Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг. - Георгий Зуев

Наконец мое желание исполнилось. Тринадцати лет повели меня на приемный экзамен. Волновался я, как помню, ужасно, так как чувствовал, что познания мои в науках не очень обширны и тверды, а между тем требования для поступления в Морское училище предъявлялись немалые. Надо было знать предметы в объеме трех классов кадетских корпусов, а по математике – четырех классов классической гимназии. Кроме того, экзамен был конкурсный – вакансий для поступления было объявлено 30, явилось же на экзамен 150 человек.

Первый экзамен – письменный, по русскому языку и математике – был обставлен, торжественно. Среди громадного зала стояли ряды парт – длинных столов. Впереди их кафедра преподавателя, а кругом стулья и кресла для родителей и родственников экзаменующихся.

Нас всех мальчиков рассадили по партам. Вошел на кафедру преподаватель русского языка, высокий, красивый, нестарый, в прекрасно сшитом виц-мундире Учебного ведомства, и после краткого пояснения, где написать свою фамилию, номер парты и т. п., начал диктовку. После диктовки прочел отрывок рассказа по Лермонтову „Белла“ для изложения его своими словами. Когда мы окончили свое писание и сдали дежурившим офицерам, появился на кафедре математик и задал по три задачи, алгебраических и арифметических. Решением этих задач первый экзамен и закончился.

Последующие экзамены проходили в более скромной обстановке – в классах. Однако, несмотря на мои пробелы в подготовке, экзамены сошли благополучно. И вот я воспитанник Морского училища.

Училище в то время состояло из шести рот-курсов: гардемаринская рота, воспитанники которой назывались гардемаринами, четыре строевых роты и нестроевая рота – пятая, для малолетних. Прием в Училище производился лишь в пятую роту. Лишь отдельные личности, и то по особому разрешению, могли поступить в старшие роты.

Когда мы все поступившие собрались в Училище, нас вывели в аванзал[13] – приемную, под ранжир. Пришел директор, вице-адмирал Арсеньев, инспектор классов, наш будущий ротный командир и другие офицеры. Директор сказал чувствительную речь о том, как надо хорошо учиться, вести себя, о важности наук и т. д. Правду говоря, мы мало что понимали из его слов, т. к. больше поглядывали на своих соседей по роте и глазели на присутствующих. После речи директора нас отвели в помещение роты, назначили каждому конторку с ящиками для хранения книг и кое-каких мелких вещей. Указали в спальной кровать, а в ротном арсенале – шкаф для одежды. Затем нас распустили. Тут все начали знакомиться друг с другом, причем не обошлось без легких потасовок и подзатыльников, но, в общем, все скоро наладилось, и мы быстро перезнакомились. Этому помогло и то, что большинство из вновь поступивших пришло из подготовительных пансионов, а потому явились уже с завязавшимися дружескими отношениями.

В первое время после поступления мне все казалось странным в Училище. Громадные размеры жилых помещений, жизнь по часам, шум и гам в свободное от занятий время, вставанье утром по барабану и другие особенности жизни военного заведения. Все это было ново и резко отличалось от домашней обстановки и даже от нашего подготовительного пансионата. Скоро, однако, я втянулся в жизнь Училища, сблизился с товарищами и вполне освоился со всеми требованиями новой обстановки.

Повседневная жизнь воспитанников была строго регламентирована по часам. В 6 часов утра трещит барабан или завывает труба горниста, а дежурный офицер уже ходит вдоль кроватей и подбадривает заспавшихся. В 7 часов 30 минут – завтрак: кружка чая и белая булка – так называемая французская. С 8 до 11 часов – классы, каждый по полтора часа. С 11 до 13 часов 30 минут – строевое учение или знакомство с парусным вооружением корабля, на модели брига в большом зале Училища, а в старших ротах – практические занятия по уничтожению девиации, по лоции и артиллерии. В 13 часов 30 минут – обед из трех блюд, довольно-таки скудных. С двух до трех часов – отдых. С 15 до 18 часов – снова классные занятия. В 18 часов – ужин из одного блюда, причем любимейшим нашим блюдом был вареный картофель с селедкой или гречневая каша, так как эти продукты давали не по порциям, а сколько хочешь. С 20 до 21 часа отводилось время на приготовление уроков. В 21 час ложились спать.

Словом, свободного времени для отдыха или занятий по своему вкусу отводилось в то время очень мало, вероятно, по тем соображениям, что воспитанники ничем добрым не займутся. Не знаю, правилен ли был такой взгляд, но что такой режим тяжел для юношей, так это верно. Недаром же, урвав свободные минуты, мы предавались буйным играм и чуть ли не ходили на головах. Руководство нашим воспитанием было возложено на ротного командира и офицеров роты, которые несли суточные дежурства по роте».

Сразу же после начала занятий в Морском училище происходил выпускной акт для гардемаринов, произведенных в мичманы.

Приезжали управляющий Морским министерством, заслуженные адмиралы флота, масса приглашенных гостей. Звучала традиционная речь директора училища контр-адмирала Арсеньева. Присутствовавшие на торжественном выпуске воспитанники с завистью смотрели на одетых с иголочки молодых офицеров и предвкушали в мечтах день, когда наступит их очередь.

В жизни каждого, кто готовился к военной службе, самым ярким моментом всегда являлся день производства в первый офицерский чин. Это была не просто великая радость освобождения из приевшихся за долгие годы стен Морского училища, его строгих правил, казарменной жизни и регулярных классных занятий. Для выпускника училища день получения офицерских эполет был всегда днем второго рождения, взлета в безбрежную ширь морских просторов.

Весь внешний облик выпускника Морского училища неузнаваемо изменяла блестящая форма, увенчанная заветными эполетами с одинокой мичманской звездочкой – вестницей начала карьеры офицера флота. Теперь бывший воспитанник становился фигурой, обличенной офицерским чином, на которую ложился груз огромной ответственности не только за себя, но и за то дело, которое будет ему поручено, и за тех людей, которые будут ему подчинены. С великой гордостью принимал молодой офицер честь, отдаваемую его первым эполетам – знаку братского ордена морских офицеров, в который он торжественно вступал на выпускном вечере. Перед мысленным взором молодого мичмана возникал его первый будущий корабль, на чьей палубе его, наконец, ожидала настоящая морская служба. Но вместе с этим радостным чувством в душе молодого офицера вдруг появлялся легкий страх перед сознанием своей неподготовленности к сложным задачам на предстоящей службе. Внезапно возникали сомнения, сможет ли он показать себя достойным в борьбе с трудностями, ожидающими там, куда он так долго стремился.

На следующий день после этого торжественного акта наступал корпусной традиционный праздник – 6 ноября. Он начинался праздничным молебном и парадом воспитанников. Роскошный бал вечером в Морском училище был, по сути, первым балом столичного сезона.

На Рождество воспитанникам училища давали двухнедельный отпуск, после которого занятия возобновлялись. В апреле обычно начинались переводные экзамены, по окончании которых воспитанники 5-й (младшей) роты распускались на все лето по домам.

Для остальных учащихся с 10 мая по 10 августа начиналась летняя учебная практика на судах практической эскадры. Гардемарины находились в море на учебных судах несколько дольше – до 8 сентября.

4-я рота воспитанников Морского училища вначале проходила практику на пароходе-фрегате «Рюрик», а затем на корвете «Боярин». Первый являлся «блокшивом», не имел машин и парусов. Командир 4-й роты капитан I ранга Н.Г. Сарычев официально считался командиром фрегата. На самом же деле он осуществлял функции заведующего этой плавучей казармы. Кадеты вспоминали, что всегда галантный в обхождении с родителями воспитанников, посещавших Морское училище, офицер Сарычев на фрегате буквально преображался, вспоминал свои дальние плавания, демонстрировал кадетам весь букет и сочность «морского языка», столь красочного по выразительности специфических терминов и оборотов.

Воспитанник Морского училища и будущий знаменитый кораблестроитель академик А.Н. Крылов также бывал свидетелем подобных удивительных превращений любимых офицеров. В своих воспоминаниях Алексей Николаевич писал: «Ротные командиры и отделенные начальники говорили в стенах Морского училища всем воспитанникам „Вы“ и были с ними безукоризненно вежливы, не употребляя при строевых учениях никаких ругательных слов. На учебных же судах процветала „словесность“ старших офицеров, вахтенных начальников и боцманов. Училищные офицеры, столь вежливые и корректные в корпусе, ступив на палубу корабля, также беспрестанно подкрепляли, стоя на вахте, всякую команду каким-нибудь затейливым ругательством „в третьем лице“, и хотя это официально воспрещалось, но унаследованный со времен Петра обычай был сильнее всяких приказов».