Дорога неровная - Евгения Изюмова

«Орава» - Васька, Заря и Роза занимались своими делами, не обращая внимания на ругань матери, а у Павлуши настроение испортилось: опять родители поссорятся.

- Да ладно бы толк был с твоей работы, пользовался бы чем, - распалялась все больше Валентина. - Вон Валуев занял в новом доме большую квартиру, а ты все не попросишь за себя, вот и теснимся в этой, задница о задницу трёмся.

- Его уже выселили, он квартиру самовольно занял, - примирительно сказал Егор, но Валентина уже не могла остановиться.

- Начальник отделения называется! - бушевала она. - Пролетку в выходной взять не можешь, устала я на базар пешком ходить, не молоденькая уж!

- Ну, какая же ты старая, - усмехнулся Егор, глядя на пышнотелую дородную жену.

- Вот как хочешь, а завтра запрягай Соловую да на базар меня вези!

Егор потемнел лицом. Конечно, на дворе не лихой девятнадцатый, когда милиционеры не считались ни со временем, ни с лишениями, не боялись ни пули бандитской, ни ножа, лишь бы встала на ноги родная республика Советов. О выгоде своей тогда никто не думал, а нынешние милиционеры, будто из другого теста слеплены, пользуются своим положением. Егор так не мог. Единственная в отделении лошадь, Соловая, так за неделю умается, что воскресный отдых ей очень кстати, да и бричка старая - то ли на соплях, то ли чудом каким держится, не разваливается. Милиционеры, конечно, может, и не осудят, что в выходной начальник отделения свозит жену на базар, а вот собственная совесть загрызет, потому что ничем не лучше Валентина жён других милиционеров, да и он - невелик пан.

Нет, надо с этим кончать! Бесконечные подначки Валентины на бессовестные поступки выводили Егора из себя, и он сказал:

- Ладно. Уйду из милиции. Завтра же рапорт подам!

Валентина беззвучно села на табурет. Она приготовилась долго шуметь и ругаться, если муж будет возражать, но Егор о своем согласии с ней сказал тихо и спокойно. Но одно дело - ругаться и знать, что муж не бросит «проклятущую» работу, которая обеспечивала семью твёрдой зарплатой и пайком, и другое вдруг понять: уйдет Егор из милиции, а где работу найдет? Но перечить мужу, зная его суровый характер, Валентина посчитала опасным, и молчком, уже глотая слезы от жалости к самой себе, начала готовить ужин…

- Панюшка, принеси воды попить… - слабый голос Егора заставил Павлушу встрепенуться, оторваться от книги.

Она встала, налила в жестяную кружку теплой воды из чайника, подала Егору, и с жалостью смотрела на него, как он пил воду мелкими глотками, едва удерживая кружку исхудалыми, дрожащими руками. А ведь ещё месяц назад руки его были сильными и жилистыми.

Егор заболел неожиданно. Выпил после бани холодного пива и простудился. Он сильно кашлял, но работу не бросал, а к доктору обратился лишь тогда, когда стало совсем худо, и то Егора к нему привела жена. Доктор Лапшин осмотрел Егора, выписал лекарства, дал на неделю освобождение от работы, а потом, хотя Егор и не чувствовал облегчения, закрыл больничный лист.

А Егору через пару дней стало опять плохо: сухой надрывный кашель доводил до изнеможения, ноги подкашивались, и однажды он упал в обморок, так его в беспамятстве и привезли домой. Вызванный на дом другой врач сказал, что у Егора двухстороннее крупозное воспаление легких, болезнь запущена, и лечение будет весьма долгим. Валентина заохала, ведь Егор по-прежнему был единственным кормильцем семьи, к тому же работал на хлебном месте в самом буквальном смысле, на которое было много охотников, и если Егор долго будет болеть, то место займут.

Шел третий год, как Егор Ермолаев ушел из милиции. Работать грузчиком он уже не мог - иссякла силушка, а другой профессии не имел, потому и устроился возчиком в ЦеРабКоп, что значило - центральный рабочий кооператив. Зарплату ему определили небольшую, всего сто рублей. Зато работа тихая, спокойная, а главное - сытная тем, что в ЦеРабКопе своим работникам все продавалось дешевле, чем в магазине, а бракованные булки с пекарни можно было даже и бесплатно взять. Кроме того, возчики могли при перевозке сахара, мяса или других продуктов «случайно» испортить тару, и просыпи доставались транспортировщику. И это в глазах Валентины была замечательная возможность обеспечить семью продуктами, ведь после голодного, двадцать седьмого года, в магазинах не было ни масла, ни молока, ни мяса. Деревня «убегала» в город на громадные индустриальные стройки (работа нормированная, заработок постоянный), а кто-то не хотел вступать в колхозы и выход видел в перезде в город. Но Егор не пользовался своим положением, как другие возчики, зато хлеба в доме всегда было вдосталь - ешь-не хочу. И потому как-то быстро Валентина располнела еще больше, поправились младшие дочери, а Роза, родившаяся перед самым возвращением в Тюмень, была пухленькая и розовощёкая, и впрямь - роза-цветок. Одна Павлушка по-прежнему «длинная, тонкая-звонкая, прозрачная», как дразнили её мальчишки на улице.

Поселилась семья на Тычковке, потому что с уходом Егора из милиции они лишились и служебной квартиры. Домик, хозяйкой которого была маленькая сухонькая старушка с пронзительными черными глазами, стоял в центре улицы Новой. Кто-то, наверное, в насмешку так назвал её, потому что домишки там были старые, вросшие в землю, и вся улица - грязная и замызганная.

Ульяна Трофимовна, или просто баба Уля, пустила Ермолаевых к себе охотно: скучно жить одной, даже собаки во дворе нет, а тут стало в доме весело и шумно от детского крика. К тому же Ермолаев делился с ней и хлебом, а баба Уля очень любила булки с маком.

С Валентиной хозяйка сдружилась быстро, помогала ей колготиться с ребятней, а та в свою очередь и пол у хозяйки мыла, и к столу приглашала. Словом, все складывалось как нельзя лучше, Валентина вздохнула свободно: жизнь сытая, дети под приглядом, в доме чужом почти хозяйка, который мог и вообще Ермолаевым остаться - одинокая баба Уля была в очень преклонных годах. Правда, Егор, бросив службу в милиции, стал молчаливым. Возился в свободное время по хозяйству или газеты читал, и все - молча. Но зато никаких тебе Нюрок, никаких поездок: в селах создавались колхозы, одновременно раскулачивались зажиточные крестьяне, противники колхозов, и вновь милиционеры не знали покоя.

И вдруг такая беда - заболел Егор, да так тяжело, что угасал медленно и верно. Чтобы прокормить семью, Валентина устроилась работать техничкой в школу, где училась Павлуша, оставляя Егора и младших детей на попечение старшей дочери.

- Панюшка, а как у тебя дела в школе? - спросил Егор, когда напился.

- Хорошо, папа. Вчера отметки за семестр вывели, у меня одни «хоры».

- Ты умница у нас, Панюшка. Учитель твой, Илья Григорьевич, всегда, помню, хвалил тебя. Говорил, что ты - умная девочка, только скрытная очень, замкнутая. Отчего так, Панюшка? Отчего все время над книжками сидишь, а не пойдешь погулять с подружками? - Егору трудно говорилось, но соскучился он по беседам с Павлушей, которую очень любил.

- Не хочу, папа. Я лучше с тобой посижу.

- Расскажи тогда, что у вас в школе делается.

- У нас теперь есть пионерский отряд, и меня назначили звеньевой. Я теперь за всех отвечаю, - тихо начала рассказывать девочка.

- Ну-ну, - поощрил ее отец, - что же вы делаете?

- Помогаем ликвидировать неграмотность. Я учу маму и бабушку Мироновну, да еще бабу Улю. Они уже могут читать по слогам, а мама - писать печатными буквами. А еще у нас теперь и мальчишки учатся - нас объединили. А оценки ставят всем такие, какие я получу, потому что я - звеньевая.

Это было время, когда государство пыталось найти нужную ему систему образования, поскольку старая была отвергнута, и школа стала полигоном для экспериментов. Объединение женских и мужских школ, а также оценка знаний целой группы учеников по успеваемости звеньевых - это один из экспериментов. Но следует отдать должное здравомыслию руководства Наркомата образования: вскоре такая оценка знаний школьников была отменена.

- Ну, а если ты получишь плохую оценку? - поинтересовался Егор. - И всё звено получит плохую оценку?

Павлуша кивнула. И добавила:

- Наше звено на первом месте, я стараюсь не получать плохие оценки.

- И ребята из твоего звена, получается, могут даже уроки не учить, раз всё равно получат хорошие, которые тебе поставят, да?

Павлуша шевельнула равнодушно плечами: ей было всё равно, учат ли уроки её товарищи-школьники. Главное - она учит.

- Мать-то за книжки ругает? - спросил Егор. - Прежде ведь ругалась, когда я тебе деньги на книжки давал. Она и Анютку ругала. Помнишь Анютку?

Павлуша кивнула.

- Почитала бы ты мне вслух, Панюшка? Что в газетах пишут?

Девочка взяла свежую городскую газету и начала читать:

- «…Зверски расправились кулаки с комсомольцем коммуны «Новый путь» Голышмановского района трактористом Петром Дьяковым. Во время пахоты в поле на него напали ночью кулаки, избили, а затем облили керосином, подожгли и скрылись. Но тракторист сумел выползти на дорогу… Его подобрали коммунары…»