместе? – спросил Брунетти.

Сартор так долго медлил с ответом, что комиссар уже решил, что больше ничего не услышит.

– Да.

– И вы ему помогали?

– Очень мало. Франчини сказал, чтобы я не трогал Никерсона.

– На выходе? – уточнил комиссар.

Сартор опустил ресницы, изображая смущение.

– Да, – пробормотал он, словно не желая, чтобы Брунетти услышал его признание. Во взгляде охранника была мольба, когда он спросил: – А что еще мне оставалось делать?

Брунетти не ответил, и Сартор произнес:

– Я попросту не заглядывал к нему в портфель.

Рука охранника съехала к краю кровати. Большим и средним пальцами он схватился за простыню и стал скатывать ее в тонкий валик. Вперед-назад, вперед-назад – словно поглаживал кошку…

– И что произошло потом? – спросил Брунетти в надежде, что это именно тот вопрос, который Сартор желает услышать.

– Никерсон захотел Доппельмайера.

– Что-что? – переспросил Брунетти, хотя и знал, что речь идет о сборнике астрономических таблиц.

– Атлас звездного неба, – пояснил Сартор со снисходительностью эксперта. – В библиотеке был всего один такой, и Никерсон сказал, что хочет его получить.

– Почему именно его?

– Для клиента. Так сказал мне Франчини.

– Что было дальше?

– Франчини был человек осторожный. Он заявил, что это слишком ценная книга и трогать ее не стоит. К тому же она слишком большая. Франчини сказал Никерсону, что не будет в этом участвовать, что бы тот ни говорил и ни предлагал.

Стараясь выглядеть как можно более бесстрастным, Брунетти поинтересовался:

– А дальше?

Сартор некоторое время решал, как лучше ответить.

– Франчини велел мне, – это было накануне, до того, как сбежал Никерсон, – чтобы я на следующий день подошел к американцу в читальном зале и сказал, что придется забрать у него одну из книг, которыми он пользуется, – ее запросила другая библиотека. Мол, это его испугает. Так и вышло!

– Но зачем Франчини это понадобилось? – спросил комиссар.

– По его словам, они с Никерсоном поругались из-за Доппельмайера, потом – из-за денег. – Истолковав выражение лица Брунетти как примитивное любопытство, Сартор продолжил: – Он, Франчини, заявил, что хочет избавиться от этого американца, потому что боится его.

«А, вот оно что!» – подумал Брунетти. Так вот в чем они хотят его убедить! Вне всяких сомнений, причиной смерти Франчини были деньги, но никак не ссора между этими двумя, о которых говорил Сартор.

Брунетти уже давно пришел к выводу, что одним из последствий глупости является невозможность даже представить себе, каково это – быть умным. Глупый человек, конечно, знает слово «ум» и даже встречал людей, которые соображают быстрее его, и все же его собственное монохромное восприятие мира не позволяет ему ощутить разницу. Вот и Сартору не дано понять, что его история шита белыми нитками… Брунетти не знал, чего ему хочется больше – ударить охранника или пожалеть его.

От необходимости сделать выбор его избавил звук приближающихся шагов, и на этот раз он донесся не с улицы, а из соседней комнаты.

– Комиссарио! – позвала его Клаудиа.

Брунетти встал и направился в соседнюю комнату. Гриффони стояла посреди гостиной. Жена Сартора застыла на пороге кухни.

– Мы с синьорой очень хорошо поговорили, – сказала Клаудиа, оборачиваясь и улыбаясь хозяйке дома.

Ее голос звучал мягко и вкрадчиво, и по спине у Брунетти побежали мурашки. Он закрыл дверь в спальню и приблизился к коллеге.

– О том, как трудно сводить концы с концами, когда в семье всего один добытчик…

Синьора Сартор на заднем плане согласно кивнула, словно эту истину могла понять только женщина. Она выглядела более спокойной. Наверное, Клаудиа напоила ее чем-то сладким, а может, даже заставила поесть.

Глядя на синьору Сартор, Гриффони спросила:

– Правда, Джина?

– Да. Из-за этого кризиса зарплаты не растут, зато все постоянно дорожает.

Да, она была гораздо спокойнее – ничего общего с той взволнованной женщиной, которая впустила их в дом.

– Поэтому теперь обо всем приходится думать, – продолжала Гриффони с нажимом. – Поменьше выбрасывать, ограничиваться тем, что есть. – Она взглянула на Брунетти. Ее голос прозвучал фальшиво, но супруга Сартора этого не заметила. – Синьора говорит, что ее муж боится потерять работу.

Джина тут же помрачнела и соединила руки перед собой, как будто ее ладони могли утешить друг друга.

Брунетти подумал, что и самой Гриффони не помешало бы выпить чего-нибудь сладкого, но она давала ему понять: все это не просто так. И вдруг, словно вспомнив что-то, Клаудиа повернулась к синьоре Сартор и произнесла:

– И это было очень мудро с вашей стороны – не позволить мужу выбросить эти сапоги.

Хозяйка улыбнулась, гордясь своей бережливостью.

– Еще пару лет они прослужат, – сказала она. – Пьеро заплатил за них сто сорок три евро. Они куплены всего четыре года назад! – И после паузы добавила: – На новые у нас все равно нет денег. Теперь, когда дела так плохи…

– Предусмотрительность – прежде всего, синьора, – сказал Брунетти с одобрительной улыбкой, про себя отмечая, что этим поступком она разрушила свою жизнь. И голосом, в котором сквозили противоречивые эмоции, сказал: – Синьора, вы позволите и мне выпить воды?

– О, я сварю вам кофе, дотторе! – сказала женщина,