Жемчужный узел - Дарья Прокопьева

представить.

– Ладно, это была чрезмерная глупость, – она решила ослабить напор. – Но он раскаялся. Извинился. Мы даже стали друзьями – с ним и с другими…

Лизавета запнулась, вспомнив, чем обернулась дружба с Яром и Ингой. Однако она не могла судить обо всех духах по этим двоим, ведь была еще строгая и заботливая Ольга, способный на извинения Лад и русалки, горой стоявшие друг за друга. Сейчас Лизавета защищала именно их, надеясь успокоить отца, заставить его забыть.

– Если вы стали друзьями, почему они бросили тебя и заставили идти сюда через лес, всю в грязи?

– Они не смогли иначе, я же говорила. – Лизавета покачала головой: повторяющиеся вопросы и недоверие начинали ее раздражать. – Я сама согласилась на это, но не ожидала, что идти будет так далеко. И да, я упала и испачкалась, но это точно не их вина!

О нет. Лизавета повысила голос и сразу пожалела об этом. Не нужно было поддаваться чувствам и выходить из образа вежливой, деликатной, осторожной девочки.

– Вижу, тебе нужно еще немного времени. – Отец встал. – Я допью чай в кабинете. Прошу меня простить.

Напоследок он взглянул на нее так, как смотрят на больных детей, не понимающих, что с ними происходит. Сочувственно и одновременно словно бы извиняясь за то, что не могут ничего поделать.

– Вы тоже считаете, что я околдована? – повернулась Лизавета к мачехе.

Та помедлила с ответом ровно настолько, насколько позволяли приличия.

– Признаться, я не знаю, что думать. Я бы сказала, что вы оба сошли с ума, но какова вероятность подобного? Однако я бы предпочла поверить в это, нежели в существование… нечистой силы.

«В них нет ничего нечистого», – хотела возразить Лизавета, но в последний момент промолчала.

– Вы можете притвориться. – Она вновь взяла хлеб с тарелки. – Как и всегда.

На этот раз мачеха предпочла ничего не говорить вовсе.

* * *

Сразу после завтрака Лизавета отправилась к себе, мимоходом заметив, что поступает в точности как отец: стоит делам пойти плохо – удаляется поразмыслить в одиночестве. Но что она могла поделать, если это и впрямь помогало? Порой несколько минут наедине с собой способны решить проблемы лучше, нежели часы, проведенные с верными соратниками за общим столом.

Не более получаса спустя она смогла собраться и понять, что может сделать. Лизавета чувствовала, что ей нужно пойти к отцу и поговорить с ним с глазу на глаз, попытаться донести, что в произошедших с ней переменах виновна не какая-то нечисть, а только время и опыт.

Увы, найти решение и принять его – разные вещи. Лизавета поглядела на дверь, отделявшую спальню от коридора, и поджала губы. Она догадывалась, с чем столкнется во время разговора, сколько возмущения и отрицания ее ждет. Отцу было проще сказать, что ее околдовали, чем поверить, что она повзрослела, – это было видно по письмам и еще острее ощущалось по его поведению и словам.

Пожалуй, ради него она могла бы притвориться, стать снова маленькой девочкой, расти постепенно, понемногу отхватывать личное пространство и уважение, в котором нуждалась. Могла бы, если бы не вкусила всего этого там, на озере. Вместе со страхом, со всей тяжестью ответственности и ошибками, на которых практически не училась.

Один раз познав запретный плод, невозможно забыть его сладкий, чуть вяжущий вкус.

Резко выдохнув, Лизавета взялась за дверную ручку. Она обвела вокруг пальца водяного, заставила морского княжича уважать себя и почти вывела контрабандиста на чистую воду. Да, не всегда одна, но она делала это. Что ей стоит сказать отцу? Что пора посмотреть на нее как на девушку, а не ребенка?

Лизавета решительно потянула дверь на себя. Та не открылась.

Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы поверить в случившееся. Ее заперли. Посадили под замок, как нашкодившее дитя. С ней так делали в прошлом, наказывая за плохое поведение, но тогда это было заслуженно. Ее никогда не наказывали за выражение собственного мнения!

«А выражала ли ты его прежде?» – усмехнулся внутренний голос.

Лизавета дернула ручку еще раз, потрясла дверь так, чтобы ее точно услышали. Она чувствовала потребность выразить протест – ей хотелось пинать эту дверь, бить в нее кулаками, кричать, но манеры, проклятые манеры не позволяли сделать это. Успокаивая себя, она думала, что молчит из чувства собственного достоинства: она не опустится до истерики, нет. Хотя и была на грани.

Вдруг сзади послышался скрип. Лизавета обернулась: из смежной комнаты вышла Настасья. Выглядела она виновато – замерла, растерянно теребя юбку и словно не решаясь заговорить.

– Да? – Лизавета приложила все усилия, чтобы ее голос не дрожал.

– Меня послали сказать, что дверь закрыли ради вашего же блага. Что, возможно, потрясения, которые вы пережили, отразились на вашем душевном здоровье. В таком состоянии вы можете сделать что-то с другими или с собой, поэтому будет лучше, если вы останетесь здесь и только я буду вас навещать.

– И ты в это веришь?

Настасья подняла на нее затравленный взгляд.

– Веришь?

– Я не знаю, господарыня. Вижу только, что вы ведете себя не так, как прежде…

– Я всего лишь повзрослела. С каких пор это преступление?

– Но то, что вы говорите… – Настасья умолкла в нерешительности.

– О водяных? Что они существуют? Что они такие же, как мы?

Та кивнула. Лизавета вздохнула: выходит, даже Настасья не смогла поверить в ее рассказ. Похоже, зря Яр боялся ее возвращения с озера.

– Понимаю, такие речи и впрямь могут смутить. – У Лизаветы многое вертелось на языке, но она заставила себя смолчать. – Можешь хотя бы сказать, надолго ли меня заперли?

Настасья отвела взгляд.

– Пожалуйста. – Лизавета сделала шаг ей навстречу. – Ради нашей дружбы или хотя бы памяти о ней.

Служанка сомневалась. Лизавета требовала от нее многого – нарушить приказ господаря. В любой другой раз Лизавета бы отступила. Но только не теперь.

– Прошу, – она заглянула Настасье в глаза.

– Ваш отец просил не говорить, – пробормотала та. А потом словно плотину прорвало, и она затараторила: – Он просил не говорить, что уехал туда, на озеро, где с вами… возможно, что-то сделали. И сказал держать вас взаперти, пока он не вернется или пока вам не станет очевидно лучше.

– Постой… что? Куда он уехал?

– На озеро, где вы были. Не то чтобы это говорили лично мне, но я слышала, что он… собирается наказать того, кто это с вами сделал.

– Наказать? Как?

Лизавета потеряла дар речи. В памяти всплыл прошлый вечер, слова о колдовстве – и о ведьме, якобы способной снять с Лизаветы чары. Тогда она не обратила внимания, теперь же ругала себя за это. Если ведьма и впрямь существовала, если действительно могла как-то навредить Ладу…

– Ты уверена, что слышала именно это?

– Да, господарыня.

Могла ли Настасья перепутать? Лизавете было бы удобней так думать, но она знала свою служанку. Та была простушкой, но не из глупых – она не раз приносила Лизавете слухи, которые потом оказывались истиной. Если Настасье что-то казалось важным, то, скорее всего, так оно и было.

– Господарыня?

Похоже, сейчас Настасья жалела о том, что все рассказала. Желая успокоить ее, Лизавета постаралась взять себя в руки. На мгновение прикрыла глаза, а когда открыла, смогла даже выдавить улыбку.

– Все в порядке, Настасья. Я просто… не ожидала.

– Понимаю. – Возможно, это и впрямь было так. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать, господарыня?

Лизавета хотела было покачать головой, но застыла. Потому что Настасья действительно могла выручить и ее, и Лада.

– Да, набери мне, пожалуйста, ванну.

На миг она засомневалась: отец мог, как в прошлый раз, приказать не подпускать ее к воде. Но Настасья как ни в чем ни бывало присела в коротком реверансе.

– Да, господарыня.

Значит, шанс еще был.

Глава 29

От воды вверх медленно поднимался пар, пахнущий розовым маслом. Лизавета села у края медной ванны и положила подбородок на льняную ткань, устилавшую ее поверхность. Она медлила, глядя на спокойную гладь, сулившую ей спасение – мнимое или нет.

Ее решение было одновременно простым и невыносимо сложным. Достаточно прикоснуться к воде, как она проделывала уже не раз, чтобы Лад предстал перед ней снова. Лизавета хотела этого – вновь увидеть его, объясниться, придумать выход.

И все же…

Лизавета понимала: если сделает это,