Вторжение - Василий Соколов

Он собрался было еще что-то рассказать, но подошли Наталья и Верочка, и вчетвером они начали переносить к плетню листы железа, кирпичи. Потом отец велел дочерям отогнать повозку. Митяй, однако, не согласился, сказав, что надо самому в конюшню честь честью поставить коня и сдать сбрую.

- Зайду, покалякаем, - пообещал Митяй и сунул свату белоголовую бутылку с буханкой ситного и колбасой.

Под вечер Митяй опять пожаловал к Игнату. Сваты за рюмкой водки толковали о новом доме, а когда стемнело, решили напоследок проветриться и, держась друг за друга, спустились по тропинке к реке. Небо было чистое, точно умытое дождем, крупно мигали над головами зеленые звезды.

- Доброе мы, сваток, место выбрали. Благодарить будут, - возрадовался Митяй.

- Самый раз для овощей. И рыбы тут - кишмя кишит. Опять же подмога в хозяйстве, - ответил Игнат и снова пожалел, что не удалось достать стекло.

- Да я ж тебе говорил, осечка получилась, - ответил Митяй.

- Обжулил кто-нибудь?

- Брось! Меня на мякине не проведешь! - возразил Митяй, зашел вперед и в упор поглядел на Игната:

- А тебе кто, сват, донес? Насчет этого жулика?

- Тьфу, голова садовая! - сплюнул себе под ноги Игнат. - Стало быть, и вправду обдурили. И сколько же ты отвалил?

- Молчи, сват. Молчи... - зашипел Митяй и, чувствуя, как горло чем-то сдавило, поперхнулся.

- Э-э-э, хотел было на все стекло выдать... Да сумление появилось... Так я ему малый задаток... четвертной...

- Не пойму, как это тебя поймали на удочку! И много их было?

- Да всего один, - сокрушался Митяй. - На вид, можно сказать, доверие внушал. В кожаном плаще. Усы вверх закручены. Только глаза шустрые, они-то и навели на подозрение. А то бы и сотняжку всучил.

- Где он тебя перехватил?

- А прямо на улице, - с видимым прискорбием отвечал Митяй. - Подходит ко мне и спрашивает: "Вам резиновая обувь нужна? Скобяные изделия? Стекло?" - "Все, говорю, нужно, а только стекло нужнее". - "Так пойдемте на склад, пока у меня время есть. Выпишем наряд - и пожалуйте!" Иду за ним, поспешаю... А он обернулся на ходу, дал мне сигаретку и спрашивает: "Сколько вам листов?" - "На четыре окна". - "Ясно. Только задаток положен. Ваш брат, простите, умеет плутовать. Выпишешь товар, а он помнется и уйдет. Только накладные портишь". Ну, как тут было не поверить? - спросил свата Митяй и развел руками. - Поверил. Даю ему четвертной. Подвел меня к высоченному дому, велел обождать у ворот и ушел. Я ждать-пождать, две цигарки сжег... Смотрю, раз прошел возле меня милиционер, другой раз и начал ко мне бочениться.

"Ты чего, гражданин, ждешь?" - спрашивает. "Да вот по причине стекла задержка", - отвечаю. "Какого стекла?" - "Склад, говорю, в этих воротах". - "Какой тебе склад? Поймал, старый леший, дурную болезнь, так плутуешь!" - сказал милиционер. А я все стою, потому как четвертной уплывает... Отошел я в сторонку, выждал, пока милиционер ушел, и бочком-бочком в самые ворота. Подхожу к лестнице. Четыре ступеньки ведут наверх, к двери с табличкой. Стучусь. Открывает мне старичок со стеклышками в глазах. Провел меня в комнатушку, усадил возле умывальника, на котором разные пузырьки, и эдак пальцем указывает, чтобы я снимал штаны... У меня очи на лоб повылазили. Так вот какие тут болезни лечат! Схватил я кожушок да шапку - и тягу... Все боялся, милиционер зацукает! В общем, нагрел меня этот окаянный, и веришь, даже стеклу был не рад.

Игната так и подмывало расхохотаться, но, пересиливая себя, отвечал он с видимым сочувствием:

- Понимаю тебя, сваток, понимаю. Благодари бога, что милиционер попался свойский. А так бы по причине такой болезни протокол мог составить.

Молча вернулись они назад.

- Ты уж, сваток, Аннушке моей - ни-ни... - умолял Митяй. - Иначе со свету сживет. А избу мы с тобой сложим. На диво сложим! - добавил Митяй и, низко кланяясь, распрощался. Игнат тоже пожелал ему доброй, спокойной ночи.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

По изложинам мокрого берега, с брезентовой сумкой, набитой медикаментами и висящей на ремешке через плечо, Наталья шла неторопко. Был утренний час, солнце плавилось в спокойной реке, покрытой в заводях круглыми листьями кувшинок.

Одета Наталья была совсем по-летнему - в платье с большим вырезом; от сырого тумана, пластающегося вдоль реки, ее чуть-чуть знобило.

Наталья была рада, что с наступлением полевых работ вырвалась наконец из тесного, пропитанного запахами лекарств медпункта, из дома, где всегда тяготили ее стирка белья, уборка и бесконечно-нудные причитания да вздохи по причине их разлуки, которая, видите ли, чем дольше тянется, тем прочнее свяжет ее с мужем. Такое говорили соседи, внушал отец. "Наивные люди, усмехнулась Наталья. - Ничего не понимают. Как будто сами не были молодыми".

Она твердо уверилась в том, что пора молодости скоротечна, поблекнет, как вон отцветающая в сухом логу одинокая яблоня, и жалела, что так проходит эта молодость, что ее никогда не вернуть.

Давно ли шумела по лощинам и оврагам полая вода, набухали почки на деревьях да на пригорках осторожно, словно боясь нежданного мороза, пробивалась трава? А теперь уже завяли сережки на ветлах, метелью осыпался белый цвет с яблонь, груш, и на листьях, поначалу изумрудно-зеленых, уже въедливо лежал налет дорожной пыли. "Так и моя молодость. Не успеешь оглянуться, как улетит", - комкая в горле обиду, думала Наталья.

Но что поделаешь? Ей ничего другого не оставалось, как ждать Алексея. Ждать... Странно: со временем чувства к нему как-то поостыли, притупились. Бывало, его письма - каждая строчка - волновали, а теперь, хоть и не растратил он еще пылкую страсть в письмах, эти его бесконечные заверения в любви и наказы хранить верность только раздражали ее. Не потому ли стала она нервной, вспыльчивой; даже когда отец объявил, что вместе с Митяем сложит им новую избу, Наталья приняла это без особой радости, а в душе подумала, что хотят скорее от нее избавиться. Может, и не следовало так думать, но душу грызло это сомнение...

Тропинка отвалила от реки на сухую, прижженную солнцем дорогу.

Минут через пять Наталья услышала сзади резкий треск мотоцикла. Не обернулась, шла валкой походкой краем дороги. Мотоцикл поравнялся, круто подвернул, обдав ее ноги теплой пылью.

- Ой, это вы! - увидев Завьялова, воскликнула Наталья нежданно послабевшим голосом. Метнула на него изломанные от удивления брови и, почуяв, как жарко вспыхнуло лицо, отвела глаза в сторону. Петр унял надоедливо-резкую дрожь мотора и поглядел на нее озорно. Низовой ветерок с реки шаловливо оголял смуглые икры ног. Платье на ней белое, легкое, а вырез вокруг шеи так глубок, что проступали литые, волнуемые частым дыханием, груди. Чуть пониже шеи Петр успел разглядеть шероховатое пятнышко родинки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});