Стивен Эриксон Кузница Тьмы - Карбарн Киницик

- Убила?

- Нет, пришпилила заботливую руку к земле. - Он помедлил и добавил: - Говорят, он вытащил нож и вернулся гладить ей волосы. Но вскоре повивальные бабки его выволокли из комнаты. Так что все кончилось хорошо.

Раскан фыркнул.

Шаги возвестили о возвращении Ферен. Драконуса видно не было.

Сержант выпрямил спину. - Где лорд?

- Свершает приношения, - ответила Ферен. - Ринт, черт, ты всё сжег.

- Ну, да.

- Приношения? - удивился Раскан.

- Курган, - сказала она рассеянно, принимая миску.

Аратан стоял, не сводя с нее глаз, однако она никак не реагировала. Ринт понял: сестра уже рассталась с мальчишкой.

- Нет, - сказала Ферен в темноте. - Кончено.

Аратан отодвинулся, чувствуя себя потерявшимся. Слезы туманили глаза. Отец его правит всеми, а править значит - пользоваться. Всюду, куда не погляди, видно тяжелую руку отца. Она отталкивает, тащит, держит - где удар, там синяки и саднящие раны. Вот смысл власти.

Ему хотелось убежать. К утру он исчез бы... Но Ринт его выследит. К тому же от иных событий не сбежать.

Он прошел к вещам, подобрал гирьки, лежавшие в ящичке в совершенной последовательности. Одну за другой выбросил в ночь.

В дне пути к западу от Абары Делак Гриззин Фарл сидел около костерка, который разжег ради пойманного днем зайца. Настоящие охотники пользуются пращой или стрелами. Возможно, даже копьями - такими, каких у него много. Но Гриззин Фарл не был охотником. Он загнал животное. Довел до паники и подчинения. Но даже потом, держа трепетное создание на коленях, он потратил немало времени, поглаживая мягкую шерстку, изгоняя страхи, и поморщился, сворачивая шею.

Смерть - ужасная сила. Приносящему страдания никогда не отмыться. Он видел у охотников и скотоводов неоспоримую холодность духа, умение представить нужду как добродетель. Горе не касается душ, когда они забивают живые существа, ходящие на двух ногах или четырех, наделенные крыльями или скользящие в потоках воды. Нужда - сама по себе ответ. Нужно есть, нужно кормить, и смерть становится разменной монетой.

Эта истина ему не нравилась; той ночью, разгрызая мелкие косточки, он ощущал свое прозвание - Защитник - как пустую насмешку.

Утром он заметил двоих погран-мечей: они отвезли наставника Сагандера на север - наверное, в Абару Делак - и теперь торопились нагнать своих. Если они, в свою очередь, заметили Азатеная, то прожевали и выплюнули любопытство. Умы многих замкнуты, сосредоточены на одном и узки в интересах. Они живут, не чувствуя чудес. Однажды, вообразил он, все места всех стран будут заполнены такими мужчинами и женщинами, и каждый станет деловито отцеживать краски из мира. Ну, он не намеревается до такого дожить. Горе царству, в котором смелый смех встречают недовольными гримасами и сердитым возмущением! Серьезный народ не устает вести войну против радости и наслаждения, он и неутомим, и безжалостен. Пролагая путь жизни, Гриззин стоит против них, и в упорстве видит величайшую заслугу. Поистине защитник!

Мысль эта вызвала тихий взрыв смеха.

Увы, заяц не увидел повода присоединиться к веселью.

Едва сумерки сгустились в ночь, он увидел идущую с востока одинокую фигуру. Говорят, что случайность не предугадаешь, однако грядущая встреча вовсе не случайна, и он решил держаться настороже. Далеко на западе королева Тел Акаев забеспокоилась в вечной дреме, и нрав ее оставался скверным, несмотря на все усилия успокоения.

Старики так не любят молодых, и на пределе обоих состояний нелюбовь превращается в истинное отвращение. Глядите, как мерзки новорожденные; смотрите, как убого дряхлое старичье. Полные отвращения взоры вполне заслужены обеими сторонами.

Теперь же с востока - тяжкие шаги все ближе - идет старый друг, всегда готовый поклониться ребенку. Остается лишь удивленно моргать, видя, как сбалансированы противоположности.

- Много о чем есть подумать, - сказал он громко, чтобы приближающийся слышал. - Но эль кончился. Никогда не умел рассчитать рацион, позор мне.

- Одними словами, Гриззин Фарл, ты можешь заполнить фляги.

- Увы, мой отвар не бывает сладким. Присоединяйся, старый друг. Ночью я вырву у тебя тысячу признаний, пока не закиваю, опьяненный мудростью. Если не твоей, то своей.

Гость не уступал ему статью и толщиной. Плащ из серебристого меха развевался на плечах, мерцая в свете звезд. - Я пришел из места тревог и зловещих намерений.

- А уходя, ты случайно не прихватил с собой винный погреб?

- Тисте знают толк в вине, верно. Значит, имело смысл так далеко нести подарок. - Тут он вынул из мешка глазурованный кувшин.

Гриззин Фарл улыбнулся. - Каладан Бруд, я поцеловал бы тебя, будь я слеп и впади в чуть большее отчаяние.

- Придержи сантименты, пока не напьешься всласть. Но не со мной.

- С кем же?

- Как? С женой. Вино предназначалось ей.

- Похититель ее сердца! Так и знал - тебе нельзя было доверять! Вялая благосклонность... теперь ясно вспоминаю - от нее несло духом винодельни. Понятное дело, ты нашел тайный ход к постели!

- Не такой уж тайный, Гриззин. Но замолкаю, дабы защитить твою невинность.

- Мне дарован титул Защитника и говорят, потому, что я заткнул уши и зашорил глаза. Ну же, передай бутыль и познаем жало знамений.

- Свобода, - сказал Бруд, - была у меня отнята.

Гриззин сделал три быстрых глотка и задохнулся. - Дурак - сколько ты за это заплатил? Отдал первенца? Никогда не вкушал я ничего лучше! Потрясающее качество на языке жены - она не будет знать, что делать.

- Вот признание многосотлетнего мужа. Спорим, ни один из трех кувшинов не доживет до конца ночи, и качество снова от нее ускользнет. Сочувствие мое неодолимо, особенно сейчас, когда я сижу и смотрю на тебя.

- Отлично сказано, ибо это ночь горьких признаний. Свобода - всего лишь жизнь, лишенная ответственности. О, мы жаждем ее с бездумной страстью, но содрогания недолговечны, да и пьяная она неловка в постели. Мне ли не знать - лишь в этом состоянии она сдается моим грубоватым рукам.

- Скорблю по тебе и твоему печальному опыту, Гриззин Фарл. Еще сильнее скорблю, что вынужден выслушивать твои воспоминания.

- Лишь бы не расплакаться. На, пусть горло твое онемеет, чтобы слова наши вылетали без боли.

Каладан выпил и отдал кувшин. - Первый Сын Тьмы связал меня клятвой, как и я его, создавая брачный камень для его брата.

- Это ненадолго.

- Что, брак?

- Клятва.

- Почему ты так?

- Ну, думаю, вас освободит ложь. Иначе могу ли я называться твоим братом? Вряд ли. Бутыль опустела. Не найдешь ли еще?

- Далеко ты забежал ради зайца, Гриззин.

- Или так, или выдирать сорняки вокруг дома. Под критическим взором, мрачным и скучающим. Нет, меня обуяло любопытство - я хотел бы увидеть темный сад этой темной женщины. Есть ли там сорняки или нет?

- Думаешь, Драконус не встанет на пути?

- Ах. Однако он весьма далеко позади меня и далеко впереди тебя. Как раз пока мы беседуем...

- Он странствует среди Азатенаев? Я удивлен, учитывая напряженность в Харкенасе.

- Думаю, он решил спрятать незаконного сына.

- Есть и другие резоны.

Гриззин Фарл поднял густые брови: - Ты намекаешь на тайное знание. На, пей больше.

- Тисте многое вкладывают в жесты, - пояснил Каладан, возвращая кувшин. - Они готовы из каждого действия сделать символ, и пусть мир прогнется, застигнутый тяжестью. Так возводятся многие стены, запираются многие двери, толкования превращают королевство в лабиринт для обитателей.

- Лабиринты меня не пугают. Я умею загонять зайцев.

- Значит, готов выполоть ее сорняки? Разве она не определилась с предложением?

- Ха! Посмотри на меня, друг, с позиции знатной женщины! Видишь златые волосы? Яркие беспокойные глаза? Суровую уверенность манер? Я загадка, соблазн тщательно сокрытых глубин. Коснись меня - посыплются самоцветы и жемчуга; встань слишком близко - одуреешь от сладкого аромата и упадешь прямо в руки! Мои дарования, друг, не зависят от роста и ширины плеч; не зависят от веса и телесной крепости. Я мог бы быть не больше белки, а женщины все равно падали бы, как жучки за край тарелки!

- Отличная речь, Гриззин.

Гриззин кивнул. - Много практики, - сказал он, - но доныне без слушателей. Я сменил бы манеру, не будь уверен, что курс выбран верно.

- Похоже, время для третьего кувшина.

- Да. Тоска меня манила, не дождалась и сама подошла. Такая влекущая, такая понимающая. Будь мои глаза яснее, мой разум сильнее, я нашел бы способ выпить и забыться.

- Я мало знаю об этом Аномандере Рейке.

- Тогда я побеспокою его ради тебя. Расскажу все, что следует, и ты поймешь, кто на другом конце цепи, и будет ли звеньев слишком мало или бессчетно много - это я тоже открою.

- В нем есть уверенность, это очевидно, - сказал Бруд. - Тут не только дарованный титул и близость к Матери Тьме. Он наделен чем-то определенным, но и весьма глубоким. Он, я думаю, муж, склонный к насилию, но не склонный подчиняться своему насилию.