Вторжение - Василий Соколов

- Я что-нибудь сделала не так, да? - в свою очередь полушепотом, застенчиво спросила Верочка.

Наталья не ответила. Уставилась глазами в пол, в одну точку, боясь выдать смятение, и только чувствовала, как щеки ее полыхали огнем, хотя в темноте вряд ли могла заметить это младшая, совсем еще не искушенная в любви, сестренка.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мятежна весенняя ночь, не скоро тихнут ее звуки, до самой зари полнится шепотом и говором полюбовным; охватывают душу страстные, необузданные желания, и, кажется, не найдется такой силы, которая могла бы унять их или хоть на время заглушить... И бывает, даже неверная любовь порой в увлечении своем мгновенном прекрасна...

Наталья рано улеглась в амбаре, а не спалось ей: то гремели подойниками бабы, то с грохотом въехала на мост телега, скрипя несмазанными колесами, то волновали сердце забористые девичьи припевки. Гармонист увел стайку девчат куда-то за околицу, а звуки ночи так и не смолкли. С ближнего поля начала вещать перепелка. "Спать пора! Спать пора! - невольно передразнила ее Наталья и усмехнулась: - А почему сама-то не хочешь спать?"

Ночь стояла теплая. От крыши амбара пахло слежалой, видимо изъеденной мышами, соломой. Единственное в амбаре маленькое оконце, выходившее на гумно, было разбито, только снизу торчал невыпавший косяк стеклышка, и через прореху сквозило резкой свежестью ночных трав. Эти запахи волновали, как бы возвращали к утраченной девичьей волюшке, и Наталья не могла заснуть. Ей чудился приезд мужа; она силилась представить Алексея, но, кроме гимнастерки на нем да ниспадающих на лоб волос, ничего не видела. Некогда близкое, милое лицо теперь казалось каким-то расплывчатым, неясным, встающим словно из тумана, и она ужаснулась, что не могла вспомнить, какие у него глаза. "Как будто карие... Нет, светлые. Похоже, ячменные".

Но только ли память была тому виной?

С горечью сознавала она, что муж стал для нее каким-то чужим, и не могла, не в силах была совладать с чувством холодности и отчужденности, которое отваживало ее от мужа. Она пыталась разобраться: что же было причиной? Время? Да. Непрочность отношений в их совместной короткой жизни? Тоже верно. Ведь так мало они пожили, даже как следует не привыкли друг к другу! Но было и что-то другое, о чем она не могла никому сказать. И это другое все сильнее заполняло ее сердце и толкало на мятущуюся, неверную, но, как искра, разгорающуюся любовь, - тоска по мужской ласке.

Она подумала о Петре, и в ее воображении предстал его облик, до того зримый, совсем живой, что она даже привстала, протянула руки в ночи, точно желая приблизить его к себе. Как наяву видела слегка подавшуюся вперед его рослую фигуру, пересыхающие губы, которые он имел привычку часто облизывать, и глаза - о, как поражал он ее силой своих упрямых глаз!

"И чего я упрямилась? Ведь он же звал пойти на танцы, а я спать..." с досадой подумала Наталья и прилегла на жесткий, набитый сеном тюфяк. Ну, а что толку? Я же не могу... не могу перешагнуть через совесть, продолжала она рассуждать, но тотчас опять в ней взыграли чувства: - Да и он какой-то! Ни разу не расстроил... Тюлень мой! - усмехнулась она, невольно подмигнула, вообразив его перед собой.

Тяжелая и грустная темнота прикорнула в амбаре - ей казалось, что уже близко к рассвету. Она укрылась с головой одеялом, быстро согрелась и начала засыпать.

Несколькими минутами позже услышала осторожные шаги под оконцем, потом стук в дверь.

Она открыла глаза в спокойном ожидании, зная, что в такую пору иногда приходит с игрищ Верочка и, прежде чем идти спать, заходит к ней на минутку поделиться секретами. И хотя секреты у нее до смешного наивные, Наталья все равно была рада в разговоре с ней отвести душу. "Но почему она молчит? Ах, шутница, напугать захотела!" - подумала Наталья и окликнула ее.

- Наташа, открой! - услышала в ответ мужской голос, приведший ее в оцепенение.

Стук в дверь повторился, и следом - негромкий, умоляющий голос:

- Не бойся. Это я, Петр! Отвори...

Вскочила, свесила Наталья с шаткой кровати ноги, а в душе - смятение. Впустить или нет? Ведь только сейчас думала о нем, коротая свое одиночество, а чего-то боялась... Она убеждала себя, что Петр не решится тронуть ее, но в мыслях она же дозволяла ему и большее... А вот теперь он стоял за дверью. "Слава богу, что Верочка не пришла. А так бы... ужас какой!

Она еще колебалась.

- Наташа, да ты что в самом деле? Не узнаешь?

- Чего тебе?

Тишина. Долгая, надломная тишина.

- С тобой хочу... побыть...

Вдруг она представила его глаза. Огнисто-горящие... Упорные... В трепетном ожидании чего-то она подошла к двери, секунду-другую еще колебалась, обжигаемая стыдом. "Нет, нет... Что я делаю! Не надо", а рука между тем машинально тянулась к щеколде. Вот она слегка коснулась холодного металла. "О, господи... Прости меня", - и наконец с решимостью отдернула щеколду.

Блеклый свет луны воровато прокрался в амбар, выхватив ее из темноты - нагую, в короткой сорочке. Ее широко открытые, ждущие глаза встретились с его взглядом, и не успела опомниться, как очутилась в его объятиях, сильных, сдавивших дыхание.

Наталья вся исстрадалась в мучительно сладком томлении и сама вдруг прильнула к нему, обнимая теплыми руками и целуя. Петр обхватил ее, приподнял и, нежданно покорную и обмякшую, снес на скрипучую кровать.

Разомлевшая и усталая, Наталья до самого утра еле крепилась, не смыкая глаз. Она еще не сознавала, что украденное ею счастье мимолетно, но хотела, чтобы продлилось и это тепло, и эта приятность лежать с ним и чувствовать его близость. И когда сквозь оконце прокрался дремный рассвет и на крыше амбара волнующе заворковали голуби, она спохватилась, начала будить его.

Дергая за плечо, Наталья шепотом просила:

- Петенька... Встань! Как бы нас не увидели...

Поднялся он в одно мгновение. Быстро надел сапоги и, виновато прощаясь, взглянул ей в глаза, - в них стояла такая печаль, что Петр с трудом подавил в себе жалость. Тихо ступая, он вышел из амбара.

В лицо ему дохнула свежесть пробудившегося утра. Все блестело, все играло. На подсолнухе, в шероховатых складках листьев, крупными слезами лежала роса.

Позади двора Завьялов перелез через забор и побежал по росистой стежке.

У речки остановился, бодрый, довольный, будто впервые ощутив, как все цветет, пробуждается и, кажется, сам воздух звенит. Под ракитой, растрепанно свисавшей над темным омутом, плеснулась рыба. С невольным увлечением он склонился над берегом - мелкие рыбешки, словно прокалывая гладь воды, подпрыгивали, носились стайками, вспыхивали блестками серебра.

Побагровел, все гуще стал кровенеть восточный край неба, и кажется вот-вот вырвется оттуда солнце и расправит над землей свои огненные крылья.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});