Великая судьба - Сономын Удвал

— Не могу простить. Если бы он был беден, еще куда ни шло. А у тебя-то самого много ли скота?

— Четыре головы крупного скота, та самая трехлетка, два копя да еще десяток коз и овец.

— Ну и отправляйся к себе. А этого Жамца непременно надо наказать. И объявить, что, если появится в нашем хошуне подобный человек, он понесет такое же наказание.

Максаржав вошел в юрту.

Однажды Того попросил разрешения навестить старика китайца, который спас его.

— Да он уж давно скончался, — сказал Максаржав. — Разве ты не слышал?

— Нет, я не знал... Как-то раз я видел издали светлейшего Очир-бээса, но он был не один...

— Теперь не время сводить счеты!

— А такое время никогда и не наступит, — сердито бросил Того и вышел.

Пора было готовиться к походу.

Максаржав приказал бойцам построиться, велел приготовить копей. Вместе с командирами он стоял около домика, в котором хранилось знамя. Перед строем в трех больших драгоценных курильницах дымился можжевельник. Два батора вошли в дом и вынесли знамя. Максаржав приблизился к ним, преклонил колена перед знаменем, и все цирики вслед за ним опустились на колени.

«Эта война будет пострашнее прежних. Спаси нас, гений-хранитель!» — чуть слышно прошептал Максаржав. Он подошел к стоящим поодаль жене и детям, поцеловал детей.

— Ты, Сандуйсурэн, будь благоразумен, помогай матери. А ты береги себя, Цэвэгмид! — Он поцеловал жену и направился к знамени.

Прозвучала команда: «По коням!» — и воины в один миг очутились в седлах. Полководец ехал впереди, знаменосцы заняли свое место рядом — в голове колонны. Родственники уезжавших в поход цириков кропили молоком вслед уходящему войску.

У Максаржава из головы не выходила беседа с Сухэ-Батором перед отъездом из Хурэ.

— Вы слышали, что к нашей границе подходят китайские войска? — спросил его тогда Сухэ-Батор. — Что вы об этом думаете?

— Я думаю, не много найдется у нас охотников снова пойти в подчинение Китаю. Так что если китайцы и добьются своего, на этот раз они долго не продержатся.

— Неужели мы позволим этой горстке предателей взять верх над нами, неужели допустим, чтобы китайцы снова поработили нашу родину?

— Нет, я ни за что не сдамся, пока есть силы бороться.

— Если мы начнем наступление сразу со всех сторон, то ничего не добьемся, только потеряем силы.

— Что же вы предлагаете?

— А если попросить помощи у Советской России? — прямо спросил Сухэ-Батор. Ему очень хотелось знать мнение Максаржава на этот счет.

— Я совсем запутался. То говорят об опасности с севера, то зовут их на помощь...

— Мне кажется, что с красными надо дружить, а с белыми — воевать. Белогвардейцы, изгнанные из России, могут прийти к нам.

— О красных тоже разное говорят.

— Ну конечно! В России пролетариат и беднейшее крестьянство взяли власть в свои руки, и, несомненно, разные люди и думают, и говорят об этом по-разному.

— Я тоже думаю, что Красная Россия, возможно, станет нам опорой, — сказал Максаржав.

— Красная Россия называется Советской страной. Сейчас там у них правит не царь, а партия. Под руководством партии народ взял власть в свои руки, и это очень сильная власть.

— Так-то оно так. И все же странно... ни царя, ни какого другого правителя... Хорошо, что мы с вами все-таки встретились и поговорили, но мне пора ехать.

— Жаль!

— Ну что ж, брат мой, будьте осмотрительны и осторожны, — сказал Максаржав, вспомнив наказ Га-гуна.

— Я знал, что вы так скажете... Я, может быть, напишу вам письмо. Будем надеяться на встречу, если вы снова пожалуете в Хурэ.

— Непременно. Однако сейчас мне надо спешить: белогвардейцы перешли границу.

— Берегите себя! Счастливого пути! — крикнул Сухэ-Батор, и они расстались.

«В России красные явно побеждают белых, — думал Максаржав, — может и сюда прийти их войско... Ну да бояться нам нечего, красные русские — это не бандиты... Мне кажется, Сухэ-Батор знает что-то, но не говорит пока. Он ведь был близок с русскими...»

* * *

Очир-бээс приехал в Западный край, куда его назначили управляющим, поставил большую юрту и проводил время в развлечениях, то и дело посылая местных князей за архи и кумысом.

Однажды он пригласил всех в юрту и, подвернув обшлага синего шелкового дэли, стал потчевать гостей мясом и вином.

— Вы, наверное, прячете красивых девушек? — Прищурив глаза, Очир-бээс посмотрел на двух нойонов.

— Ходят слухи, будто сюда едет Хатан-Батор Максаржав. Вам это известно? — спросил один из них.

Очир словно поперхнулся. Потом выпил глоток архи и выругался:

— А, чтоб ты сдох! Да, я позволил разделить хошун, но все равно люди знают, что он хох тайджи[Хох тайджи — феодал, не имеющий крепостных.], сын захудалого гуна! — кричал он, наблюдая, как реагируют князья на его слова. И вдруг спокойно произнес: — Если Батор-ван пожалует, мы устроим ему достойную встречу. Ставьте юрту. Вы увидите, какие люди служат у Сайн-нойон-хана! Максаржав-ван и я — мы оба потомки мудрого Цокту-тайджи!

— Говорят, Хатан-Батор пьет, по не пьянеет, — сказал один из князей. — С агримбой [Агримба — ламская степень.] из Западного монастыря он будто бы вел ученый спор и победил его. А еще говорят, что, когда в Хурэ собрались однажды князья, он поразил всех своими умными речами.

— Люди заискивают перед Ма-гуном и иной раз преувеличивают его заслуги. Известно же, что он до двадцати лет жил в работниках у Ганжуржава и однажды был избит простым табунщиком, — сказал Очир.

— Пойду посмотрю, как люди готовятся к встрече Батор-вана, — сказал другой князь и вышел.

Хотя в душе Очир очень боялся Максаржава, он старался сделать вид, что тот ему безразличен. «Максаржав, участвуя во многих сражениях, остался цел и невредим. Это говорит о том, что он очень ловок и силен и обладает поистине волшебным могуществом. Ну да я найду способ с ним справиться, он же постоянно в военных походах, кто-нибудь выдаст его, и попадется он китайцам, а уж они-то с ним разделаются...»

— Хатан-Батор едет! — донесся громкий крик с улицы.

Построив свои войска, Очир-бээс надел шапку с жинсом и отго, парадную одежду и вышел навстречу Максаржаву, который ехал во главе колонны под развевающимся желтым знаменем. Ламы и нойоны встретили его низкими поклонами и помогли сойти с коня. Очир-бээс тоже согнулся в низком поклоне и быстро проговорил:

— Нам выпало счастье встречать такого почетного гостя! Ждем не дождемся вашего прибытия. Вы не устали? — И он провел Хатан-Батора в большую юрту.

До Максаржава дошли слухи, что Очир-бээс под предлогом сбора средств для армии отбирает у аратов не только коней, овец и другой скот, но и разные вещи и даже серебро.

Наступил вечер. Максаржав велел позвать к себе Очир-бээса. Того, захватив с собой на всякий случай ружье, ремень и кнут, уселся на землю у входа в юрту и настороженно прислушивался, готовый в любую минуту прийти Максаржаву на помощь.

— Я слышал, ты защищал тибетцев, говоря, что каждый тибетец — живой бог, — сказал Максаржав. — Вместо того чтобы обирать людей да защищать тибетских лам, которые много добра награбили у бедняков, ты бы лучше позаботился о том, чтобы защитить от иноземцев свою родину! А ты еще брал подношения у этих хитрых тибетцев, мерзавец!

Очир решил ни в чем не признаваться. «Что за черт, — думал он, — насквозь видит... спрашивает о таких вещах, о которых никто ничего и знать не может. Никуда от него не скроешься!»

— Ничегошеньки я не брал у аратов, — жалобно произнес он, — если и виноват, то только в том, что принимал иногда скромные подношения тибетцев.

— Так и есть. Их подарки и сейчас у тебя за пазухой.

Очир вздрогнул, ему показалось, что два золотых кольца по пятьдесят пять цэн[Цэн — мера веса, около 4 г.] весом, которые он спрятал в кошельке, жгут ему грудь. А Максаржав продолжал:

— Когда тебя назначали сюда, что тебе велели? Сражаться с врагами или пить и распутничать? Такого человека нельзя оставлять во главе войска! Передай мне своих цириков, а сам завтра же уезжай!

— Пожалуй, это к лучшему. Я не так глуп, чтобы подставлять голову под пули. Уеду, буду жить как простой арат — ведь у меня почти не осталось подданных. Но ты имей в виду, что если тибетцы понесут урон, то и богдо-хан пострадает. Говорю это тебе из самых лучших побуждений, — сказал Очир-бээс.

— Владыка богдо не может одобрять разорения своих подданных. Будет лучше, если ты поскорее уберешься отсюда по-добру-поздорову. — Очир, увидев, как Максаржав положил руку на деревянную кобуру, подумал: «Погибну я от его руки, и никто не взыщет с него за мою жизнь, покалечит он меня — никто его не обвинит. Все будут защищать Максаржава». Он схватил шапку, надел ее и, пятясь, вышел из юрты, решив утром вернуться в свой хошун.

Всю ночь накануне отъезда Очир-бээса шел дождь. Под утро он вышел из юрты — кругом не было ни души. Он вернулся, и вдруг за его спиной кто-то резко рванул дверь. Вошел Того. Глаза его сверкали, с дэли капала вода, кончики длинных усов дрожали. Он был страшен. Казалось, он готов разорвать Очира на части. Того сжал руки Очира и завел их за спину.