Оставь мир позади - Румаан Алам

хватало.

Опять шум. Последний раз. То был один из последних самолетов. Снаружи замолчали сбитые с толку насекомые. Летучие мыши, которые еще не пали от синдрома белого носа[53], рухнули с неба. А вот фламинго едва ли обратили внимание на шум. У них было достаточно других поводов для беспокойства.

32

ОНИ ПОСТУПИЛИ РАЗУМНО. Уселись все вместе на кровати королевского размера. Кровать для всей семьи – Аманда терпеть такое не могла. Думала, что ее придумали для антипрививочников и матерей, кормящих детей грудью до пяти лет, но не могла вынести мысль, что Арчи и Роуз будут вдали от нее. Они выключили свет, потому что дети устали, но в глубине души предпочли бы оставить его включенным, чтобы сдержать ночь.

– Вы можете… – Клэй хотел пригласить Рут и Д. Х. к ним в постель! Это почти имело смысл.

– Попробовать поспать. – Д. Х. держал жену за руку, и они снова спустились по ступенькам из кухни.

Ни один из взрослых не мог спать. Однако дети вскоре начали похрапывать. Изгиб тела Роуз напомнил Клэю о естественных мостиках на побережье Калифорнии, выдолбленных океаном на протяжении долгих тысячелетий. В конце концов они рухнули. Говорят, что океан придет за всеми. Он восхищался настойчивостью ее легких. Невероятно, что человеку не нужно заставлять себя дышать, ходить, думать, глотать. Когда они решили завести детей, то задавали себе вопросы – есть ли у нас деньги, есть ли у нас место, есть ли у нас все необходимое, – но они не спрашивали себя, каким будет мир, когда их дети вырастут. Клэй не чувствовал себя виноватым. Это все Джордж Вашингтон и люди из его поколения, их страсть к пластику, нефти и деньгам. Ужасно не иметь возможности уберечь своего ребенка. Чувствовали ли это все остальные? Неужели это, в конце концов, и означает – быть человеком?

Он поцеловал истертую хлопковую ткань на плече Роуз и пожалел, что не верит в молитвы. Боже, она была похожа на свою мать. Природа любит повторения. Отличает ли фламинго другого фламинго от третьего фламинго?

Аманда постоянно трогала руку Арчи. Он каждый раз слегка вздрагивал, но не просыпался. Она хотела задать мужу какой-то вопрос, но не могла придумать правильных слов. Вот и все? Вот и конец? Ей нужно быть храброй?

Клэй не мог разглядеть сына в темноте. Он вспоминал, как иногда пробирался в детские комнаты. Они никогда не просыпались во время этих ночных посещений. Ты говоришь себе, что тревогам придет конец. Говоришь себе, что он придет, когда они проспят всю ночь, не просыпаясь, когда отлучатся от груди, затем пойдут, затем завяжут шнурки, затем научатся читать, затем алгебра, затем секс, затем поступление в колледж, и вот тогда ты будешь свободен, но это ложь. Беспокойство бесконечно. Единственная задача родителя – защищать своего ребенка.

Он больше не мог представить свою мать: она была мертва большую часть его жизни. Должно быть, эту должность занял его отец. Это не сходилось с тем, что он знал об этом человеке, но именно такова любовь родителя.

Аманда прикоснулась к щеке мальчика и обнаружила, что она горячая. Она пыталась понять различие между летним жаром млекопитающего подростка и болезнью. Она коснулась лба мальчика, его горла, плеча, сдвинула одеяла, чтобы охладить его тело. Коснулась его груди: ровная барабанная дробь. Кожа Арчи была мягкой и сухой, теплой, как у устройства, которое было включено слишком долго. Она знала, что жар был сигналом бедствия тела, импульсом его системы экстренного вещания. Но мальчик был болен. Может, все они больны. Может, это была чума. Он был ее ребенком. Он был их ребенком. Она не могла вообразить, что мир останется к этому равнодушен.

Их воображение пасовало: два пересекающихся, но разных заблуждения. Д. Х. сказал бы, что информация всегда была в их распоряжении: в постепенной гибели ливанских кедров, в исчезновении речных дельфинов, в эпоху возрождения ненависти холодной войны, в открытии деления атома, в перевернувшихся судах, полных африканцев. Никто не мог сослаться на неумышленное незнание. Не нужно было тщательно исследовать кривую рынков, чтобы это знать: не пришлось бы даже читать газеты, потому что телефоны по многу раз за день напоминали, как плохо шли дела. Как легко притвориться, что это не так. Аманда прошептала имя мужа.

– Я не сплю. – Он не мог ее видеть, но потом разглядел. Нужно было просто присмотреться.

– Нам все еще нужно уезжать?

Он сделал вид, что обдумывает это, но дилемма уже была ясна: нет, не нужно, но да, они должны.

– Я не знаю.

– Мы должны отвезти Арчи к врачу.

– Должны.

– И Рози. Что, если то же самое…

Произнести это – означает накликать это. Она не стала. Роуз понравились бы фламинго. Может, им стоит просто восторгаться загадками жизни, как делают дети.

– Она в порядке. Кажется, она в порядке.

Она и правда была в порядке: старая добрая Роуз. Надежная, воистину суровая сила ребенка, рожденного вторым.

Он даже не выдавал желаемое за действительное. Клэй верил в свою дочь.

– Она вроде в порядке. Я вроде в порядке. Вроде все нормально. Но это все-таки похоже на катастрофу. Похоже на конец света. Нам нужен план. Нам нужно понять, что мы будем делать. Мы не можем просто остаться здесь навсегда.

– Но пока что мы можем остаться здесь. Они так и сказали, – Клэй уловил предложение.

– Хочешь остаться здесь? – Аманда хотела, чтобы он сказал это первым.

Он пытался вспомнить, сколько у него сигарет. Он действительно хотел