Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

стараюсь мыслить рационально и говорю себе, что единственная катастрофа, которая действительно может произойти, – это если мы не выиграем аукцион. Плитка, компас и изотермическое одеяло вряд ли смогут что-то с этим сделать.

Анджелина тоже оделась сегодня элегантнее обычного: на ней легкая синяя блузка и бежевые брюки со стрелками, а еще кроссовки с мелкими блестками и позолоченными шнурками.

Мы почти добрались до окружной. Эудженио показывает рукой на остановку и сообщает, что «маршрутка» прибудет через семь минут. На телефоне у него приложение, через которое он отслеживает перемещение транспорта в реальном времени.

Сегодня Анджелина впервые видит его в форме водителя автобуса.

– Тебе идет, – признает она, заботливо поправляя ему галстук. – Вылитый англичанин.

Краснея, Эудженио гордо выпрямляет спину.

– Слава богу, хоть с отцом твоим не пересеклись, – добавляет она.

Район остался у нас за спиной. Анджелине удалось уговорить мужа раз в жизни отработать смену в «Ничто».

– Это вопрос жизни и смерти, говорю. Либо соглашайся – либо уходи.

– Представь, что с ним было бы, если бы он ушел, – отвечаю я. – Без тебя он протянет неделю максимум.

– Не преувеличивай, – говорит она смеясь. – Может, месяц…

Эудженио отходит от нас на несколько шагов, чтобы проверить расписание автобусов у остановки.

– Анджелина, – шепотом говорю я, – понимаю, это не мое дело, но я знаю, как важно для Эудженио, чтобы вы приняли его увлечение. Может, если ты поговоришь с его отцом…

Она вздыхает, как бы давая мне понять, что это долгий разговор, одна из тех ситуаций, которые практически невозможно понять снаружи. Я не хочу настаивать, ее ситуация один в один как у меня. Иногда нужно просто решиться и сказать, что ты не снаружи.

Движение на дороге оживленное, мы с Анджелиной едва друг друга слышим. Лето пришло без предупреждения.

В рубашке Аделаиды я чувствую себя как в клетке. Когда-то меня бы это тревожило: в случае нападения я бы не смогла себя защитить, – но сейчас я стараюсь сосредоточиться только на том, что происходит в реальности. «Я снова выбралась за пределы района», – говорю я себе, пока мы молча ждем наш автобус. В этот раз я решилась на это ради того, чтобы приехать в центр и поставить на карту все самое дорогое, что у меня есть. Я знаю, что рискую испытать разочарование, потерять веру в этот мир и начать смотреть на него как на место пустое, унылое и слишком для меня тесное. Но если для осуществления мечты нужно обязательно принять вероятность поражения, разве у меня есть выбор?

Из-за пробок поездка на автобусе превращается в пытку, в полосу препятствий со звуковым сопровождением в виде гудков и скрипа тормозов. В окне, как в замедленной съемке, проплывает город. Распродажи, магазины электроники, лавки деликатесов, прачечные самообслуживания, рестораны национальной кухни, магазины спортивных товаров, булочные, – а чем ближе к центру, тем больше стеклянных отелей, роскошных бутиков и домов с великолепными садами.

Наша остановка находится в центре красивого зеленого бульвара, на котором я успеваю заметить коктейль-бар, магазин керамики ручной работы и клинику эстетической хирургии. Кто угодно засомневался бы, что это все тот же город. Прохожие носят дорогую одежду и ходят с высоко поднятой головой, в отличие от нас троих, ступающих неуверенно, почти испуганно, и бог знает, какое впечатление мы производим на окружающих.

Эудженио подзывает меня и указывает мне на вычищенную до блеска витрину, на которой висят аккуратные объявления о продаже и аренде недвижимости с цветными фотографиями светлых помещений, и ни на одном, разумеется, не указана цена. За витриной я замечаю Беатриче, она разговаривает со своим отцом. Рядом с ними стоит еще какой-то мужчина в сером пиджаке. На Беатриче персиково-розовый брючный костюм и туфли на высоких каблуках. Она машет мне рукой. Выглядит она напряженной. Я поворачиваюсь к Эудженио и Анджелине, надеясь, что они меня как-то приободрят, но вместо этого обнаруживаю, что они тоже нервничают и боятся, да так, что вот-вот бросятся бежать.

– Ну что, – собирается с духом Анджелина, поправляя прическу и приглаживая блузку. – Вперед.

В эту минуту одновременно приезжают Аделаида на велосипеде и табачник на мопеде. Он спрыгивает на тротуар и бросает на нас из-под шлема нахальный взгляд. С надменным и насмешливым видом он расталкивает нас и заходит в агентство, а мы вчетвером остаемся стоять как вкопанные, будто нас заморозило порывом ледяного ветра.

– Вот это уверенность в себе, – процеживает Анджелина.

– Я подала заявление об уходе по собственному желанию, – со стеклянным взглядом произносит Аделаида. – Не знаю, я спустилась сегодня в склад, а за мной мой начальник. Стал руки распускать, будто невзначай. Сказал, что надо было идти к нему за подписью для отгулов, что я не имела права, что если не… Не знаю, если я не… Я будто очнулась от кошмара. Я сказала себе: я смогу. Я ухожу. Я впервые в жизни так поверила в себя. Но я только сейчас осознала, что «Новый мир» еще не наш и что, возможно, он нашим никогда и не будет. Что я сделала глупость, что у меня есть Арья и что…

– Не переживай, мы выиграем, – успокаиваю ее я, совершенно не будучи в этом уверена. – Ты поступила смело, я бы вряд ли смогла на такое решиться.

Она мне улыбается.

– Мне стало немного легче.

Табачник уже пристроился к компании и разговаривает с отцом Беатриче. Он тоже похож на рыбу, которую вынули из воды, но только мы шпроты, а он пиранья. Я говорю себе, что его предложение может и не дотянуть до нашего. Благодаря пожертвованиям Маргарет и читателей той журналистки с красными дредами мы набрали даже больше, чем требовалось. Я оглядываюсь по сторонам, ища глазами Присциллу.

– Пойдем, – отрезает Аделаида, проверив телефон. – Хочу как можно раньше узнать, насколько сильно я выжила из ума.

Я еле-еле заставляю себя переступить порог. Вслед за нами проходят Анджелина с Эудженио.

Беатриче встречает нас с натянутой улыбкой, по-доброму подшучивает над моей рубашкой, а затем указывает нам на стеклянный офис. Внутри стоит стол, за ним два офисных кресла, а впереди – небольшой партер из металлических стульев с кожаными сиденьями.

Табачник уже уселся в первом ряду, скрестив руки на груди и вытянув перед собой ноги. Через пару рядов от него сидит Присцилла, держит наготове телефон, чтобы в случае чего поискать необходимую информацию в интернете.

– Ну наконец-то! – восклицает она, замечая нас. – Давайте, садитесь, скоро начнем.

– Фастфуд передумал участвовать, – сообщает нам Беатриче, пока мы не без облегчения занимаем свои места. – Они нашли более подходящее место для своих семисот тридцати пяти требований.

«Одним конкурентом меньше», – вздыхаю я с облегчением.

– Может, начнем уже? – спрашивает табачник. – Не терпится поскорее с этим покончить и приступить к ремонту.

В этот момент в зал входят отец Беатриче и человек в сером костюме – как выясняется, нотариус.

Аукционы я видела только в кино. В последнем ряду обычно всегда сидит дама в мехах, которая делает последнюю ставку и выигрывает. Но ни в одном фильме не было такого, чтобы между собой боролись воинственно настроенный табачник и разношерстная команда женщин, так что предвидеть исход этой битвы я не могу никак.

– Приступим, – повелительным тоном произносит отец Беатриче, обращаясь к нотариусу, который уже занял место за столом и достал из папки два конверта.

Я слышу, как за мной прочищает горло Анджелина.

– Мама! – шикает на нее Эудженио.

Аделаида, сидящая справа от меня, сжимает мне руку. Присцилла, слева, расправляет плечи. Беатриче, оставшаяся стоять рядом с отцом, не отрывая от нас глаз, кусает губы.

Я сжимаю гуся в кармане и вспоминаю о Дороти, о ее письмах, о Далии, о распродаже и о Трофео, который сказал мне: «Молодец!» Вспоминаю о матери и о ее любви к прекрасному. Вспоминаю о бабушке, которая, увидев меня в первый и единственный раз, захотела отвести меня в «Новый мир». Вспоминаю о Маргарет. Вспоминаю о журналистке.

Вскрыв первый конверт, оказавшийся нашим, нотариус оглашает предложенную цену.

Табачник вдруг оборачивается. Не успеваю я убедить себя, что мы победили, как нотариус открывает второй конверт. Наш соперник предложил абсолютно такую же цену. Абсолютно такую же!

Я замечаю, что вскочила со стула. Падаю на него обратно. Поворачиваюсь к Аделаиде, затем к Присцилле.

– Так можно? –