Погонщик волов - Эрвин Штриттматтер

Деревня и усадьба проснулись к новой жизни. Повсюду бродят люди. У каждого есть какое-то дело. Для человека весна вроде кнута. Карлина Вемпель с тяжело груженной тачкой, шатаясь, бредет по дороге. Вот и она не умерла за зиму. Глянь-ка, а вон и смотритель Бремме, этот гномик юркнул в поле, поскреб землю в одном месте, поскреб в другом, и голосок у него дребезжит, будто лопнувшая часовая пружина.

А вот и торговец Кнорпель, маленький, седобородый, с бегающими глазками под низко нависшим лбом, который сплошь изборожден морщинами забот. Кнорпель не ходит, Кнорпель шмыгает. Он раскланивается, он болтает, изображает благодетеля, что-то заносит в свои тетрадки и все же остается чужаком на деревне. Есть люди, которые говорят, будто Кнорпель очень богат. Есть, напротив, такие, которые утверждают, будто он беден, как церковная крыса среди зимы, и до сих пор не помнит себя от радости, что ему удалось по дешевке откупить лавку покойной Крампихи.

Густав Пинк, председатель местного отделения социал-демократической партии, — один из тех, кто Кнорпеля на дух не переносит.

— Выходит, я затем добываю в шахте свои гроши и отношу их к нему, чтобы он мог разгуливать в крахмальной рубашке. Так, что ли?

Пинк предпочитает покупать для себя всякую мелочь в шахтерской лавке. Но, бывает, он забудет купить солодовый кофе или там булавки, и тогда фрау Пинк начинает причитать, что, мол, как далеко ходить до шахты, только подметки сбивать, после чего покупает всю эту мелочь у Кнорпеля. С непостоянных покупателей Кнорпель всегда берет на один-два пфеннига больше. Густав Пинк не знает, что его жена иногда делает покупки у Кнорпеля.

— Это пришлый кровопийца… от меня… да ни единого пфеннига, — выхваляется он.

Да-да, уж этот Кнорпель. Кстати сказать, Кнорпель ни в грош не ставит ферейн ветеранов.

— Детские забавы, — приговаривает он, — каски бумажные, винтовки деревянные.

— Он так говорит, этот торгаш, потому как сам войны не нюхал, — объясняет Шуцка Трубач, который председательствует в ферейне ветеранов. — Он отродясь не был солдатом, вот его и гложет. Только и всего. Мужичок с ноготок.

Но жена Шуцки Трубача, несмотря на это, покупает у Кнорпеля селедку, и повидло, и прочие хозяйственные мелочи.

Каждое воскресенье, о приходе которого господь бог возвещает ударами колокола по головам верующих, Кнорпеля можно видеть в церкви. На этом настаивает жена Кнорпеля. Чтобы угодить жене, он, мол, и отсиживает в церкви положенное время. Злые языки утверждают, будто он никогда не берет с собой молитвенник, будто под мышкой у него зажата расчетная книга и будто во время богослужения он ведет свою бухгалтерию.

Кнорпель не является также и членом социал-демократического ферейна, потому что Густав Пинк — председатель этого ферейна — у него не покупает, а поддерживает кооперативную лавку. Зато Кнорпель — член велосипедного ферейна «Солидарность».

— Все едино клуб для красных, — высказывается на этот счет управляющий Конрад.

Члены правления долго ломали голову, когда решали вопрос о приеме Кнорпеля. Дело в том, что велосипеда у Кнорпеля нет и не было и ездить на нем он, соответственно, не умел. Голову они ломали до тех пор, пока кого-то не осенило, что ферейну очень полезны платежеспособные члены. Кнорпеля приняли.

В качестве нового члена Кнорпель на очередной встрече был удостоен танца в свою честь и за это поставил остальным членам бочонок пива.

— Уж не мог заказать солодового, — ворчала его желтокожая жена, — ты ведь знаешь, у меня душа не принимает эту горечь.

И тут Кнорпель заказал еще кружку солодового пива специально для своей жены.

«Пусть вам в долг отпускает серый волк» — такой плакатик выставлен у Кнорпеля в лавке. Кнорпель и в самом деле никому ничего в долг не отпускает. Лавочница Крампе, правда, отпускала, но это уж ее дело.

— Мои поставщики тоже не ждут денег, — говорит Кнорпель. Он расплачивается сразу, как только получит счет, и за это поставщики предоставляют ему два процента скидки. Так стоит ли лишаться такого очевидного преимущества из-за этой голи перекатной?

К пиву, которое Кнорпель поставил велосипедистам, приложился также и Густав Пинк. Это было неизбежно. Потому что Густав Пинк не только председатель социал-демократического ферейна, но и казначей в рабочем велосипедном ферейне «Солидарность».

— Если он может пить мое пиво, значит, может и покупать у меня в лавке, — оскорбленно заявил Кнорпель. — В кооперативе, между прочим, тоже в долг не отпускают. Каждому его гроши дороги.

Шульце Попрыгунчик заявил о своем выходе из местного социал-демократического ферейна, поскольку там не захотели сделать его тамбурмажором.

— Он ведь просто рожден быть тамбурмажором, — угодливо распинался Гримка, потому что за всякий урок на трубе либо барабане Шульце давал ему пятьдесят пфеннигов сверх положенного.

— Ты почему выходишь? — спросили его на собрании, когда он положил на стол свой членский билет.

— Потому… потому что не может социализм переделать весь мир к лучшему. Чепуха это все. Надо для начала… для начала навести порядок в собственном доме. А наш дом — Германия. Когда у нас будет порядок, другие смогут брать с нас пример, потому как мы всегда были цивилизованной нацией… а дерьмо… так сказать, грязь всего мира… собственно говоря…

Ропот, покачивание головой.

— Он небось стакнулся с парнями в куртках, — бросает кто-то.

— Господи, да назначьте его барабанщиком, и никуда он от вас не денется! — выкрикивает другой голос.

Но Шульце Попрыгунчик берет свой членский билет со стола и еще раз с размаху шмякает его об стол.

— Нет, все равно уйду.

А что же Бер, булочник? Бер состоит в социал-демократическом ферейне, в велосипедном ферейне «Солидарность», в ферейне ветеранов, в кегельклубе и в ферейне курильщиков. И ни один из ферейнов его ни в чем не может упрекнуть.

— Ах, все эти членские взносы — это же просто наказанье божье, — порой вздыхает фрау Бер, стоя за прилавком, — но ничего не поделаешь, приходится, если хочешь сохранить клиентуру.

Булочник враждебно настроен по отношению к хозяину имения, потому что тот велит покупать булочки для своего стола в городе. Бранит он также крупных купцов и торговые дома, потому что своими низкими ценами те загоняют в гроб мелкого ремесленника. Порою, когда Бер бывает на взводе, он обнимается с Густавом Пинком и ставит ему рюмочку.

— Чтоб ты знал, — говорит он Густаву Пинку, — чтоб ты знал: я всегда стоял за маленьких людей, стоял и стою. Я всегда отпускаю в долг, если человек не может сразу вытащить гроши из кармана. Слава тебе господи… я не веду себя как… как иные прочие… Но вот ваш корперитив… Скажи ты мне, ради бога, с какой стати вы включили корперитив в свою программу?

Что прикажете отвечать на это Густаву Пинку? Пинк бормочет что-то невнятное насчет мировоззрения.

— На весь мир ты никогда и не взирал, — замечает булочник, — не взирал и взирать не можешь, просто ты где-то это вычитал, а корперитив заводить ни к чему.

Заявляется один из членов военного ферейна ветеранов и хочет чокнуться с Бером:

— Твое здоровье!

— Твое! Да, то были времена, когда… когда мы служили… в пятьдесят втором… служили… да здравствуют старые однополчане! Ур-ра-а-а!

Старик Мюллер, отец конторщика Фердинанда, ходит, согнувшись в три погибели, так что руки у него чуть не волочатся по земле, и похож он на беловолосую обезьяну. Так вот старик Мюллер плевать хотел на все ферейны, вместе взятые.

— Одна трепотня и ничего больше, — говорит он, — лучше бы работали как следует, тогда бы и ферейны им не понадобились. — Мюллер ни у кого не занимает денег, не пьет, а табак на курево он сам выращивает у себя в садике за мельницей. Старая, крытая соломой мельница вот-вот рухнет.

— Мюллер закапывает свои деньги в ковше под мельницей, — толкует народ.

— Нет, Мюллер бедный, потому что его сын, Фердинанд, стоил ему много денег, когда учился в гимназии. Старый Мюллер до сих пор не может оправиться после тех расходов, — говорят другие.

Мюллер неизменно питает вражду к церкви и к пастору.

— Уж лучше я кликну повитуху, когда надумаю помирать, чем этого чернорясника, — говорит он. — Он и пьянствует, и сам полон всякой скверны…

В деревне Мюллер считается предсказателем погоды.

— Он знает облака и звезды лучше, чем господь бог, — говорят о нем люди. Если кто в деревне затеял какое-нибудь важное дело, для которого нужна хорошая погода, тот для начала справится у старого Мюллера.

— Сегодня у меня в ухе стреляло, — отвечает Мюллер на расспросы, — значит, дня через три быть дождю.

По большей части его прогнозы сбываются, и поэтому он — великое подспорье для деревни, старик Мюллер.