Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

и ходила.

Наши поцелуи одарили нас покоем. Дальше них мы не продвинулись, да и они не повторялись, но мы обрели уверенность в нашем союзе.

Однажды вечером, обласканный ее голосом, я потянулся к ней губами, но Нура строго меня остановила:

– Я жена твоего отца, Ноам. Нам нельзя, пока…

– Пока – что? Мы с тобой живем здесь.

– Папа должен страшно беспокоиться. И Панноам не знает, что я его бросила. Наверно, думает, что меня съел медведь!

Хмыкнув, она намекнула на загадочное исчезновение Барака. Эти двое понимали друг друга с полуслова и вечерами напролет состязались в болтовне.

Вторую ночь подряд Барак намеренно оставлял нас наедине и уходил в Пещеру к Охотницам. Обеспокоенный тем, что́ Нура может проведать, если мы о том заговорим, я старался окружить его отлучки ложью и молчанием.

Наутро после второй вылазки Барака мы с ним пошли на охоту, и Барак намекнул мне, что Тита опечалена моим отсутствием.

– И что ты ей сказал?

– Что ты занят нашими животными. Я знаю, на что она может клюнуть.

– И она клюнула?

– Да. Запомни, что у нас три прекрасные лошади и ты приручил пару волков. Не меньше! Даже если все они вместе не сто́ят Нуры.

Он хохотнул. Но мне ситуация забавной не показалась.

– Тита меня ждет?

Барак кивнул. Я растерялся. Конечно, с Охотницей я любился по доброй воле, я ее желал, но меня подогревала и ярость. В раздоре с отцом, в разрыве с деревней я доказывал себе, что не обречен на одиночество, что наслаждение мне доступно и добавляет моей жизни остроты. Я всякий раз возвращался к Тите, потому что мне было с ней хорошо, а встретиться с Нурой я уже не надеялся. И я ощутил свое вероломство в отношении моей сильной и честной дикарки.

– Не надо дорожить никем и ничем, – вздохнул я.

– Надо дорожить свободой.

Отовсюду выскакивали зайцы – они прыгали, кувыркались, вертелись в бешеном танце, бороздя подлесок и луговины, дарованные им весной. Барак без устали смеялся, глядя, как их задки мелькают там и сям. Одни жадно щипали нежную долгожданную траву или бегали, поддавшись чистой радости движения, а другие свешивали уши, терлись носами и пускались в тайные переговоры, от которых в скором времени будет приплод.

Мы сговорились заниматься больше собирательством, чем охотой, чтобы не омрачать звериного веселья.

– Гляди-ка, соперники Малатантры!

Я не сразу понял моего дядю, когда он махнул рукой, указывая на ягнятников. Я понаблюдал за ними и начал догадываться. Оглашая округу резким свистом, хищники терзали останки лани; то один из них, то другой взлетал, зажав когтями крупную кость, парил в небе, а затем выпускал свою добычу. Кость разбивалась, поскольку ястреб целился в край скалы, в острые камни. Хищник спускался, хватал осколок и лакомился костным мозгом.

– Эти ястребы наловчились раскалывать кости. Так же они поступают и с черепахами: бросают их с высоты, чтобы разбить панцирь[17].

Барак привел меня к месту, где рос портулак. Мы насобирали ползучих стеблей с листьями; потом он показал мне уголок, где было полно репы; мы без труда накопали розоватых корнеплодов и наполнили ими котомку.

– Когда вы собираетесь уйти в деревню? – неожиданно спросил Барак.

Я в возмущении остановился:

– Почему ты об этом заговорил?

– Рано или поздно это случится.

Я разозлился. Предчувствие возвращения угнетало меня, я был обеспокоен этой неизбежной перспективой и каждое утро себя спрашивал, сколько дней мы тут продержимся.

– Ноам, женщины – другие существа. Нура сейчас с нами: у нее нет выбора, она приходит в себя, вы с ней поладили. Но я знаю, ты знаешь и она знает, что она здесь ненадолго. Разве она тебе еще не говорила, что хочет прояснить ситуацию там, в деревне? Сообщить отцу, что жива? Если ее поступки не приведут тебя в деревню, то ее слова приведут.

Барак с умилением следил за парочкой зайцев с лоснящейся шкуркой, круглыми спинками и повисшими ушами: они терлись носами и щекотали друг дружку усами.

– Мой мальчик, я остался здесь, потому что твоя мать, уверенная в моей гибели, так и не пришла за мной. Если бы она появилась, я вернулся бы в деревню и потребовал то, что по праву мне принадлежит.

– А что тебе принадлежит?

– Наша с ней жизнь. Нормальная и счастливая. А не жизнь беглеца. Я превратился в призрак, Ноам. Сельчане считают меня то ли Богом, то ли Духом, то ли привидением. Я ни для кого не существую, только для себя.

– А Малатантра…

– А Малатантра – мое вечное солнце. Ты заметил, что в конце лета она, как медведица, становится упитанной, будто готовится к зимовке, но ведь и к весне она не слишком отощала? Наша Малатантра всегда в форме!

Вспомнив о своей роскошной подруге, Барак оживился и с энтузиазмом потер руки. Раздался отчаянный визг. Зайцы брызнули кто куда. Один из них оказался в пасти оголодавшей лисы, и она яростно мотала его из стороны в сторону, пока бедняга не испустил дух. Успокоившись, лиса с добычей в зубах удалилась в лесную чащу.

– Ну а ты кому-то нужен, – мечтательно продолжал Барак. – И у тебя есть обязанности.

– Но…

– Давай начистоту: ты любишь Нуру?

– Люблю.

– Ты хочешь, чтоб она была счастлива?

– Да.

– Тогда ты знаешь, что должен делать.

* * *

Мы ушли, едва взошло солнце. Воздух потеплел, но еще хранил росистую свежесть.

Без передышки мы подымались и спускались, пересекая холмы и ложбины. Природа снова обрела свое необузданное великолепие. Горы, еще изрезанные по верхам снеговыми морщинами, понизу раскатывали ковры сочной зелени. На темно-синих водах Озера отражалось заблудшее облачко, дрожащее и одинокое. Давно уже я не слышал такого многоголосья – свиста, писка, скрипа, щебета, чириканья и воркованья, – и этот концерт рисовал в воображении многоцветное птичье оперение.

Нура восседала на плечах Барака. Эти двое трещали как сороки, не скупясь на восклицания. Меня забавлял их силуэт, маячивший впереди: по контрасту дядя казался еще монументальней, Нура – еще миниатюрней, и мне эта парочка напоминала великана, похитившего ребенка.

Я наслаждался прогулкой по девственному лесу, понимая, что веселая и беззаботная жизнь с дядей кончается и страница моей жизни переворачивается. Я не знал, что ждет меня впереди, но понимал, что с простодушной дикой жизнью покончено.

Вечером мы подошли к деревне. Тонкие прямые деревца, набиравшие силу, походили на часовых, стерегущих Озеро, а над ним сновали крикливые ласточки с глянцевыми иссиня-черными крылышками.

– Ночку отдохнем, моя красавица, а утречком вернешься в свою деревню, – объявил Барак, ссаживая Нуру