О чём молчали города. Мистические истории - Наталья Костина

того мрачного огня, что так напугал его при последней встрече. А головной убор какой-то чудной: серебряный обруч с вуалью, прежде она такого не носила. Вокруг волнуются и шумят незнакомые люди, среди них маячит перекошенная Пашкина физиономия. А дальше, на заднем плане, столпились бледные тени: воины с бородатыми, суровыми лицами, загрубевшими в боях и походах. Они едва различимы и всё больше истончаются, словно тают, пока не исчезают совсем. Прощайте, братья, шепчет он.

– Погоди прощаться! – смеётся девушка. – Я остановила кровь, у меня лёгкая рука, так все говорят. Рану придётся зашивать. Будет шрам, но шрамы красят воина. Потерпи немного.

Он готов терпеть сколько угодно. Лишь бы смотреть на неё, ощущать её близость. И всё то время, что проходит в ожидании скорой, они молчат, держатся за руки и думают об одном и том же.

О вещих снах, оживших призраках и таинственных нитях, связавших прошлое и будущее. И о том, что теперь всё будет хорошо.

Пенза

Пензенское музыкальное училище было выстроено на месте уничтоженного кладбища. Когда рыли котлован под здание, останки вывозили на самосвалах и закапывали за городом. Говорят, в музучилище водится нечистая сила. Одну такую потустороннюю сущность студенты прозвали Флейтистом…

А на границе двух районов Пензенской области – Пензенского и Лунинского – есть станция Анучино. В пяти километрах от неё находится лесная поляна, где по ночам слышны приглушённые звуки флейты. Звук плывёт над верхушками деревьев словно свист, а услышать его можно только ночами, которые считаются мистическими. Все, кто слышал этот свист флейты, говорят, что от него становится не по себе, охватывает паника и человек чувствует недомогание. Во время этого свиста всегда видно луну: даже если в пасмурную погоду звучит флейта, тучи рассеиваются.

Флейтист

Анна Платунова

Полина Петровна за свою долгую жизнь успела повидать всякое. Родилась она перед самой войной в маленькой деревушке и из раннего детства более всего запомнила холодные длинные ночи. Угольки едва тлели в печи, и в единственной большой комнате дома было так студёно, что даже вода в ведре, стоящем в сенцах, покрывалась тонкой корочкой льда. Маленькой Поле сильно хотелось есть, и она знала, что если сделать несколько глотков воды, то голод отступит на время и она тогда, наверное, сможет уснуть, но вылезти из-под тёплого одеяла и ступить на холодный пол было так трудно, почти невозможно. Вот и лежала девочка в полузабытьи, закрыв глаза и слыша сквозь сон, как потрескивают щепочки, как поёт о чём-то, пробиваясь сквозь щели окна, ветер. Поёт – свистит, зовёт за собой…

Полина Петровна поняла, что опять задремала, когда рядом с ней на стол обрушилось что-то звонкое, словно колокол упал с неба. Где-то в полусне, ещё не очнувшись, она даже успела увидеть, как летел он вниз с высоты и солнце сияло на его бронзовых боках… Вскинулась, открывая глаза. Причудится же… То, что издавало этот гремящий звон, оказалось связкой ключей, которую кинул мальчишка, взъерошенный, как воробей, и такой же суетливый. Кажется, он даже на месте не мог устоять спокойно, качался с носка на пятку и поминутно оглядывался.

– Эээ… Полина… Петровна? Это ключи…

– Вижу, что ключи.

Полина Петровна улыбнулась, разглядывая мальчишку с тем самым добрым удивлением, с которым старики, чьих сил едва хватало на то, чтобы совершать привычные свои дела, смотрели на молодых и завидовали энергии, что выплёскивалась, билась через край и даже на какие-то секунды заряжала их своей мощью. Неужели и она сама когда-то была такой? Она не могла этого вспомнить.

– Пал Андреич просил вернуть, а нам дать от актового зала, мы сегодня туда репетировать пойдём.

Полина Петровна протянула руку к щитку, где на крючках висели ключи.

– Оркестр, что ли?

– Ага…

– На чём играешь?

Полина Петровна сама удивилась своему интересу, обычно она была совсем не любопытна. Или это парнишка с растрёпанными, словно от сильного ветра, волосами, напомнил ей кого-то из далёкой юности? Но кого?

– Я флейтист.

Что-то смутно знакомое отозвалось в её сердце при этих словах, но Полина Петровна и сама себе не смогла бы ответить, что именно. Она не считала себя любителем музыки, работать в музыкальное училище вахтёром пришла вовсе не из желания быть ближе к искусству, а потому лишь, что это было единственное место, куда её, пожилую женщину, готовы были принять.

Полина Петровна за всю свою жизнь ни разу не бывала на концерте классической музыки – она только сейчас с неприятным изумлением осознала это. Иногда слушала какие-то отрывки, случайно, мимоходом. Но никогда музыка не находила места в её душе, никогда не заставляла плакать, или смеяться, или задуматься. Полина Петровна стремительно бежала по дороге жизни: замужество, дети, выматывающая работа с утра до позднего вечера, потом внуки – надо ведь помогать сыну и дочери, но теперь и они выросли. А она всё брела по дороге, уже почти без сил, не зная куда и зачем, но продолжала свои каждодневные занятия: приготовить обед, сходить в магазин, позвонить родным, и множество других привычных действий, которые заставляли её думать, что всё идёт своим чередом и идёт так, как надо, не лучше и не хуже, чем у других.

И она молча протянула студенту ключи, глядя уже куда-то в сторону, чтобы случайно не вспомнить, что же так растревожило её. Вспоминать отчего-то не хотелось.

Днём в стенах музыкального училища было суетно и шумно. Полина Петровна сидела за своим столом и ощущала себя матросом в лодке, попавшей в сильное течение. Вокруг билось живое море, кипели эмоции, звучали голоса людей и музыкальных инструментов, а она укрылась здесь, за мощной деревянной столешницей, и чувствовала себя в относительном покое и безопасности.

Но вечером поток людей замирал. Стихали шаги, угасали на кончиках смычков ноты. Становилось тихо и хорошо. Полина Петровна очень любила это недолгое время своей вахты – пара часов до того момента, как её сменит ночной охранник. Её совсем не пугала темнота в коридорах, тем более что в некоторых аудиториях ещё оставались студенты, чтобы репетировать наедине с собой: специально выбирали это время, чтобы никто не отвлекал.

Полина Петровна тоже старалась их не отвлекать. Она сидела и прислушивалась к приглушённым мелодиям, представляя, как чьи-то ловкие пальцы бегут по клавишам пианино, прижимают струны к грифу гитары, касаются отверстий флейты.

Он не так давно репетировал, этот невидимый флейтист. Тот ли самый мальчишка, с которым она познакомилась сегодня утром, или кто-то другой? Две недели назад музыка была едва слышна, словно флейтист прятался в самой дальней аудитории. До слабого слуха Полины Петровны долетали лишь отдельные ноты: высокие, пронзительные, они заставляли её поднимать голову и вглядываться в полутьму коридора. Ей хотелось встать и идти навстречу, чтобы услышать всю мелодию яснее, но ноги были больные и старые, и Полина Петровна оставалась на месте, за штурвалом своего маленького корабля.

Но музыка пришла к ней сама: с каждым днём невидимый флейтист перемещался всё ближе. А сегодня, Полина Петровна была в этом уверена, он репетировал прямо за дверью напротив – слышна была каждая нота.

И она представляла, что это тот самый растрепанный, похожий на воробья мальчишка так уверенно и ладно выводит мелодию.

Ночью ей снились тёмные стволы деревьев, ясные звезды в холодном высоком небе, зябкий ветерок закручивал подол юбки вокруг её голых лодыжек. И ноги совсем не болели, легко ступали по влажной от вечерней росы траве. Ей не было страшно, но она знала, что за спиной у неё кто-то стоит. Она даже знала кто, но не могла вспомнить. Надо обернуться и…

Утром пробежала мимо её стола стайка девушек, все они как на подбор были тоненькими и гибкими, как тростиночки. Смеялись чему-то и шептались, склонив друг к другу хорошенькие головки. Полина Петровна с удовольствием наблюдала за ними, а они совсем не замечали её взгляда. Пробежали вперед по коридору, заглянули в пустую аудиторию, снова пошептались, вернулись и встали неподалёку от стола Полины Петровны, продолжая разговаривать.

– …не только я слышала, правда. Вот, Рита тоже слышала. Да?

– Да, – подтвердила черноглазая Рита, покусывая прядь волос, как иногда делают люди, находящиеся в растерянности. – Уже несколько дней играет, многие слышали. Никто и внимания не обращал – думали, репетирует кто-то. Да хоть