Ангелотворец - Харкуэй Ник

«Купара» содрогается и издает отрывистый лающий звук, проходя так называемый «термоклин». Эди не знает, что это, но ощущение такое, будто судно подскакивает, как на речных порогах. Всякий раз она невольно вспоминает, что находится глубоко под водой и очень далеко от дома. Нестерпимо хочется согреть кости. Она сидит на глубине ста футов в железной сигаре, битком набитой работающими матросами, – так с какой стати здесь так холодно, черт побери? Хоть обогреватель у Аманды Бейнс проси…

Вообще-то она знает, почему тут холодно. Теплоотвод – серьезная проблема на подводных лодках, а на «Купаре» тем более: она огромная и нашпигована сложным оборудованием, включая шифровальную машину, которая разогревается так, что в Англии девушки-операторы вынуждены были работать на ней в одном (скромном) нижнем белье. Будучи рескианской субмариной, «Купара» оснащена хитрой системой охлаждения. Между внешним и внутренним слоем постоянно циркулирует вода, которая служит и иной, менее очевидной цели: помогает судну маневрировать. Поскольку вода не поддается сжатию, она еще и увеличивает прочность корпуса. Система охлаждения «Купары» – гордость Хранителя, его самое большое достижение. Аманда Бейнс называет ее Сетью Посейдона и едва заметно улыбается, потому что она – капитан единственной в мире подводной лодки с такой системой. Поистине гениальное изобретение.

Именно из-за него в каютах жилого отсека стоит такой холод.

Ни на миг не забывая, какая толща воды сейчас над ними, Эди скидывает с себя форму. Она ступает осторожно и отчего-то боится опираться на стены – не дай бог проткнет бронированную шкуру и потопит лодку. Бред. И все же она не в силах отделаться от этого болезненного страха, выбросить из головы образ трескающейся яичной скорлупы.

Эди закутывается в одеяло и засыпает, отчаянно мечтая о друге, что познается в беде, а вообще-то – о любовнике, что познается в постели.

* * *

Джеймс Эдвард (Эди) Банистер с мечом на бедре идет по трапу «Купары». У него на ногах очень черные и очень блестящие сапоги, они уверенно печатают шаг – именно такой должна быть поступь сына Империи, взращенного на спортивных площадках Итона [22]. Пусть школа не сумела ни обучить его древнегреческому с математикой, ни привить ему сострадание, все же она замечательно подготовила к предстоящей службе, наделив чудовищным высокомерием. Куда бы ни шел он, при дворе какой бы заморской страны ни появился, всюду его хранит теплая тень Генриха V и королевы Виктории, всюду ему покровительствует Шекспир – бойтесь, язычники!..

– Шлюпка готова, капитан Банистер, – без намека на юмор рапортует Аманда Бейнс. – Полагаю, вы уже знакомы с этими солдатами?

О да, еще бы. Четверо очень очень не очень хороших учеников госпожи Секуни, кое-как прошедших ее испытания, стоят перед Эди на вытяжку в полном обмундировании.

– Да, капитан, – тихо отвечает Эди.

– Тогда вперед, Джеймс. Удачи!

В длинном бордовом «роллс-ройсе» с серыми кожаными сиденьями ее ждет вежливый водитель по имени Та. Та заверяет пассажира, что поездка пройдет без происшествий. Прячущаяся за усами Джеймса Банистера Эди гадает, о каких происшествиях может идти речь. Она оглядывается на дорогу и успокаивается, заметив машину со своей свитой – небольшим отрядом головорезов из наиболее воинственных графств Англии.

По обеим сторонам очень прямой и очень ровной дороги тянутся вишневые деревья. Идеальная дорога посреди бесплодных песков. Раз капитан Банистер замечает на обочине старушку, которая подбирает с дороги камень. Оглянувшись, Эди успевает увидеть, как женщина нагибается снова, и снова… Похоже, это ее работа.

– Кайгул-хан – очень прогрессивный правитель, – гордо говорит Та. – Он убежден, что трудиться должны все.

– Понятно.

– Притом трудиться на благо общества. Эта авеню – часть работ Кайгул-хана по модернизации страны. Вишневые деревья завезли из Японии. Самые красивые вишневые деревья в мире! Высажены парами.

– Кайгул-хан убежден, что его страна достойна лучшего, – кивает Джеймс Банистер.

– Да, и что будущее – за инженерией. Без инфраструктуры наша страна не выживет в новом мире. Мы используем только современные строительные технологии. Никаких слонов.

– Ни одного?

– Ни единого.

– Как жаль.

– Кайгул-хан не питает восхищения к слонам. Он говорит, что они ленивы и не умеют обуздывать свой гнев. Он был вынужден посадить нескольких на кол за отказ служить в его армии мира. Слоны – пережиток. Скоро в Аддэ-Сиккиме не останется ни единого слона.

Джеймс Банистер замечает, что на последних словах водитель слегка поперхнулся, но не спешит развивать тему.

– Очень мудрое решение.

– И разумеется, все люди нашей страны стремятся внести посильный вклад в великий проект Кайгул-хана, – решительно заявляет Та.

– Разумеется.

– Одни лишь заграничные разбойники не желают, чтобы мы процветали. Они подстрекают народ к мятежу и беспорядкам. И пираты Аддэ тоже.

– Да, пираты – нехорошие люди.

– Вот именно. Нехорошие. – Та горячо кивает.

В промежутках между гордыми импортными деревьями виднеются убогие хижины и хмурые люди.

В голове Эди звучит голос Абеля Джасмина: «Не пытайся бороться с несправедливостью, Эди. Сейчас мы боремся за выживание. Творить добро будем позже. Главное – выжить».

Как ни прискорбно, Джасмин прав. Она берет себя в руки, подкручивает накладные усики и пытается мыслить так, как подобает бравому отпрыску Империи.

От Врат Смирения – через них просители входят в тронный зал Опиумного Хана – до возвышения, на котором восседает в окружении гурий и евнухов Сим Сим Цянь, ровно сорок шагов. Зал освещен рядами газовых ламп – крошечных, пышущих жаром шаров, – перемежающихся странными ультрамариновыми спиралями. Мотыльки и мухи, влетая в них, трещат и искрят. Ковровая дорожка из лавандового шелка упирается в усыпанный рубинами золотой брус, на котором гостю надлежит преклонить колени. Англичанин Банистер снимает фуражку и убирает ее подмышку. Он уже любезно отдал меч и пистолет прислужнику слева. Оставив личную охрану из четырех человек у входа в зал, он идет по ковровой дорожке – медленно, но не церемонясь. Опиумный Хан внимательно следит за его шествием мимо крепких колонн в мозаичных узорах, создающих иллюзию, что каждая выточена из цельного куска мрамора, мимо величественных золотых статуй, изображающих подвиги Хана (с необходимыми правками), мимо музыканта, играющего на органе личный гимн правителя, и, наконец (здесь просители бывают окончательно сражены увиденным), по мостику через расселину с неровными краями – дна ее не видно, так она глубока, но во мраке то и дело вспыхивают синие огни, и оттуда доносится тектонический шорох, будто вздыхает спящий дракон. По стене за спиной Опиумного Хана раскинулась паутина тех же синих спиралей. Они тянутся во все стороны подобно конечностям многорукого бога. Рядом с троном появляется ощущение, будто входишь в грозовое облако: волосы на теле встают дыбом.

Командир Банистер подходит к брусу и уважительно склоняет голову перед Ханом.

– Его Британское Величество приветствует вас, – коротко здоровается он легким, даже высоким голосом. Кайгул-хан знает, что за английскими аристократами водится некоторая женоподобность.

Прислужник кашляет.

– Обычно посетители преклоняют колена перед Кайгул-ханом, – говорит он.

– Я – не обычный посетитель, – изящно отвечает молодой человек, снисходительно улыбаясь. – Я – специальный представитель Британской короны и никогда, ни перед кем не встаю на колени. Не делал этого ни в Пекине, ни в Москве, и здесь не встану. Хотя, пожалуй, я мог бы встать на колени перед Доном Брэдменом. Превосходный бэтсмен. Согласны со мной, Хан? Брэдмен хорош?

– Брэдмен великолепен, капитан Банистер. Впрочем, мне всегда кажется, что добросердечие Ларвуда исключает возможность настоящих столкновений.

– Почему же?