Ангелотворец - Харкуэй Ник

Флагшток без чувств осел на пол, выскользнув из ее объятий. Все ошарашенно уставились на Эди.

Одарив их широкой сытой улыбкой, она вышла из кубрика.

– Елы-палы! – воскликнул Шибздик. – Она ж его вырубила! – И добавил, мгновенно приспосабливаясь к новым условиям, как и положено истинному британскому Томми [24]: – Ха! Слышь, Тодзе [25], берегись, мы везем тебе ведьму! Чертовка с островов наведет на тя порчу! Наша личная Кровавая Графиня!

Теперь, во дворце Опиумного Хана, Флагшток прикидывает, как именно их операция может пойти не по плану.

– Лан, – твердо произносит он. – Авось, обойдется.

Джеймс Банистер, капитан второго ранга Королевского военно-морского флота, в одной руке держа неизвестный заморский фрукт, а в другой – ложечку слоновой кости, вонзает последнюю в первый и размышляет, что настоящий секретный агент давно бы покончил с этой историей, воткнув оную ложечку в куполообразный лоб Сим Сим Цяня. Увы, устроить ложечное побоище куда труднее, чем это изображают в «Мальчуковых комиксах», а Опиумный Хан широко известен своим умением постоять за себя. Опять же, в зале наверняка присутствуют незримые хитро размещенные лучники, которые почти наверняка положат своевременный конец любой попытке причинить их хозяину мало-мальски серьезный вред.

Своей текстурой заморский фрукт напоминает вареную рыбу, а во вкусе присутствуют нотки манго, имбиря и соли. Опиумный Хан называет его огненной грушей. По всей видимости, произрастает она только на берегах великой реки Аддэ, несущей свои воды в дельту Дакки.

– В непросвещенные времена народ считал, что это – икринки гигантского сома, – рассказывает Сим Сим Цянь. – Согласно поверью в плодах, приготовленных особенным образом, содержится Эликсир Божественного Бессмертия. А сушеные цветы ценились как мощный… афродизиак.

При этом слове Джеймс Банистер моментально настораживается и бросает взгляд на Сим Сим Цяня. Смотрю, ты знаешь толк в театре, не так ли?

– Плоды совершенно безвредны, уверяю вас, капитан. На пути от реки до моего стола их пробует множество людей, каждому из которых даны строгие указания.

О да, мрачно думает Эди, скрываясь за усами Джеймса Банистера, уверена, так и есть. Внутри расплывается приятное зудящее тепло. Фрукт либо частично ферментирован, либо пропитан – в лучшем случае – самогоном. Одна короткая, но надолго запомнившаяся неделя обучения у Абеля Джасмина была посвящена изучению амфетаминов и малоизвестных ядов с обязательной проверкой их действия на себе. Эди помнит характерный гул в молярах и как нестерпимо хотелось орать на всю округу свое имя и быть объектом всеобщего поклонения. Что ж.

Джеймс Банистер демонстративно прожевывает и глотает последний кусочек огненной груши. На тарелке остается лишь пустая оболочка.

– Какой ядреный аромат, – без особого восторга бормочет он. – Здесь так жарко от газовых ламп?

Опиумный Хан делает жест рукой, и расторопные прислужники уносят со стола остатки фруктового пира.

– Боюсь, капитан, дело в климате. Газ у нас для освещения и, быть может, для экспорта в… дружественные страны. На данный момент мы не знаем, есть ли в недрах Аддэ-Сиккима большие залежи нефти, но это вполне вероятно. Само собой…

Закончить он не успевает: в дальнем конце зала раздается шум, на месте резчика появляется двойное кресло, похожее на трон или кушетку, и прислужники начинают спешно раскладывать приборы и подушки под многократно повторяющийся трубный рев. Где-то вдали гремит гонг.

– Вам выпала большая честь, – произносит Сим Сим Цянь слегка взволнованным голосом. – Великая красавица, всеобщая любимица и роза Аддэ-Сиккима, моя мать, решила почтить нас своим присутствием. Добрый вечер, матушка.

Он вскакивает и стремительно подходит к паланкину, который вносят в зал два широкоплечих мужа. Наклонившись, церемонно целует крошечный ворох пышных оборок, и тот раскрывается, являя взору мертвенно-бледную, словно заиндевевшую старушку – должно быть, автора того самого письма, вдову по прозвищу Шалая Кэтти. Она предостерегающе вскидывает руку и отворачивается.

– Мы в ссоре, – спокойно поясняет Опиумный Хан. – Не буду утомлять вас семейными дрязгами, они представляют интерес разве что для историков.

– Убийца, – безучастно отвечает старушка.

– Что за чепуха, мама, – равнодушно произносит Сим Сим Цянь. – Не будь так жестока.

Шалая Кэтти очень невелика, и кресло проглатывает ее целиком. Неграциозно плюхнувшись на подушки, она почти полностью в них исчезает.

– Враждебность матушки объясняется тем, что психиатры называют смещенной агрессией, – вещает Сим Сим Цянь, усаживаясь на место. – Она считает, что я не выполнил долга – не сумел произвести на свет наследника, – и приписывает свое недовольство ложному воспоминанию из далекого прошлого, где оно помогает ей смягчить вину выжившего. Человеческий ум так изворотлив!

– О, я тоже этого не одобряю, – отзывается Джеймс Банистер. – Все эти глупости Фрейда и прочей шушеры – не пользы ради, а забавы для.

Сим Сим Цянь фыркает.

– В самом деле!

Вдова немного успокаивается и подзывает одного из носильщиков. Тот по ее приказу расставляет мебель в столовой так, чтобы почти полностью скрыть ее от глаз сына.

Опиумный Хан продолжает:

– Наследники невольно заставляют задуматься о передаче власти. Они приходят на смену отцам, понимаете? В таких делах спешить нельзя.

– Хотите успеть состариться?

Опиумный Хан улыбается.

– Чтобы совершеннолетие отпрыска совпало с наступлением моей недееспособности?

– В некотором роде. Разве вы не это имели в виду?

– Буду с вами откровенен: я хотел сказать, что должно подрасти следующее поколение, на глазах которого я истреблю тьму людей и наглядно продемонстрирую, какая участь ждет всех желающих сменить меня на престоле, когда мысль о необходимости наследника прочно поселится в умах аддэ-сиккимцев.

Джеймс Банистер обращает на него недоуменный взгляд.

– Кажется, вас слегка заносит, старина, – после небольшой паузы бормочет он.

– Не соглашусь, – отзывается Сим Сим Цянь. – Да, мера суровая. Однако богоугодная и даже богоподобная, не находите?

– Только если вы о языческих богах, Хан.

– Поневоле задумаешься. И я часто думал об этом в детстве. В Библии сказано, мы – как боги, потому что знаем добро и зло. В этом отчасти состоит наш грех. Но я убежден, что наиболее ярко выраженная черта Бога, самое явное его проявление, с которым человек сталкивается чаще всего, – это Его молчание. Великое, божественное невмешательство в наши дела. Христиане вам скажут, что Господь наделил нас свободой воли, капитан Банистер, и не преминут тут же добавить, что убеждены в его существовании, ибо Он постоянно живет в их сердцах и говорит с ними посредством знаков. Что ж, я не верю в знаки, а мое сердце годится только для того, чтобы качать жидкость по венам. Если однажды в нем кто-то поселится, я умру от нехватки крови. Посему я придумал замечательный проект, капитан Банистер. Я решил узнать наверняка. Я стремлюсь стать ближе к Богу.

– Похвальное стремление.

– И уникальное. Я – единственный из смертных, кто хочет стать ближе к Богу, уподобившись ему. На свете есть тысяча священных книг, и на каждое из слов в этих книгах приходится по десять тысяч священнослужителей, пророков и толкователей. Они не открыли ничего, что можно утверждать наверняка. Софистика цветет пышным цветом, демагогия правит бал. Суесловие – общепринятая норма. Искажение истины в порядке вещей. Я… иссекал эту гниль из многих, кого встречал на своем пути. И в конце они становились честными людьми. Но за все это время я выяснил лишь то, что нам ничего не известно о Боге.

– Мы даже не можем знать, существует ли он!

– Именно. И все же я верю, что он есть. Мой единственный догмат. – Сим Сим Цянь иронично улыбается – скорее, кривит губы. – Мое внутреннее чувство Вселенной, то, как все в ней взаимодействует со всем, совпадения и случайности, закономерности эволюции убеждают меня в этом. Я вижу часы и, желая понять их устройство, беседую с их создателем. Для некоторых ученых, философов, теологов это убедительный довод. Для других – нет. Мне довольно собственной веры. Однако… природа Бога, капитан Банистер, остается для меня тайной. Господь непознаваем. Безмолвен. Недоступен.