О чём молчали города. Мистические истории - Наталья Костина

до автоматизма. Выпад – защита, поворот, снова выпад, эффектный прыжок, оружие противника выбито из рук, зрители ликуют.

Они кружились, подпрыгивали, расходились и снова сходились. Топор налетал на вовремя подставленный щит, удары сыпались непрерывно. Пашка ловким движением топора подцепил и отбросил щит, одновременно пинком сшибив Илью с ног. Илья упал и покатился по земле, выронив меч.

Пашка приближался, поднимая топор. Илья приподнялся, потянулся за щитом, готовясь принять удар лёжа. Его взгляд скользнул по толпе зрителей и выхватил из неё одно лицо. Вроде бы ничего особенного не было в этом лице, но почему-то весь свет, струившийся с неба, сосредоточился на нем.

Что-то странное произошло со временем. Оно остановилось. Илья мучительно пытался вспомнить, где видел раньше эту девушку в средневековом головном уборе. Его рука всё ещё тянулась и тянулась за щитом, так медленно, будто он двигался под водой. Он не понимал, что происходит. Почему в наступившей тишине на лицах зрителей отразился испуг и почему у них открыты рты. Почему мир перевернулся и у него над головой вдруг оказалось небо. В небе кружил аист.

Аист выписывал над замком широкие круги, словно прощаясь. Это был последний, другие улетели ещё раньше. Люди шептались: быть беде. И беда пришла.

Генрих фон Хоэндорст, рыцарь Ордена святой Марии Тевтонской и командор замка Шаакен, наблюдал за полётом изящной птицы, стоя у окна приемной залы.

Ото рвов со стоячей водой поднимался туман. Он карабкался по крепостным стенам и просачивался внутрь, неся с собой гнилостные запахи болот, гари и тлена. В деревне жгли костры: то ли отгоняли дымом заразу, то ли сжигали пожитки умерших.

Торжественные звуки колокола нарушили тишину. Он сам дал приказ бить в колокол каждые полчаса. Считалось, что колокольный звон очищает воздух и прогоняет заразу. Верить этому или нет, Генрих не знал. Он не полагался на целительную пользу звона, нет. Он тайно уповал на то, что чистые и жалобные звуки поднимутся до небес и исторгнут у них милость.

Под окном собралась горстка деревенских жителей. Стояли молча, с хмурыми, серыми лицами.

– Созналась ли ведьма? – спросил он отрывисто, не оборачиваясь.

– Ведьма упорствует в своём грехе, Ваша Светлость. Я намереваюсь приступить к пыткам.

За воротами стекалась невидимая, но хорошо слышимая толпа. Отдельные выкрики сливались в сплошной, неумолимо нарастающий гул.

– Что они там кричат?

– Требуют казнить ведьму.

– Дурачьё… – процедил командор. – Трусливый безмозглый сброд. Неужели они думают, что после казни этой женщины мор прекратится?

– Они напуганы.

Да. Они напуганы и от страха опасны, готовы на всё, даже на бунт. Толпа безумцев.

– Посланцы ждут вашего решения, – вкрадчиво сказал священник.

Показания свидетелей были смехотворны. Пьяному подмастерью в ночной темноте померещилось, что «ведьма» нашёптывала над колодцем заклинания. Вполне возможно, что она просто пришла за водой. Вполне возможно также, что подмастерье вообще ничего не видел, что его подговорил кто-то более хитрый и опасный. Взять хотя бы второго свидетеля, трактирщика, – вот уж кто себе на уме. Что скрывается за его сонным немигающим взглядом? Он уверяет, что своими глазами видел, как знахарка обмазывала двери домов «чумной» мазью. Несомненно, врёт. Но зачем?

Командор мерил шагами помещение, не обращая внимания на священника, нервно перебирающего чётки. Он догадывался о мотивах трактирщика. Скорее всего, тот пришёл к знахарке за снадобьем или заговором, защищающим от мора. И не получил желаемого. А может быть, и за кое-чем другим… За тем, что мужчине может понадобиться от красивой женщины. Не получил – и теперь мстит. Он врёт, но от своих слов не отступится. Поздно. Уже ничего не поделать, ничего не изменить.

– Я принял решение. Никаких пыток. Здесь у нас не инквизиция. Завтра утром ведьма будет подвергнута казни на костре.

– Без признания? Но как же…

– Показаний свидетелей достаточно для вынесения приговора.

– Но, Ваша Светлость, нельзя казнить ведьму без покаяния! Наша святая обязанность – позаботиться о её душе. Без признания и покаяния душа ведьмы обречена на вечные муки! Церковь не одобрит вашего реше…

Под гневным взглядом командора священник сжался и потупился. На щеках его выступили два ярко-красных пятна.

– Не тебе указывать, что мне делать, брат Хейндрик, – холодно, сдерживая бешенство, произнёс Генрих. – Я получил полный суверенитет в делах мирских и церковных на вверенной мне территории. Я сам поговорю с ведьмой. Она сознается.

Мгновенная искра промелькнула в глазах брата Хейндрика, но он не посмел ничего возразить. Ещё бы посмел он, безродный монах, возразить ему, Генриху фон Хоэндорсту, потомку славного рода крестоносцев, воевавших в Святой земле.

– Иди и объяви посланцам моё решение.

Священник почтительно склонил голову и удалился. Командор ждал и наблюдал. Он видел, как священник приблизился к посланцам и те поспешили к воротам. Через минуту недовольный ропот превратился в ликующий рёв. Многоголосое и многоголовое чудовище предвкушало обещанную жертву.

Отдавая приказ подготовить помост для казни, занимаясь всеми необходимыми делами, служа вместе с братьями молебен, Генрих сохранял невозмутимое спокойствие, был лишь ещё молчаливее, чем обычно.

За вечерней трапезой вино лилось рекой. Братья праздновали поимку ведьмы, пили за скорое избавление от мора. Генрих сидел молча, пил вино, сдобренное травами.

Пейте, пейте, командор! Нет средства от заразы лучше, чем добрый глинтвейн!

Странное то было веселье – противоестественное, подогреваемое страхом. Братья цеплялись за призрачную надежду, как маленькие дети. Можно ли их за это винить?

В доме у ведьмы нашли колдовские травы и зелья – несомненное доказательство её вины.

Кто, как не дьявол, научил её составлять чудодейственные снадобья? Кто, как не он, дал ей колдовскую силу?

Генрих слушал сумбурные речи, глядел на разгорячённые вином лица братьев, но видел другое: пламя, пожирающее привязанное к столбу тело.

Ворожеи не оставляй в живых.

Он словно окаменел. Пил одну кружку за другой и не пьянел.

Выпьем за упокой души ведьмы!

Брат Хейндрик с грохотом опустил на стол кружку, расплескав вино.

– Душа ведьмы обречена на вечные муки! – вскричал он в лихорадочном возбуждении. – Я говорил с этой женщиной! Я призывал её покаяться, дабы перед смертью душа её примирилась с Богом и церковью и избегла вечного проклятья. Но она не удостоила меня ни единым словом, ни единой слезой раскаяния! Знаете ли вы, братья, что сделала ведьма? Она рассмеялась мне в лицо!

Притихшие братья внимали вдохновенной речи. Кое-кто испуганно вытаращил глаза, иные перекрестились.

– Дьявол завладел её сердцем, слепо и глухо оно к слову Божьему! Эта женщина была рождена язычницей. Она приняла святое крещение, но истинная вера не успела пустить корни в её душе. Слишком велик был соблазн идолопоклонства…

Генрих поднялся из-за стола с каменным, ничего не выражающим лицом. Сделал братьям знак оставаться на местах и направился к выходу. Вслед ему нёсся хриплый, похожий на лай голос священника, вещавшего о закосневших в язычестве душах и об ожидающем их адском пламени.

Генрих открыл тяжёлую скрипучую дверь и спустился по крутой лестнице в подземный коридор. В нос ударил запах затхлой сырости. По обе стороны прохода располагались тюремные кельи, забранные решётками. Когда-то здесь держали пленников, но сейчас они пустовали. Все, кроме одной. Пламя факела выхватывало из темноты ржавые прутья, пустующие кандалы. Гнетущую, гулкую тишину нарушало лишь лёгкое похрустывание крысиных костей под ногами.

– Я слышала, вас назначили комтуром, – произнёс тихий голос. В глубине одной из ниш, едва различимая в мерцающем свете факела, съёжилась на охапке соломы хрупкая, закутанная в накидку фигурка.

– Здравствуй, Магдалена.

– Пришёл поглядеть на ведьму? Ну что ж, погляди!

Звякнули кандалы. Женщина встала и приблизилась к решётке. Годы лишь подчеркнули её красоту, сделали её более завершённой. Она похудела и осунулась. Но кроме этих внешних перемен он заметил в ней другую, внутреннюю. Исчезла весёлая живость, ни следа не осталось от прежнего наивно-удивлённого выражения широко распахнутых глаз. Зато появилось что-то новое, незнакомое и от этого пугающее.

– Завтра утром… – начал он, но застрявший в горле ком помешал ему договорить.

– Меня ждёт костер, – равнодушно закончила она. – Я знаю.

Он ждал слёз, мольб о пощаде или жалобных упреков, и теперь чувствовал облегчение, был даже слегка растерян.

– Я принял решение, которого от меня ждали братья. Я не мог поступить иначе. Свидетели поклялись, что видели тебя за колдовскими занятиями. Теперь все жаждут увидеть ведьму на костре.

Казалось, она