Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт

поощряли. При наступлении нежелательной беременности закон в определенных обстоятельствах не карал тех, кто прерывал ее. Считалось, что для того, чтобы наказать этих женщин, достаточно страданий, которые они испытывали[44]. Однако египтяне почитали ребенка высшим благом. Что более свидетельствует о почитании богов, нежели исполнение их веления? Что важнее для обогащения семьи? И наконец, что более эффективно для роста населения? В деревне или в городе процветание настолько зависело от растущей рождаемости, что законом было предписано, чтобы приговоренную к смерти беременную не казнили, пока она не разрешится от бремени. Палач ждал появления младенца, а затем убивал узницу – считалось несправедливым, чтобы невинный разделял участь виновного; закон напоминал, что за одно преступление двоих не карают, и подчеркивал, что дитя принадлежит отцу в той же мере, что и матери.

Как же действует Мерет? Какой метод она использует? В какой момент вмешивается? Как бы то ни было, теперь я понимал, почему в те вечера, когда моя хозяйка исчезала, она непременно ускользала от преследования: она защищала тех, кто обратился к ней за помощью.

Я не брался судить. Прерывание беременности – это беда. Так же, как и некоторые беременности. Что мы называем трагедией? Сочетание двух драм. Трагедия случается, когда у одной проблемы появляются два решения и ни одно не представляется ни абсолютно хорошим, ни абсолютно плохим. Все относительно. Вопрос прерывания беременности сродни трагедии: сохранить плод есть первое плохое решение, удалить его – второе. Женщине приходится выбирать наименьшее из двух зол.

Через некоторое время меня вновь призвала к себе принцесса Неферу. Когда мне удалось побороть приступ стыда, вызванного воспоминанием о нашей отвратительной ночи, этот знак меня обнадежил: в конечном счете, если женщины отвергают меня, они все же не исключают моего существования в своей жизни – об этом свидетельствует и возвращение Тии. Выходит, вопреки каждодневным разочарованиям, я по-прежнему мог надеяться стереть жалкое впечатление, которое составила обо мне Мерет, и – почему бы и нет? – однажды пробудить ее интерес.

Когда я простерся у ног дочери фараона, сидевшая прямо на ковре Неферу, хотя прошло уже два месяца, прорычала, будто мы расстались только накануне:

– Даже не вздумай начинать сначала!

Неужто она вообразила, что этим огорчит меня? Ничто не обрадовало бы меня сильнее. Она подняла голову – лицо ее поблекло и отекло, веки отяжелели – и внимательно посмотрела на меня.

– Жаль, что мне запрещают взять тебя в мужья. Почему ты никто?

Я не обиделся, понимая, что она делает мне комплимент.

– Какие вести от принца Бенсеннута?

– С Бенсеннутом покончено! Мой брат Сузер воспротивился этому браку.

– А ему-то что за дело?

Принцесса с изумлением уставилась на меня:

– Он будет следующим фараоном.

– Но пока он им еще не стал.

– Верно, он готовится. Когда отец умрет, он займет его место. – Неферу вздрогнула, сцепила пальцы, нервно расправила платье и хрипло добавила: – Ему есть дело.

Ее лицо снова исказил тик. Она со вздохом распрямилась:

– Взойдя на престол и получив двойную корону, он предпочтет, чтобы я еще не была замужем.

Так она иносказательно сообщила мне, что Сузер желает взять в жены свою сестру.

– А ты-то что об этом думаешь?

Неферу помолчала.

– Я?.. – пробормотала она, вопросительно подняв брови.

Разумеется, ей и в голову не приходило, что она сама личность: воспитанная в монархических традициях и задушенная обязанностями, дочь фараона воспринимала себя не как «я», а как часть системы.

– Должно же у тебя быть собственное мнение! – настойчиво подсказал я.

– Мм…

– Есть же у тебя свои желания!

Эти слова еще больше поразили ее. Молодая женщина захлопала ресницами, широко раскрыла глаза и безвольными губами попыталась вытолкнуть четкий ответ:

– Сузер мне не отец. Я не нуждаюсь в его любви.

Осознавала ли она всю мрачную глубину этого признания? Вне своих царских обязанностей Неферу оставалась маленькой девочкой, готовой на все, чтобы завоевать любовь отца, – даже на то, чтобы делить с ним ложе, если он того потребует. Ее терзала жгучая, неутолимая жажда нежности и признания, ради этого она жертвовала своим достоинством, своей телесной и душевной чистотой. Единственной ее целью оставалось привлечь внимание и интерес фараона.

Мне вспомнилось заявление Пакена: «Любовь – это не чувство, а недуг». Какое заблуждение! Недугом является не любовь, а желание любви. Именно отсутствие любви порождает страдания.

– Часто ли фараон бывает здесь?

– Вовсе нет. Он упал с колесницы и переломал руки и ноги, так что теперь прикован к постели. Что за глупость впрягать в колесницу дикое животное! Я регулярно хожу в его опочивальню и забочусь о нем. Он выпроводил всех своих фавориток из гарема, даже Уненес и нубийку.

При одной мысли, что она оттеснила соперниц, хотя речь шла лишь об уходе за выздоравливающим, Неферу испытывала гордость, и это придавало ей сил и энергии.

– А Сузер к тебе наведывается?

У принцессы зарделись щеки, она посуровела и резко ответила:

– Сюда не входит никто. Я сообщила, что больна. – Ее явно раздражали ухищрения Сузера. – Кстати, я и правда больна.

Мне никогда еще не случалось видеть Неферу в добром здравии, хотя ее молодость и твердость характера и могли ввести в заблуждение. Я уже установил, что ее утомляемость является следствием постоянной взвинченности. Впрочем, ее состояние заметно ухудшилось.

– Проконсультируйся с лекарями, – посоветовал я.

– Если бы ты знал, что они делают с фараоном, ты бы этого не предлагал.

Неферу глумилась, хорохорилась – однако я понимал, что она прежде всего не хочет, чтобы кто бы то ни было пытался излечить ее гнетущее состояние. Каким чудом мне удалось преодолеть этот барьер? Несомненно, лишь потому, что она рассматривает меня как полное ничтожество, вообще не считает за человека. Но ведь многим случается исповедоваться первому встречному? Я решил воспользоваться ситуацией.

– Что ты ощущаешь?

Она оценила мою заботу, но все же воспротивилась:

– Ты что, врач?

– Мой отец был целителем, – парировал я, имея в виду Тибора. – Так что ты испытываешь?

– А ты не заметил? Я растолстела. Стала похожа на Туэрис, богиню-бегемотиху!

– Полнота – это не болезнь.

– Я подыхаю с голоду. Постоянно. Ощущаю безумный голод. От малейшего запаха еды просто истекаю слюной. И еще… у меня болит грудь.

– Давай-ка поподробнее, пожалуйста.

– Грудь, – раздраженно повторила она. – И я чувствую боли в животе.

– А приступы тошноты бывают?

Она оцепенела.

– Как ты догадался?

– Менструации есть?

– О, месячные у меня никогда не… то есть я…

Пораженная, она умолкла.

– В общем, нет, у меня их и не было. – В приступе бешенства она закончила: – Кстати, мне это очень