Эта прекрасная тайна - Луиза Пенни

Брат Раймон сделал шаг назад. Камешки становились все крупнее. И Бовуар кидал их точно в цель.

– Какое жалкое оправдание для такого человека, как вы! – продолжил Бовуар. – Посмотрите на себя. Вы молитесь и разбрызгиваете святую воду, размахиваете кадилом и делаете вид, что верите в Бога. Но вы готовы только на то, чтобы убежать. Как те монахи в древности. Они убежали в Квебек, чтобы спрятаться, и вы тоже пришли сюда. Спрятались в вашем подвале. Организовали тут все, вычищали, прибирали. Объясняли. А наверху тем временем происходила реальная работа. Грязная работа по поискам Бога. Грязная долбаная работа по поискам убийцы.

Бовуар стоял так близко к брату Раймону, что чувствовал бренди и бенедиктин в его дыхании.

– Вы думаете, что знаете, кто убийца? Ну тогда скажите нам. Произнесите нужные слова. – Голос Бовуара становился все громче, он почти кричал в лицо брату Раймону. – Произнесите их!

На лице монаха появился испуг.

– Вы не понимаете, – пробормотал он. – Я и так сказал слишком много.

– Да вы еще и не начинали. Что вам известно?

– Мы должны оставаться верными своему настоятелю, – сказал Раймон, отодвигаясь от Бовуара. Он посмотрел на Франкёра и заговорил умоляющим голосом: – Когда мы поступаем в монастырь, мы приносим клятву верности не Риму, даже не местному архиепископу или епископу, а настоятелю. Такова часть нашего обета, нашей веры.

– Смотрите на меня! – потребовал Бовуар. – Не смотрите на него. Сейчас вы отвечаете на мои вопросы.

Теперь брат Раймон испугался по-настоящему, и Бовуар подумал, что монах и в самом деле верит в Бога. Верит, что Господь поразит его молнией, если он заговорит. И Бовуар спросил себя: кто другой может быть настолько предан Господу?

– Я никогда не думал, что дело зайдет так далеко, – прошептал брат Раймон. – Кто же мог знать?

Он обращался к Бовуару чуть ли не с мольбой. Но о чем он молил? О понимании? О прощении?

Ни того ни другого от Бовуара он получить не мог. Инспектору требовалось одно. Найти убийцу и вернуться домой, как сказал Гамаш. Убраться отсюда к чертям собачьим. И убраться от Франкёра, который сидел, закинув ногу на ногу, и изображал заинтересованность.

– А чего вы ждали? – надавил Бовуар.

– Я думал, что верх возьмет приор.

Наконец-то брат Раймон раскололся. И теперь слова полились из него.

– Я думал, что настоятель образумится, когда выслушает все аргументы. Поймет наконец, что сделать еще одну запись будет только правильно. Даже если бы не стоял вопрос о фундаменте. – Брат Раймон, совершенно разбитый, опустился на стул. – Понимаете, одну запись мы уже сделали. Ну какой вред принесла бы еще одна? А ведь она могла спасти монастырь. Спасти Сен-Жильбер. Какой тут мог быть вред?

Он поймал взгляд Бовуара, словно надеялся найти ответ в его глазах.

Но ответа не было.

На самом деле Бовуар неожиданно столкнулся с новой загадкой. Когда брат Раймон раскололся, это были не только слова. Монах заговорил совсем иным голосом. Без какого-либо древнего диалекта.

Сильный акцент исчез.

Брат Раймон говорил на том французском, на котором говорят ученые и дипломаты. На литературном языке.

Может быть, он наконец говорит правду? Может быть, после всей этой борьбы он хочет быть уверенным, что его правильно поймут? Что каждое из этих вымученных слов дойдет до Бовуара?

Но его усилия привели к противоположному результату: Бовуар заподозрил, что монах затеял новую игру. Таким голосом его бабушка говорила с новыми соседями. И с нотариусом. И со священниками.

Это был не настоящий ее голос. Настоящий она приберегала для тех, кому доверяла.

– Когда вы решили отказаться от повиновения вашему настоятелю? – спросил Бовуар.

Брат Раймон помедлил.

– Я вас не понимаю.

– Прекрасно понимаете. Когда вам стало ясно, что он не передумает и не согласится на новую запись?

– Я ничего такого не знал.

– Но вы опасались, что он заявит об этом. В зале для собраний. Скажет, что вопрос о второй записи закрыт. А после его запрета пути назад уже не будет.

– Настоятель со мной не делится, – сказал Раймон. – Я не знал, что он собирается делать.

– Но рисковать вы не могли, – продолжал давить Бовуар. – Вы обещали настоятелю не говорить никому о состоянии фундамента, но потом решили нарушить обещание. Отказались ему повиноваться.

– Я ничего такого не делал.

– Делали-делали. Вы ненавидели настоятеля. И любили монастырь. Вы знаете его лучше, чем кто-либо, да? Вы знаете каждый камень, каждый дюйм, каждый скол. И каждую трещинку. Вы могли спасти Сен-Жильбер. Но вам требовалась помощь. Настоятель глуп. Он молится о чуде, а оно уже произошло. Вам дарованы средства на ремонт фундамента. Ваши голоса. Записи. Но настоятель ничего не хотел слушать. И поэтому вы переметнулись к приору. Единственному человеку, который мог спасти Сен-Жильбер.

– Нет, – возразил брат Раймон.

– Вы всё сказали приору.

– Нет.

– Сколько раз вы собираетесь повторить «нет», mon frère? – прорычал Бовуар.

– Я ничего не говорил приору! – почти прорыдал монах.

Бовуар наконец отступил. Он кинул взгляд на сидевшего с мрачным видом суперинтенданта Франкёра. Потом снова посмотрел на брата Раймона:

– Вы сказали все приору в надежде спасти монастырь, но вместо этого отправили его на смерть. – Бовуар говорил обыденным тоном. – А теперь прячетесь здесь и делаете вид, будто ничего не случилось.

Бовуар повернулся и взял старый чертеж.

– Скажите мне, брат Раймон, что, по вашему мнению, случилось в саду?

Губы монаха беззвучно зашевелились.

– Скажите.

Он уставился на монаха, но тот закрыл глаза.

– Говорите! – потребовал Бовуар.

И услышал тихое бормотание:

– Радуйся, Мария, благодати полная…

Брат Раймон молился. О чем он молится? О том, чтобы приор восстал из мертвых? Чтобы трещины в фундаменте затянулись?

Глаза монаха открылись, и он посмотрел на инспектора с таким смирением, что Бовуару пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. На него смотрели глаза его бабушки. Терпеливые и добрые. И всепрощающие.

Бовуар понял, что брат Раймон молится о нем.

Арман Гамаш неторопливо закрыл последнюю папку. Он перечитал ее дважды, каждый раз задерживаясь на одной фразе в отчете коронера.

Жертва, брат Матье, умер не сразу.

Они, конечно, уже знали об этом. Они видели, что он уползал с места, где получил удар, пока уползать дальше стало некуда. А потом умирающий сложился в позу эмбриона. Принял ту самую форму, которую вынашивала его мать. Которую она убаюкивала, когда он, голый и орущий, появился в мир.

А вчера Матье снова принял форму эмбриона, но уже покидая мир.

И Гамаш, и все остальные следователи, и, вероятно, настоятель и монахи, молившиеся над телом, понимали, что брат Матье умер не сразу.

Но они не знали, сколько он умирал.

А теперь это стало известно.

Старший инспектор Гамаш встал, взял папку и вышел из кабинета приора.

– Инспектор Бовуар, – повысил голос суперинтендант Франкёр, – мне нужно поговорить с вами.

Бовуар сделал еще несколько шагов по коридору подвала, потом повернулся.

– А чего вы от меня ожидали? – спросил он. – Чтобы я позволил ему врать? Мы расследуем убийство. Если вам не нравится, что вылезает столько грязи, тогда отойдите в сторону и не мешайте.

– Грязь меня не волнует, – сказал Франкёр жестким, но ровным голосом. – Я просто не предполагал, что вы будете вести дело подобным образом.

– Правда? – проговорил Бовуар с откровенным презрением, не желая больше прятать его. – А как, по-вашему, я собирался его вести?

– Как мужчина без яиц.

Это так удивило Бовуара, что он не нашел подходящего ответа. Он уставился на Франкёра, который прошел мимо него и начал подниматься по лестнице.

– И что это должно означать, черт подери?

Франкёр остановился спиной к Бовуару. Потом повернулся. Серьезно посмотрел на Бовуара:

– Лучше вам не знать.

– Нет, скажите.

Франкёр улыбнулся и двинулся дальше вверх по лестнице. Секунду спустя Бовуар сорвался с места и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал вдогонку суперинтенданту.

Франкёр открыл дверь в тот момент, когда Бовуар поравнялся с ним. Они услышали стук подошв по каменному полу Благодатной церкви и увидели старшего инспектора Гамаша – тот целеустремленно направлялся к коридору, ведущему в кабинет и сад настоятеля.

Словно по обоюдному согласию, Бовуар и Франкёр стояли молча, пока дверь в коридор не закрылась и звук шагов не затих.

– Скажите мне, – повторил Бовуар.

– Предполагается, что вы – опытный следователь Квебекской полиции. Так что догадайтесь сами.

– Предполагается? – проговорил Бовуар в удаляющуюся спину. – Предполагается?