Незнакомец - Кэйитиро Хирано

понравился тон и содержание того, что сказал Кидо.

— Может, он убил его так, чтобы никто не узнал? С таким папашей вряд ли стоит ждать какого-то логичного поведения. Такой тип, когда вспылит, неизвестно, на что способен.

— Когда Хара встретил вашего брата, он, скорее всего, уже носил имя Ёсихико Сонэдзаки. Он уже не был сыном убийцы, приговоренного к смертной казни. И именно поэтому ваш брат согласился обменяться с ним семейными реестрами. В сделке был посредник, не было причин, чтобы убивать человека с целью похищения его данных.

— Все, о чем вы говорите, — это же просто ваши догадки? Простите, но ведь это просто фантазии, у которых нет доказательств. Вы можете это подтвердить? У него была масса причин для убийства. Например, он хотел заставить Дайскэ замолчать, после того как тот узнал о его истинном происхождении.

— Этого не может быть.

— Почему?

— Не думаю, что он был таким человеком.

— Что? Сенсей, не уверен, что с вами все в порядке. Как вы можете это утверждать?

— Потому что я беседовал с людьми, которые его хорошо знали.

— У каждого есть черная и белая стороны.

— В любом случае, чтобы удостовериться, я хотел просить вас о помощи в поиске брата.

Несмотря на сложные отношения между братьями, Кёити не должен был отказаться от сотрудничества, но тогда он был зол и так и не дал четкого ответа.

Кидо взбесился от замечания Кёити, что при таком отце и сын вполне может стать убийцей. Однако, повесив трубку и не в силах успокоиться, он продолжил прокручивать этот спор в голове и в результате потерял уверенность в своих доводах.

Кидо пытался рассматривать убийцу Кобаяси в контексте влияния отца, который его бил в детстве. Но в таком случае приходилось признать, что позиция Кёити, который говорил, что Хара может быть склонен к преступности, имела под собой некоторые основания, ведь среда в семье Хары тоже была ужасной. С точки зрения генетического сходства он был до обидного похож на отца даже внешне. К тому же те наброски, которые, казалось бы, отражали его чистую душу, один в один походили на картины отца, написанные в тюрьме, какая бы жестокая ирония судьбы в этом ни заключалась.

На самом деле жизнь Макото Хары находилась под постоянной угрозой быть раздавленной либо прошлым, либо будущим. Его душа не могла обрести свободу, потому что отец в прошлом совершил преступление. У ребенка своя жизнь, и не было ни одной причины, по которой он должен бы чувствовать ответственность за преступление отца. В то время как семьи погибших продолжают страдать, семьи преступников нет. Видя эту несправедливость, Хара взял страдания на себя. К тому же, неся ответственность за прошлое, он ощущал, что общество видело в нем потенциальный риск, ведь он мог совершить такое же преступление, как и его отец.

Но не только окружающие так думали. Больше всего он сам боялся себя. Однако, что из этого следовало? Казалось бы, это совершенно не связано с убежденностью Кидо в том, что «Хара не такой человек».

А ведь если бы все, кто общались с ним, сказали об этом, разве у Макото Хары появилась необходимость менять свой семейный реестр? Возможно, он мог бы жить с этим именем до настоящего дня.

Глава 17

Съев сукияки[14] на ужин, Сота сказал, что сегодня хочет спать с мамой, поэтому после купания Кидо оставил его с Каори, а сам пошел на кухню мыть посуду. Потом он завалился на диван и под песни Мишель Ндегеоселло перебирал воспоминания о том времени в университете, когда играл в группе на бас-гитаре. Будь он таким же хорошим музыкантом, как Накакита, возможно, и сейчас бы продолжал играть в группе, что было бы для него отличным способом отключиться от повседневных забот. Он перескакивал с одной мысли на другую, пока незаметно не погрузился в сон.

От усталости совсем не было сил.

Проснулся он уже после одиннадцати часов. Кончики пальцев на ногах были холодными, он включил отопление и почему-то телевизор, хотя обычно его не смотрел. Пощелкав по каналам, он остановился на кадрах с внушительной толпой: держа над головами старые военные флаги Японской империи, среди белого дня люди шагали по улице с криками «Всех корейцев в газовые камеры!». В новостях показывали репортаж на тему «Риторика ненависти». Кидо пожалел, что натолкнулся на эту передачу, и решил выключить телевизор.

Однако, когда он увидел бегущую строку «На месте оказались и те, кто протестовали против этой демонстрации…» и женщину, которая шла с плакатом «Мы не должны враждовать! Чинагэ чинэё!», он вскочил от удивления. Она оказалась в кадре лишь на миг, но он почти был уверен, что это Мисудзу.

«Что она там делала?»

Вдруг он услышал голос сына за спиной:

— Папа!

Обернувшись, Кидо увидел Соту, который потирал заспанные глаза.

— Сота? Что случилось?

— Я проснулся… А ты что смотришь? — спросил Сота, подойдя к дивану. Кидо запнулся, думая, как объяснить происходящее на экране: две группы демонстрантов, сдерживаемые полицией, кричали друг на друга. Но вдруг экран погас.

— Сота, иди ко мне. Надо уже спать.

Каори, которая пришла за Сотой, громко положила пульт на стол.

Кидо не понравилось, что она выключила телевизор без предупреждения. Но Каори, так и не сказав ему ни слова, потянула сына за руку и ушла с ним в спальню.

Кидо хотел было включить телевизор с другого пульта, лежавшего под рукой, но телевизор смотреть расхотелось, и ничего больше не оставалось, как последовать решению жены.

Он еще раз подумал, и правда ли в кадре была Мисудзу, но воспоминание было расплывчатым. Когда они вместе обедали возле художественной галереи Йокогамы, она коснулась вопроса ответных демонстраций и тогда сказала что-то вроде: «Тогда я пойду вместо вас, Кидо-сан». Он не принял ее слова всерьез, да и почти уже забыл об этом.

В последнее время они не общались, и он был удивлен, когда узнал, что она втайне выполнила данное ему обещание. Он улыбнулся, ведь это было вполне в ее духе, однако чувства по отношению к ее поступку были довольно сложными, нечто среднее между радостью и горестью.

Он радовался, что все же занимает какое-то место в ее мыслях. Ведь участие в такой демонстрации было делом не из легких. Однако в то же время он вздыхал из-за сложности своих требований, ведь он не мог однозначно одобрять подобное вмешательство.

Иногда Кидо думал, что его взгляд на дзайнити напоминает то, как Левин в «Анне Карениной»