Трогать запрещено (СИ) - Коваль Алекс

– Почему? Мы ведь не сделали ничего плохого…

– Такой у тебя идеал мужчины, Юль?! – взрывается па. – Трус и лжец? Я думал, мы с матерью воспитали тебя лучше!

– Что? О чем ты? Дан не такой! – вспыхиваю я. – Почему ты называешь его трусом?!

– Потому что, будь он мужиком, он бы честно пришел и все мне рассказал. О тебе, о себе и о вашем гребаном романе. Так поступают взрослые мужики, Юля. А не шкерятся по базам, заставляя наивных маленьких дурочек лгать своим родителям!

– Я не маленькая дурочка, папа! И он хотел! Богдан хотел все тебе рассказать сразу!

– И что же такого случилось, что запал пропал?

– Я случилась! Это я попросила Титова молчать. Он приехал ко мне тридцать первого декабря, чтобы признаться в чувствах. Он собирался уехать, чтобы не портить нам праздник. Я не дала, понимаешь?! – выпаливаю на духу. – И молчать до этой поездки на базу тоже попросила я. Это я виновата, Богдан тут совершенно не при чем!

– Не надо его выгораживать, – морщится па. – Он мужик, Юля. И он должен нести ответственность за свои поступки. Тем более в вашем случае, когда тебе, прости господи, двадцать, а ему сорокет.

Я упрямо сжимаю кулаки и не думая отступать:

– Я никого не выгораживаю. Подумай сам, сколько лет ты знаешь Богдана? Разве это в его характере – прятаться? Нет!

– Это, кстати, отдельная тема, – ухмыляется. – Юля, серьезно? Чем ты думала? Ты себе хоть отдаленно представляешь, что из этих отношений станет через десять-двадцать лет? Мы не молодеем.

– Думала. Не надо разговаривать со мной как с ребенком, – дую губы. – Я все понимаю, и то, что будет через десять лет, меня мало интересует. Я хочу жить и любить здесь и сейчас, ясно?

– Ясно, – кивает па. – Характером вся в мать. Взбалмошная фантазерка в розовых очках, – прозвучало на выдохе с небывалой нежностью. – Все-то у нее существовало по закону чувств. Законы логики отметались сразу.

– Раньше тебе это нравилось,

– А кто сказал, что сейчас мне это не нравится? – еще один короткий взгляд в мою сторону. – Но одним сердцем жить нельзя. Иногда надо включать мозги, – неодобрительно качает головой па. – Твоей матери я тоже это говорил.

– И что это значит? – ощерившись, как ежик, сажусь в пол-оборота к родителю в ожидании развернуто-нравоучительного ответа.

В такие моменты умудренные опытом взрослые любят выдавать нудные лекции, подстраивая собственных детей под вбитые их консерваторами родителями стандарты. Секс – это стыдно, дети – это цель существования женщины, жить вне брака – позорно и прочее бла-бла.

Я уже морально готовлюсь отбиваться, выгрызая собственную правду зубами. Но папа молчит. Задумчиво поглядывает в зеркало заднего вида. Богдан все еще едет за нами. Я не вижу это, но знаю. И только долгие пару километров спустя, нервно тарабаня пальцами по рулю, Степан Аркадьевич говорит:

– Юля, я не вечен, и всегда рядом с тобой быть не смогу, чтобы опекать и защищать.

– Что это за резкая смена темы? – хмурюсь я, стягивая с шеи шарф. В салоне неожиданно становится душно. По спине пробегает нервный холодок. Атмосфера в машине уже не такая напряженная, какой была по началу, но все равно неуютно. Так, наверное, и должно быть, когда вы с родителями говорите по душам. Тем более, если этот родитель – папа.

– Это не смена темы, а развернутый ответ, почему иногда надо думать головой, а не только сердцем.

– Не вижу связи.

– Жизнь не стоит на месте, и в наше время опираться только на чувства, как минимум, глупо. С каждым годом они все больше обесцениваются, и в игру вступает расчет, Юль. Везде. Не только в отношениях, но и в бизнесе, в работе, на сцене, если тебе угодно. Ты нужен, пока выгоден.

– К чему ты клонишь? Выдашь меня замуж по расчету? Сбегу!

– Я похож на отца-тирана? – наконец-то вздергивает уголок губ в легкой улыбке па.

– Нет…

– Ты влюбилась, понимаю. Пойти против тебя я не могу, так же, как и запретить тебе любить Титова, даже несмотря на то, что у вас разница в двадцать лет.

– Если любишь, это и не разница вовсе! – вставляю свои пять копеек, машинально теребя кулон балерины, подаренный мне Богданом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ты моя единственная дочь и единственный родной человек. Я тебя люблю и боюсь потерять. Но я должен быть уверен, что человек, который рядом с тобой, надежен и верен.

– Богдан надежен. Ты же знаешь его, пап!

– Я знаю Титова как друга и бизнесмена. А Титов как мужчина – это немного другое.

– И? За ним водятся какие-то грешки? Ну, так это в прошлом!

– Мне бы твою слепую веру в людей.

– Я, может быть, и не знаю Богдана столько лет, сколько вы дружите, но точно знаю, что он человек чести и слова. Это я первая пришла к нему, в чувствах распинаясь. Я провоцировала и не отпускала, даже когда Богдан, как заведенный, повторял, что не подходит мне и что тебе это не понравится. Я тут злой гений, па, – посмеиваюсь, – Титов до последнего отталкивал меня.

– Идиот, что еще могу сказать? Такое золото и оттолкнуть.

– Это одобрение? – расплываюсь я в улыбке.

– Лирическое отступление, – бурчит папа. – Не так быстро, юная леди.

– Он из-за меня бросил свою Илону. Переедет в Питер. Уже решает этот вопрос.

– Надо же, и тут уже все распланировали? Охренеть! А на свадьбу вы меня вообще приглашать планировали? Или поставили бы перед фактом?

– Мы хотели сегодня, по возвращении в город, сразу во всем тебе признаться. Честно! Дай нам шанс! – как в детстве, складываю ладошки у груди, умоляя. – Пожалуйста, пап! Дай Богдану возможность все тебе объяснить. Прошу! Я очень, очень сильно тебя люблю! И его… его тоже люблю, понимаешь? Я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались.

Папа вздыхает. Какое-то время мы едем молча. У меня все еще гулко колотится сердце в ожидании его вердикта, но мы уже не рычим друг на друга и воздух не искрит от напряжения – это плюс. Степан Аркадьевич “переварил” ситуацию и перебесился – это тоже плюс. Но Богдан все равно успел получить по лицу – это минус. Как он там? Злится? Расстроен?

Снегопад на улице усиливается, заметая лобовое. Щетки с жужжанием работают без остановки. За окнами сплошной непроглядный лес. Я только немного расслабляюсь и тут слышу:

– Врунье-подруге своей звони.

Сердце ухает в пятки.

– З-зачем? И ее будешь ругать? Ника тут с…

– Ее за пособничество выпороть мало! Но нет, устройте себе девичник.

– Зачем… – осторожно интересуюсь.

– Затем, что нам с твоим “суженым” нужно очень серьезно побеседовать. Возможно, на повышенных тонах и не смущаясь в выражениях.

– А…

– Без тебя, принцесса.

– Эм, – достаю дрожащими пальцами телефон из кармана, – только не вздумайте больше драться, ладно?

– Может быть, я и вспылил, но Титов заслужил удар в челюсть. В следующий раз хорошо подумает, прежде чем мне врать, тем более, когда дело касается моей дочери.

– Он не врал, я же говорю! Это я…

– Что ты, Юля?! Дуло к виску приставила и заставила молчать? Титов не каблук, он мог поступить в этой ситуации правильно, сразу мне все рассказав, вопреки твоим уговорам, если ты так хочешь. Это был его выбор заткнуться и соврать. Как бы тебе не хотелось верить в обратное.

Я поджимаю губы, замолкая. Чувствую, если продолжу упорствовать – злость папы зайдет на новый виток. А мы только-только достигли шаткого, но равновесия. Не будем снова будить в родители зверя.

– Хорошо. Я напишу Нике.

– “Привет” ей от меня пламенный передай, – зловеще зыркнул на мой телефон родитель.

Ох, чувствую Веронике ему под руку сегодня тоже лучше не попадаться. Ни сегодня, ни завтра, ни ближайшие пару-тройку недель…

Созвонившись с Никой, я “туманно” обрисовала ситуацию, и мы договориваемся встретиться у знакомого СПА-комплекса. Благо, подруга понимает меня с полуслова и даже не думает отнекиваться. Потом быстро набираю Дану смс:

Юля: “Папа выпроваживает меня из дома. Ждет тебя на тет-а-тет. Берегись! Он уже немного успокоился. Пожалуйста, постарайтесь без членовредительства! Люблю”.