Кирза и лира - Владислав Вишневский

Наверное, сказывается наш почти трехмесячный марафон нервных и физических встрясок. Наша психика и весь организм не успевают выходить из состояния шока или ступора, в который его вгоняют раз за разом командиры и армейские жизненные обстоятельства. Все эти встряски выматывают душу, иссушают тело, притупляют память. Память никак не хочет работать по меркам ротного командира — только на «отлично». Она, как предохранителем, чем-то мудро так, предусмотрительно, отключается. Не адаптировались мы ещё, наверное, не пристроились…

Зубрим… зубрим…

Время уходит, выходит…

Уходит быстрее чем песок сквозь пальцы, а текст на «отлично» никак. Эх!.. Мы уже отчетливо видим — почти всем светит только Чукотка. «Чукотка-икотка!..» Уже нашли её на карте, дико ужаснулись её — хрен знает где! — местоположением… «Это что ж получается… Там же… — выпучив глаза, горестно чешем затылки, все понимают, — там же холода! Как говорится, круглый год — рукой отламывай, ногой откатывай!» Это из солдатского юмора про туалет на улице. От одного только названия внутри уже все леденеет, и от холода, и от страха.

Такую тоску нагнал на нас ротный этой своей Чукоткой, что мы уже и смирились с ней: «Да и х… с ней, с этой Чукоткой». Крылья повесили, сушим весла…

Короче, ждём.

— Ребя, смотри, кто это?..

19. О! Ты еще и музыкант…

Да, интересно, в роте появились какие-то гости: несколько незнакомых старшин сверхсрочников. Пройдя мимо отдавшего им честь дневального, они, вместо положенного по уставу приветствия, небрежно кивнули головами: привет, мол, парень. «Непорядок, — отмечаем взглядом нарушение, — не по уставу это… Ты посмотри, какие пижоны…» Гости прогулялись по роте, руки в карманах, покрутили туда-сюда головами, осмотрелись, и ушли в нашу канцелярию. Кто такие, чего надо? У них и эмблемы другие, специальные: связь, авто, лира. О, лира! — музыкант, значит. Это обстоятельство меня очень обрадовало, как приятной волной окатило. Лира живо и ярко напомнила родной и близкий для меня скрипичный ключ, ноты, веселые и интересные репетиции… Но это было где-то там, давно, как в сладостном не реальном сне, в далекой и цветной жизни. Я и забыл. В прошлом…

Я ведь тоже музыкант. Правда, это было там, на гражданке. Какой уж из меня теперь музыкант? Растопырив пальцы, с тоской и скепсисом рассматриваю свои руки. Моими пальцами теперь только людей пугать из-за угла. Руки в ссадинах, коростах, грязь глубоко въелась и уже не смывается — горячей-то воды в роте нет, ногти черные и обломаны. Видеть противно. У нас и лица, почти у всех такие, можно сказать задубевшие. Но ничего, мы привыкли, узнаём друг-друга. Кстати, сквозь стёкла очков разглядывать руки еще противней: увеличивают же, как микроскоп какой… Пальцы, вижу, стали толстыми, опухли и торчат как сардельки. Сардельки! Кстати, а вот мясные сардельки, это хорошо. Очень бы даже сейчас хорошо! Желудок — гад, как не спал! — тут же болезненно отреагировал на приятное воспоминание о сочной мясной сардельке обильной слюной во рту. Скрежетнул, что называется пустыми жерновами, только пыль поднял.

— Эх, сейчас бы настоящую мясную сардельку! — от расстройства, автомат чуть не брякнулся у меня из рук на пол. Какая всё же приятная и желанная эта тема — еда, напрочь всё вырубает.

— Нет, лучше много сарделек. Или бы колбасы сейчас батон. О-у! Тц-ц!

— Нет, мужики, лучше два батона и сразу…

Как сильно жрать хочется — спасу нет. У ребят мечтательно заблестели глаза, и у всех включился глотательный рефлекс.

— Карто-ошечки бы еще с лучко-ом!..

— А я люблю пельмени со сметанкой и блинчики с мёдом.

— Эх, белого бы хлебца… молочка бы парного.

— Эй вы, мечтатели, ё… в нос! — неожиданно обрывает сержант. — Ну-ка, заткнитесь там! Молочка бы им, понимаешь… от молодого бычка. Раскатали губу. Трите быстрее автоматы, а то я вам щас, бля, еще по одному автомату добавлю. — Изящно ставит точку.

Таким вот примерно образом и гасятся в армии благородные фантазии и воображение в направлении гастрономических этюдов и их экспромты. Никакой тебе, понимаешь, лирики, никакой поэзии, одна плоская серая армейская проза. Эх!.. Трите, говорит… А мы, что делаем? «Терём и сидим, сидим и терём»!

Чистим! Вот что мы делаем.

Мы в это время, как вы понимаете, были заняты. Кстати, в армии, я заметил, мы, солдаты, все время обязательно должны что-нибудь делать: подметать, передвигать, убирать, чистить, разбирать, бегать, носить-таскать, шагать, мыть… как провинившиеся! Если ты, вдруг, случайно остановился, тут же окрик: «Чё встал? А ну-ка, давай, давай…»

Сейчас наша рота на практике утверждает суть народной пословицы: «Терпение и труд всё перетрут». Трём, после очередных стрельб, разбредясь по центральному проходу роты, автоматы, чистим оружие. Каждый свой автомат. Самое длительное, и очень важное, в этой процедуре — отчистить от нагара выемку поршня возвратного механизма. В армии для солдата не предусмотрено никаких других средств для снятия нагара, кроме мягкой фланелевой тряпочки, которой нужно очень долго тереть маленькую зеркальную выемкочку и другие не менее важные детали автомата. Трёшь, что называется, «от забора до рассвета». Правильнее сказать, пока твою работу не примет старшина либо командир отделения. За всеми этими действиями очень внимательно и строго наблюдают командиры. Обязательно, раз за разом, возвращая на доработку, находя микронные погрешности.

А мы, к слову, кто не знает, народ пытливый и ушлый. Мы уже знаем несколько хитрых солдатских средств помогающих ускорить такую работу. Правда, они нам категорически запрещены и находятся за пределами дозволенного. Ну и что из того? Правильно, и мы так думаем: раз помогают солдату быстро выполнить задание, значит, должны применяться, и нечего тут… В общем, раскрываю солдатский секрет. Стоп. Один, пожалуй, момент, одно уточнение.

В той, солдатской военной присяге, которую мы сейчас заучиваем, говорится, что я никогда не раскрою врагу военную тайну, никогда. Так вот, здесь не тайна, а солдатская хитрость, значит, можно. Да и не врагу я рассказываю, а своим. Как говорится — большая разница!

Запоминайте: хорошо снимается пороховой нагар с поршня возвратного механизма, если его потереть жесткой шерстяной поверхностью. Для этого отлично подходит солдатское одеяло, валенок или шинель. А еще лучше, если вращательным движением потереть его об известку, ту, которая на стене. Это точно, это проверено! Известка вообще идеально подходит. Только всё это нужно делать очень незаметно от командиров. Им очень не нравится наши хитрости. Ещё нужно помнить и не упускать из виду стукачей, этих — тренирующихся на ефрейторов. Правда, теперь они, после нескольких наших внушений в «тёмную», да и в открытую, заметно притихли. Стучат, но уже там, где и без них просто скрыть невозможно. Короче, это нужно делать осторожно.

Если командир заметит, как ты трёшь поршень об известку в стене, — о-о, страшный разнос и внеочередной наряд тебе обеспечены. Вдобавок свой автомат дочистишь с сержантскими придирками, и еще один, прицепом, любого из младших командиров. И в дальнейшем, долго ещё будешь у них на примете, до тех пор, пока кто-нибудь другой не провинится и не переведет на себя их внимание.

Младшие командиры своё оружие вообще, например, никогда не чистят. Зачем это? Для этого вокруг достаточно молодых солдат. Придрался к кому-нибудь из молодых, и всё. А чего там, придраться-то к бесправному солдату: раз, два, и наказан боец. Отдыхай себе, «Вася». Это потом, со временем, таким вот образом молодого солдата научат не служить, а хитрить, уклоняться от службы, перекладывать её на других, менее опытных, менее сообразительных солдат. Такие, к сожалению, всегда в армии есть, как им не быть.

Зная о вероятном наказании, мы, тем не менее, ищем малейшую возможность, чтобы воспользоваться любым из известных «запрещённых» приемов, и сократить время отупляющей работы. Не спеша, как бы между прочим, прогуливаемся с этой железкой от автомата по казарме, для видимости, трём мягкой фланелькой. Перемещаемся по роте туда-сюда, демонстрируя правильные уставные действия по чистке оружия. Где группками, где по одному приближаемся, как бы случайно, то к вешалке, то к кроватям, то трёмся около стен. Мимоходом, как бы просто так и вполне естественно, с небольшим усилием, ширк-шёрк! — поршнем возвратного механизма о подвернувшуюся жесткую поверхность… Уже веселее она блестит, уже улыбается! Глядишь, и работа идет быстрее.

Стены в помещении роты, в ряде мест, со множеством уже готовых углублений. Как после стрельбы по мухам. Их и искать не нужно — только вставляй железку в углубление и — шёрк-шёрк! А шинели или одеяла вообще всегда рядом с нами, всегда под рукой. Вот же она, койка-то. Короче, три себе, да три, только незаметно…