Куколка - Генри Олди

Логика ускользала, растворялась в многослойном безумии.

– …всегда вперед, кривя в улыбке рот,За кругом круг, за другом – враг, и снова,Опять, всегда, в начале было слово,

В конце был жест, а в середине – мы,На хрупкой грани вечности и тьмы,На острие ножа воздвигся дом…Мы, впрочем, заболтались. Что ж, идем.

Синяя молния электроразряда метнулась по нитям. Пустота, не успев отпрянуть, с треском лопнула. В нос ударил резкий запах озона. Салон «Горлицы» расползся гнилой мешковиной, истаял болотным туманом на задворках рассудка.

Рубка «Нейрама».

Отчаянно орет барабанщик – вцепился белыми пальцами в подлокотники кресла и рвет глотку. Бижан мотает головой. За пультом медленно, по-стариковски, разгибает спину гитарист-йети. Расставив ноги, как матрос во время качки, в центре застыла Юлия. В углу сидит Пульчинелло, привалясь к стене. На обзорниках кляксы, отпрянув в замешательстве, суетливо перегруппировываются.

Стервятники, слетевшись на падаль, вдруг обнаружили, что добыча еще жива и брыкается.

– Все, – с подозрительным весельем доложил гитарист. – Боекомплект – ноль. Могу только плюнуть в обзорник.

Он оглядел рубку и издал горлом странный звук. Икота? Лючано и помпилианка, не сговариваясь, проследили за безумным взглядом вехдена. Сидя на полу, «овощ» равнодушно зализывал кровоточащую царапину на предплечье. Язык Пульчинелло мелькал, будто у собаки. Национальный герой, лидер-антис, живое воплощение вершины вехденской эволюции…

Вехден лижет кровь?!

Для гитариста рушились основы привычного миропорядка. Перед этим меркло все: развороченный корабль, флуктуации и перспектива скорой гибели.

– Борготта!

Окрик Юлии вывел Лючано из оцепенения.

– Вы невропаст. У вас есть связь с Нейрамом. Так?!

– Ну да…

«Чего она хочет? Чтобы я повлиял на «овоща»? Пусть бросит зализывать царапину и не шокирует соплеменников?»

– Активируйте его! Он антис! Скорее, Борготта!

– Я… Я не умею! Я не знаю, как вести антиса…

– Пробуйте!

– И он разнесет корабль на куски?!

– Постарайтесь, чтобы не разнес. Нам нечего терять. Вы что, совсем тупой? Это как иметь на борту межфазник – и даже не попытаться из него выстрелить! Пробуйте! Хуже не будет.

Рядом с идеей помпилианки галлюцинации выглядели детской забавой.

V

– «Овощ» № 4, ты согласен на мою помощь?

Ответом была тишина. Ответа не требовалось. Психика антиса, закованная в жесточайшие цепи, не оказывала сопротивления. Но мог ли Лючано поступить иначе? Привычная формула сама сорвалась с языка.

Невропаст готов был поклясться, что услышал немое «да».

– Пульчинелло, ты даешь согласие на мое воздействие?

Трое вехденов сдерживались из последних сил. Больше всего на свете им, свидетелям гнусного, издевательского по их меркам допроса хотелось переломать наглецу оставшиеся ребра. Но бывают минуты, когда терпишь невыносимое. Да еще и киваешь: да, мол, да!

Тысячу раз да, чтоб ты сдох!

– Нейрам Саманган, вы не против моего вмешательства?

Вопрос растворился в едкой пустоте голубых глаз. Там не находилось материала даже для простейших «да» и «нет»: микро-кирпичиков воли. Стоя у пульта, моргнула Юлия – так соглашается парализованный. Помпилианку никто не спрашивал. Она и не отвечала: это вышло само собой.

– Хорошо.

Лючано Борготта начал работать.

Зная, что он, и только он является первопричиной катастрофы на «Нейраме».

«Что, дружок? Развлекался в гладиатории? Тыкался в бессловесного «овоща» со своими кукольными штучками? Так дикарь суется в мобиль, крутя верньеры и дергая рычаги… Ну и сдвинул с места роковой камешек. Нарушил коллапс, раскачал искусственно вызванную кому, в которой пребывал антис. Вот результат, получи и распишись. Оголодав, Пульчинелло в большом теле пошел за семь парсеков «замазку» хлебать…»

«Стоп, малыш. Не отвлекайся.»

Нити обычной куклы собраны в два пучка: вербала и моторика. У антиса пучков было три. К базовым добавлялся комплекс нитей таинственного назначения: мерцающие басы в активном и нейтральном состоянии, тонкие цепочки искр – в пассивном. Требовалась ювелирная корректировка по трем фронтам.

Выйти в космос в боевом состоянии – это вам не салфеткой губы вытирать! Говоря доступно, берем движение одной рукой, речь – второй рукой; антический пучок – …

Третьей руки у Лючано не имелось.

Вспомнилась помолвка на Хиззаце. Там юный кукольник-моторик впервые стал универсалом, корректируя у куклы-пьяницы оба пучка сразу. Тогда – и до конца дней, сколько ни отвела судьба! – ему помог образ маэстро, который якобы продолжил работу с пучком вербала.

Повторить удавшийся прием? Значит, так: движение веду я, речь – маэстро Карл, антический пучок, гори он ясным пламенем – …

«Мерзавец ты, дружок, – буркнул издалека Добряк Гишер. – Припахал старика. Смотри, потом не жалуйся…»

Самообман пришелся кстати. Словно третья рука выросла. Цепи искр слились в единое мерцание. Вдалеке, слышимый лишь невропасту, возник басовитый рокот. Казалось, невидимый космодром, законсервированный на длительный период, начал функционировать, принимая грузовые баржи с оборудованием.

Теперь даем общую установку.

«Снаружи – опасность. Внутри – уязвимость.»

Нет, Лючано не мыслил конкретными образами. Лишен даже примитивной возможности – перед началом сеанса объяснить Пульчинелло словом или жестом, что от него требуется! – он был вынужден корректировать то, что не имело аналогов. Касания виртуальных «пальцев», управление вагой, колебания подвижного коромысла – в них невропаст вложил, как мог, как умел, крик гибнущей души.

Беззащитность перед внешней агрессией.

Кукла еще ничего не делала. Куклу минуту назад сняли с крючка. Он корректировал будущие действия, заранее формируя нужные акценты. Пожалуй, легче подсказать фортуне направление пути и крутизну очередного поворота…

«Динамику марионетки чередуют с покоем, – сказала тетушка Фелиция, молчавшая до сего дня. Голос из прошлого, наставляя шестилетнего сопляка-непоседу, звучал ласково и властно. – Нельзя приводить в одновременное движение все ее сочленения. Кукловод нуждается в развитом чувстве опоры…»

Развитое чувство опоры.

Очень хочу жить.

Я, хрупкий и уязвимый, смешной и нелепый, хочу жить.

«Для перчаточной куклы характерна размашистая выразительность движений; для марионетки – трогательная хрупкость. Перчаточная кукла ассоциируется с принципами внутренней свободы. Марионетка же символизирует роковую и неизбывную зависимость от высших сил…»

Ворс на «басах» встал дыбом, как на загривке дикого зверя. Пучки моторика и вербала вздрогнули: ритм третьего пучка подчинял их, поглощал, меняя характер общей пульсации. Над рокотом бездн взвилась пронзительная скрипка солнца. Лючано действовал по наитию. Кукла и кукловод сливались воедино, как троица пучков – в жгуты мышц общего тела.

«Я не делю себя на тело и сознание…»

«А я делю,» – хотел ответить Лючано.

И не успел.

Что-то подобное случалось с ним на «Этне», где он сидел «на веслах». В кабине «Вихря», когда брамайни Сунгхари поднимала всестихийник на орбиту. На «Нейраме» – от воздействия психира Кавабаты, во время сеанса успокоения Юлии, невменяемой после кризиса. И вот – сейчас. По мере того, как пучки «овоща» входили в целостный резонанс, невропаст расслаивался на ряд личностей, и у каждой была своя собственная реальность.

Лючано-1 трясся в рубке умирающего корабля, окруженного фагами.

Лючано-2 работал невообразимую куклу.

Лючано-3…

О, этот стоял на вершине колоссальной башни! Неизвестно, какая планета находилась внизу. Человек, встав на краю, видел лишь рваные клочья тумана (облаков?!), да желтые клыки скал в пятнах лишаев. Млечное кипение, бурля в котелке, забытом на огне, звало сорваться – и насладиться полетом, счастьем, покоем…

Оно лгало. Прыгнувший не долетел бы и до скальных отрогов. Стая птиц, хищников с могучими когтями, парила вокруг башни. Хлопали крылья, резкие выкрики терзали слух. Кривые клювы сменялись зубастыми пастями, лоснящиеся перья – жилистыми перепонками. Шеи вытягивались, роняя пух. Глаза неотрывно следили за добычей. Трепетали длинные языки.

У чудовищ намечалась славная пирушка.

Площадку башни покрывала концентрическая разметка, деля ее на три зоны. Во внешней горели три человека-костра. Пламя их тел населяли мелкие саламандры – уничтожая золу, выводя наружу пепел, подбрасывая топливо и обеспечивая доступ кислорода. Вехдены молчали. Вместо слов Хозяева Огня издавали слаженное звучание трубы, гитары и барабанов.

«Милая крошка». Кабацкий шлягер, популярный лет двадцать назад. Кто хочет, может смеяться…»