Грешник - Сьерра Симоне

я могу сделать, когда у них есть вера, и эта мысль портит весь настрой.

Вместо обещаний я смотрю на часы и вижу, что моим шестидесяти долларам пора найти новый дом.

– Сейчас вернусь, – говорю я, чмокая Зенни, а затем бросаюсь к стойке регистрации катка, по пути уворачиваясь от подростков.

А когда возвращаюсь, она стоит, прислонившись к перилам снаружи, и наблюдает за компаниями молодежи на роликах.

– Все в порядке? – спрашиваю я, потому что она выглядит очень задумчивой, но ни капельки не грустной.

– А, да, – заверяет Зенни. – Я просто задумалась кое о чем.

Я наклоняюсь к ней, легонько касаясь ее бедра своим.

– О чем? Снова о родильном центре?

– Если бы. Скорее о том, что размышления о родильном центре вызвали воспоминания о той первой миссионерской поездке, что в свою очередь заставило меня задуматься, каково это – быть подростком… Ну, я просто… – Она замолкает, и у меня возникает ощущение, что она не хочет мне говорить. Или хочет, но считает, что не должна этого делать. В конце концов она просто позволяет себе выговориться. – Я ненамного старше посетителей катка, но уже чувствую, что многое упустила. У меня не было субботних вечеров, чтобы маяться дурью. Если я не делала домашние задания, не занималась добровольческой деятельностью или не участвовала в дебатах, то присутствовала на званом ужине с друзьями моих родителей или на каком-нибудь общественном мероприятии, на котором мы обязательно должны были показаться. Мои подростковые годы были потрачены на то, чтобы превратить себя в идеальную дочь Айверсонов, и после того, как отвергла все это, я почувствовала, что должна работать еще усерднее. Я должна была стать лучшей студенткой медицинского колледжа, лучшей послушницей, чтобы оправдать то, чем я пожертвовала, и…

Я позволяю ей собраться с мыслями. Во время разговора она беспокойно заламывает пальцы и настолько сильно их сжимает, что костяшки белеют. Мне не нравится, что своим волнением она причиняет себе боль, поэтому встаю за ее спиной и обхватываю ее руки своими, заставляя расслабиться.

Она вздыхает и снова прижимается ко мне, ее волосы соблазнительно щекочут мне шею.

– Наверное, я просто беспокоюсь о том, что последние три года тоже потратила впустую, пытаясь доказать, что могу добиться успеха. Вдруг все это время я усердно работала не только для себя? Даже если мне казалось, что я делаю это назло своим родителям, в некотором смысле это все равно было для них.

– Ты хочешь сказать, что у тебя есть сомнения? – спрашиваю я, не в силах подавить маленький всплеск радостного возбуждения, разгорающийся в груди. – Ты можешь перестать доказывать, что твои родители не правы, не становиться монахиней и вместо этого просто выйти за меня замуж?

Она трясется от смеха в моих объятиях. Думает, что я шучу.

Подождите, я ведь шучу?

Конечно же, я шучу. Абсолютно точно. Я всего лишь притворяюсь, что хочу увидеть Зенни в противоположном конце церкви в великолепном белом свадебном платье, с сережкой в носу, задорно переливающейся из-под вуали. Или что хочу проводить каждую ночь до конца своей жизни, целуя этот восхитительный рот и любуясь, как медленно растет ее сладкий животик вместе с нашими детьми. И что хочу баюкать этих крошечных младенцев на руках, наблюдая, как они воркуют и моргают, засыпая…

Конечно, я всего лишь шучу, что хочу провести остаток своей жизни с самой красивой, обворожительной, сексуальной женщиной, которую когда-либо встречал. Это все шутка. Ха-ха-ха. Вот умора.

Господи боже! Я в полной заднице.

– Шон? С тобой все хорошо? Ты вдруг стал таким напряженным и тихим.

– Все отлично, – вру я, но, к сожалению, напряжение в моем голосе ясно дает понять, насколько я не в порядке. Грудь сдавливает от мысли, что я больше не знаю, кто такой Шон Белл, и все, чего я хочу в этом долбаном мире, – это быть рядом с этой девушкой. Но даже когда обнимаю ее, мне мало этой близости. И я осознаю, что она никогда не будет моей. Она всегда будет принадлежать Богу. И это причиняет ужасную боль.

Но прежде чем Зенни успевает сказать что-либо о моей очевидном огорчении, из громкоговорителя раздается голос диджея, заглушающий всю болтовню на катке.

– Сегодня вечером у нас совершенно особенное парное катание. Эта песня посвящается Зенни. От Шона.

Зенни поворачивается в моих объятиях, и невозможно сказать, удивлена она или встревожена, потому что выражение ее лица во многом отражает и то и другое.

– Зенни, Шон говорит, что ты можешь заставить этого грешника изменить свой образ жизни, – продолжает диджей. На самом деле это слова из песни, которую я выбрал, но он произносит их с такой медоточивой интонацией, что это действительно похоже на речь влюбленного, и на мгновение я задаюсь вопросом, смог бы я сам так сказать? Я уже хочу жениться на этой девушке. Какие еще привычки старого грешника изменятся, оттого что он рядом с ней?

Гаснет свет, начинают вращаться дискошары, и из динамиков раздается песня Бруно Марса «Locked Out of Heaven». (Видите, шестьдесят долларов делают свою работу. Шестьдесят долларов, принадлежащие теперь помощнику администратора и по совместительству давнему приятелю Эйдена по студенческому братству.)

– Обожаю эту песню, – признается Зенни, и это самые осторожные слова за все время существования мира, которые кто-либо когда-либо произносил. Я смеюсь и тяну ее за руку, чтобы вернуться на каток.

– Я знаю, – говорю в ответ. – Перед приходом сюда я подсобрал кое-какую информацию. – Но не признаюсь, что под «сбором информации» я подразумеваю, что как влюбленный подросток просматривал ее страницу в «Инстаграм»[2].

Диджей провожает с катка всех, у кого нет пары, и вскоре остаются только несколько неуклюжих подростков и мы с Зенни, единственные взрослые. Несмотря на первоначальную настороженность, Зенни проникается моей небольшой выходкой, крепко держа меня за руку, и подпевает. Она выглядит такой соблазнительной, что я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не подхватить ее на руки и не умчаться с ней подобно дикарю. И в конце песни она даже позволяет мне неспешно поцеловать ее на глазах у всех, пока каток не взрывается улюлюканьем и аплодисментами и она не отстраняется со стыдливой улыбкой.

– Мне жаль, что ты пропустила столько развлечений, будучи подростком, – говорю я, когда песня меняется и мы снова начинаем кататься. – Но тебе стоит признать, что некоторые вещи доставляют больше удовольствия во взрослом возрасте.

Она одаривает меня озорной улыбкой.

– Неужели? Тогда покажи мне еще что-нибудь.

– Это вызов, Зенни-клоп?

Она вопросительно выгибает бровь.

– Ты готов принять вызов?

Я высокомерно фыркаю, словно мальчишка,